* * *
Мы редко благодарим Бога за то, что здоровы, свободны, сыты, за то, что у нас есть жилища, за то, что мы живём с выбранными нами любимыми жёнами, имеем детей. В повседневной суете будней мы не замечаем, что счастливы.
Брекман твердит: «Все в мире относительно», «Все в мире относительно». Да к чему относительно?
За нашу жизнь на этом прекрасном свете, за нашу свободу, за хлеб насущный, за кров, за наших жён и детей, за счастье радоваться, быть любимыми и любить, слава Богу! Да будет благословляемо имя Его во веки веков. Аминь.

* * *
11 августа 1994 года, в 7 часов вечера, в Кельне, мы сидели за двумя столиками кафе на набережной Рейна. После жаркого дня наконец-то наступила долгожданная прохлада. Мы слушали, а Он говорил:
«Мы очень долго издеваемся над природой, над человеками, растениями, животными, минералами и прочим. Когда же наступит расплата? Точную дату, и время можно предсказать только явлениям мгновенным: выстрел, взрыв, падение, и т.п. Смена одного состояния другим во Вселенной – процесс, имеющий фазы развития, начало и конец. Войны, революции, природные катаклизмы, жизнь и смерть, имеют продолжительность, и порой невозможно точно назвать час и дату даже их начала или конца. Приближается двухтысячный год от Р. Х. Дело тут не в самом числе 2000. Хотя и имя года не случайно и в какой-то мере определяет его содержание, его назначение, его судьбу. К этому году население Земного Шара, его сложившаяся человеческая общность, достигнет опасного состояния. К двухтысячному году проявятся накопленные за тысячелетия силы, вызывающие перераспределение жизненных благ на планете, перемещения народов, изменение их статусов и существующих государственных образований.
Эти процессы, процессы саморегулирования, стремления к новому равновесному состоянию всей системы, естественны. Но человек пытается сохранить свои привилегии. И вот уже возникли и ещё возникнут очаги нерешённых проблем, нестабильности.
К двухтысячному году и после него мир сотрясут зреющие в его недрах силы разрушения. Расцветут стремления передела, мира, перемещения его населения, его народов. В этой ситуации возможны самые неожиданные общественные и демографические катаклизмы. Но это не сразу с 1-го января 2000-го года. Эти процессы начались. Может быть, они продлятся пять, десять или пятьдесят лет, а может взрыв прогремит лишь в XXI веке. Я не стал бы называть дату конца нашего привычного существования на планете Земля. Да она, вероятно, ещё и не определена. Наряду с Высшим Законом и Высшим Предопределением немалое значение будет иметь и человеческий фактор. Иногда люди в своей гордыне ошибочно предполагают, что ВСЕ зависит от них, но многое действительно зависит и от самих людей. Мир подошёл к очень опасной черте. Мне, оптимисту, не хочется произносить такие фразы, как «конец света». В существующем мироздании мы, народы, населяющие Земной Шар, – бессчётные толпы индивидуумов, образованны в государства. Нами управляют правители тщеславные и коварные, а каждый из нас ничего не может изменить.
Иногда, стоит оглянуться, чтобы осознать цену и славе, и богатству, вспомнить, – для чего мы рождены, прислушаться к своим желаниям любви, покоя и счастья. Мы обязаны уважать права своих однопланетян на счастье, свободу и любовь. Ах, самое большое зло в нашей гордыне. Много горя принесло человечеству честолюбие и зазнайство. Только не притесняя никого, не унижая, не отбирая ничего чужого, можно почувствовать себя счастливым. Так было в прошедшем веке. А каким будет будущий? Сегодня мои откровения вам кажутся и странными, и ненужными, но близится век, в котором предсказания станут самой актуальной темой».
Он встал, оглядел нас, как-то виновато улыбнулся и ушёл.
Яша Кроль, очень умный человек из Винницы, сказал, что в ближайшие дни ничего такого не произойдёт, просто надо заказать ещё по чашечке кофе.

* * *
Миша Лопухов пишет:
«Кстати, о птичках, о тех, которые свободны, поют, летают.
Ведь не все птицы летают. Ну, на пример, замечательные чучела ворон и чаек, филина и даже орла летают, только если ими кидаются. А ведь и жаренная индейка – птица, и живая индюшка – тоже птица, и страус – птица, и курица, и павлин… но они летают очень редко.
Я не о них и не о тех, которые между тучами и морем кричат «пусть сильнее грянет буря», я о вольных, о тех, кто в небе или на земле никого никуда не заманивает, а просто летает себе куда захочет. Вот это птицы. Я им завидую».

* * *
Мой стол рабочий, стол моих скитаний, тревог и радостей свидетель молчаливый… Здесь я узнал о роковой корриде, как пал, Петеном преданный, Париж… Мой верный стол, порука начинаний, бескрылый стол дерзаний и желаний, опять со мной сквозь времена и страны сквозь ночь в краях заоблачных паришь…

* * *
Первый год эмиграции – суета, восторги и разочарования, грусть… Но в заботах время бежит быстро. А вот второй год горше. На втором году есть время задуматься, унять свои амбиции, отказаться от иллюзий, да и мечты свои привести в соответствие с реальностью. Принято ассоциировать эмиграцию с перелётом птиц. Да какой уж там перелёт – скорее, смена клетки по собственному желанию. И все-таки мне часто снятся полёты. Перелётные птицы возвращаются к своим гнёздам. На втором году эмиграции все чаще случаются минуты раздумий, мечтаний, печали. Но стихи не получаются и на сердце пусто.

* * *
Лопух в эмиграции сильно сдал. Пишет бесконечный киносценарий о неком господине М. и его жене, популярной журналистке А.
«О долге и семье, в назидание всегда прекрасным свободным женщинам, весёлым или печальным, которые вышли замуж не по любви, но ещё надеются и на любовь, и на любовные приключения». Впрочем, у сценария возможно и другое более лирическое название: «Воспоминание о будущем» или «Бабье лето», коротко простенько и со вкусом.
Его жене Аньке это очень не нравится и сценарий, и его название, и эпитет «популярная», который у неё ассоциируется только с попой. «Фу, какая гадость! Сколько можно писать об этом? Кому нужен твой киносценарий»?
Но мы-то с вами знаем, что попа совсем не гадость, а при хороших размерах и форме – это даже украшение женской фигуры, это красиво привлекательно и очень интеллигентно.

* * *
Роман Савельевич объясняет Лопуху:
«Ты опять о ее пороках, вздорном характере, о ее манерах и воспитании. Мы женимся на далеко не идеальных женщинах, созданных, увы, не по нашему заказу. Да разве возможно соответствовать нашим идеалам? В любви все эти несоответствия, пороки и недостатки мы, как правило, сразу не замечаем, потому что любовь делает их простительными, даже милыми и трогательными, словно это не пороки, не недостатки, а достоинства. Мы не судим, не мерим, не рассуждаем, а любим, потому-то и вступаем в брак легко и радостно. Но приходит время, ситуация проступает из романтического тумана иллюзий. То, что нас умиляло, часто начинает мешать нам, и даже раздражает... И вот тогда остро встаёт вопрос: хватит ли нашей любви, чтобы жить дальше вместе? Твоя милая Аська была бы идеальной женой, если б не... Ах, не стану перечислять – это долго. Нельзя, от любимой женщины желать слишком много».

* * *
Фёдор Самоваров пишет:
«Простому русскому человеку, не одержимому какой-либо особой идеей, не увлечённому чрезмерно, а обычному русскому человеку нелегко в эмиграции. В эмиграции нет непременных невзгод, бед и лишений, к которым привык, в борьбе с которыми самоутверждаешься. В эмиграции нет привычных проблем, трудностей, тягот, и лишений, которые можно игнорировать, гордясь в душе собственной многотерпимостью, неприхотливостью, независимостью.
«Нам терять нечего», «Меня этим не запугать».
В эмиграции пропало даже самое естественное в Росси желание выпить за чужой счёт или, в конце концов, «на свои». Здесь, на Западе, это не проблема. Бутылка водки, вина или пива так доступны по цене, что к пьянству утрачивается всякий интерес. Это лишь запретный плод сладок. Да и пить-то здесь не с кем.
Эх, Россия! «Родина советов»! «Полбанки на троих», «Закусь», «Из горла», «Стакан», «Где засадим?», «Ещё полбанки», – сколько увлекательных проблем! Бывало, не хватало рабочего дня. А здесь – скучища. Нет привычной среды, привычных забот, привычной обстановки... И не пишется, и не работается – нет стимула, что ли? Образуется некое пространство или объем, ничем не заполненный, и в нем разрастается тоска, ностальгия, самоедство, неуверенность, сомнения, страх и прочие эмигрантские болезни.
Простому русскому человеку нелегко в эмиграции, непривычно, трудно сохранить себя».

* * *
Анастасия (Аська), жена Лопуха, училась журналистике в Ленинграде, сочинила десятка два рассказов и с неизменным успехом читает их на русских вечерах. Аська популярна среди русских эмигрантов, вызывает интерес мужчин определённого возраста. На неё смотрят, ее слушают, ее читают.
Аська постоянно твердит Лопуху: «Ну, почему в твоём сценарии жена этого дурацкого господина М. журналистка? Могут подумать, что все это ты пишешь обо мне, а ты об этой журналистке понаписал та-а-кое!»
Лопух успокаивает ее: «Да не волнуйся, Асенька. Ну, эта А. тоже журналистка... Что с того? Ты намного талантливее ее, и все это видят».

* * *
Мишу Лопухова я знал ещё по Ленинграду. Однажды, уже в Кельне, он сказал мне: «И я хотел жить, в своём доме, никуда не уезжать, но – не получилось».
– Как же так? От чего?
– Да очень просто. Я удрал из Ленинграда после выстрела в заднее стекло моего автомобиля. Стреляли не в меня, а чуть правее, только чтобы испугать. А ещё до этого выстрела – ночные телефонные звонки с требованиями. А угрозы? Я устал бояться. Защитить себя и свою семью я не мог.
– Ну, так не бывает, ни с того, ни с сего... Расскажи, как это все получилось.
– Я тоже думал, что не бывает, не все понимаю. Догадываюсь. Да что толку!
* * *
Аркадия родилась, когда ее отцу исполнилось уже пятьдесят. Поздний ребёнок. Ее отец не нашёл в эмиграции новых друзей. Его родственники остались в невозвратной дали. Привычная среда общения была им утрачена навсегда. Те, с кем отец начинал, дружествовал, кому завидовал и подражал, у кого учился, кого любил, кем был любим... Город, страна, народ, язык...
В делах и начинаниях, в своих мечтах и иллюзиях, в творчестве. в исканиях и увлечениях, в горестях и разочаровании отец был одинок, невыразимо одинок. Мать Аркадии, самый близкий отцу человек, (территориально), самый родной и любимый им, видела свою великую миссию в непрерывной борьбе с ним, с его индивидуальностью, его принципами и идеями. (Зачем? Для чего?) Борьба велась до полной победы. Мать не жалела ни сил, ни времени, которого оставалось все меньше, а до полной победы было всё ещё далеко. Так и жил отец последние свои годы.

предыдущая страница | следующая страница