---

– Кое-что знаем, – продолжал гнуть свою линию книгочей. – Принятый обеими сторонами договор был «ишаком» нарушен. «Ишак» повёз поэта с семейством в другую сторону от его и детской, и взрослой мечты, возможно, получив указание заменить Ближний и Средний Восток Дальним. И ещё: слово «ишак» в русском языке, и во всех языках братских народов юга СССР содержит отрицательный эмоциональный накал, более резкий, чем в русском слове «осел». И если «осел» олицетворяет только глупость, как в Державинском «Вельможе»: Осел останется ослом, //Хоть осыпь его звездами, //Где должно действовать умом, // Он только хлопает ушами, то «ишаку» в добавок приписывается ещё и злобное тупое упрямство. Если же при описании этого, на самом деле милого, животного, автор желает обойти устоявшийся ложный навет, то он называет ушастого травоядного трудягу: ослик, ишачок. Но в «Бричмулле» – только «ишак». А все остальное, не до конца ещё понятое, есть поэтическая тайна процесса стихотворения. Наличие сокровенной, веками не поддающейся разгадке тайны, только и отличает настоящую поэзию от изделий типа продукции твоего любимого Лебедева-Кумача. Интеллигент в пятом поколении и специалист по подтекстам много чего наговорил, но мало в чём убедил меня. Прав был Козьма Прутков: Специалист подобен флюсу; полнота его односторонняя. Не думаю, что текст «Бричмуллы» относится к лучшим произведениям поэта Д. А. Сухарева. То же – и о её музыке. У композитора Сергея Никитина есть песни и получше. Мелодия «Бричмуллы» пересыщена восточной сладострастной отравой и напоминает сочинённую в 60-х годах композитором Андреем Бабаяном для пропетого Рашидом Бейбутовым шлягера

«Любимые глаза»: Воды арыка бегут как живые, // Переливаясь, журча и звеня… Помните, ровесники?.. Половина – сахар, половина – мёд вперемешку с рахат-лукумом, и того и другого – навалом… аж зубы ломило.

Ну, а песня «Бричмулла», вся целиком, в совокупности содеянного? Она, в исполнении супругов Никитиных, получилась песней хорошей. Такое с песнями бывает. Такова волшебная сила всякого искусства. Благодаря его непростой химии, каждый ингредиент может быть и так себе, а смесь зачастую выходит много лучше любого из составляющих.

Оговорюсь: я, со своей невысокой колокольни, сокрушался по делу. В песне, и правда, очень мало, почти ничего, о моей малой родине. Но даже за одно только упоминание её имени я благодарен авторам. Для всех же остальных, родившихся в других местах, от получившейся смеси исходит ощущение щедро обогащённого озоном прохладного и чистого горного воздуха внезапно обретённой свободы. И этого вполне достаточно.

Оставшись таким образом почти без посторонней помощи, попытаюсь продолжить повествование о моем месте рождения своими слабыми силами. Начну с признания. Я не уверен: правильно ли считать моей малой родиной только записанный в «свидетельстве» кишлак Бричмуллу. Да, там, в кишлачном медпункте я появился на свет и там провёл первые несколько дней своей жизни. Но все девять месяцев до этого события и три последующих года я провёл большей частью в кишлаке Богустан, расположенном в 13 километрах от Бричмуллы. Первое же стихотворение моего единственного сборника так и называется:

КИШЛАК БОГУСТАН

Кишлак как рассупоненный верблюд
У тяжких стоп стоглавого Тянь-Шаня
Прилёг вздремнуть. И синь небес тараня
Над ним вознёсся яблочный салют.

Беглец и беженка здесь обрели приют,
Гонимые от двух концов Европы.
Сменяв бушлат на рваный парашют,
Отец мой польским палашом разрезал стропы
И сплёл мне колыбель. И я родился тут.

Качалась подо мною колыбель
Полунебесная — полуземная.
Не потому ли я во снах летаю,
Летаю, хоть и низко, и теперь.

Кишлак ночами звезды мыл в реке,
Был непричастен к преступленьям века,
А имена Эхиел и Ревекка
Звучали на таджикском языке.

Слово «богустан» означает: страна садов. Но «страна» эта маленькая, по населению вдвое меньше тоже маленькой и тоже славной садами Бричмуллы, однако много более знаменитая из-за находящейся там, на берегу реки Пскем, почитаемой мусульманской святыни – мазара /места захоронения/ шейха Oмара Вали Богустани, основателя династии знаменитых средневековых проповедников, приверженцев суфийского направления в исламе^[10]. Там, в Богустане, в однокомнатной пристройке к дому Сайоры-апы, стоявшему на высоком, сложенном из рваного камня фундаменте, и прошли три первых года моей жизни. Я хорошо помню эту, неизвестно кем сделанную летом 47-го года и, к сожалению, утерянную при многочисленных переездах любительскую фотографию, на которой – все наше маленькое семейство, расположившееся под раскидистой старой яблоней.

На первом плане я – нетвёрдо стоящий на тоненьких кривоватых ножках, нескладный, с покрытой тюбетейкой непомерно большой головой, явно отстающий от ровесников в физическом развитии. /Родителям казалось: отставание в развитии физическом сочеталось и частично компенсировалось опережением в развитии умственном. Я необычно рано и многословно заговорил, да и добрая Сайора-апа им поддакивала: «Большой человек будет, учётчик будет, бригадир будет…» И приходится признать – предсказанное богустанской Сивиллой таки сбылось. Три десятка застойных лет в секторе теории вторичных процессов академического Института электроники трудился я, и правда, «учётчиком», а последние пять бурных перестроечных был «бригадиром» бригады, состоящей аж из семи кандидатов физико-математических наук. / На фото рядом со мной сидит на корточках молодой отец, страхуя правой рукой мою неуверенную вертикальность. Это красивый, стройный, среднего роста молодой мужчина, более похожий на испанца или южного марсельского француза: правильные черты лица, тёмные прямые волосы зачёсаны назад. Мать стоит за нами. Она ещё по-девически миловидна, непривычно худа /сильно и навсегда располнела уже в 50-х, после рождения брата/, несколько сутуловата, тонкорука, печально и задумчиво смотрит на меня, опустив голову. Не будь этой фотографии, её удивительный рассказ о случившемся с ней и со мной в первые дни марта 46-го года, я отнёс бы к разряду событий, которые без умысла рассказчика, сами по себе, имеют свойство перебираться с течением времени из ярких, повторяющихся снов в квазиреальную явь семейных легенд. На четвёртом месяце жизни я заболел. Кожа моих щёк покрылась красной пупырчатой сыпью. Сайора посоветовала мазать мои щеки кислым молоком. Но от молока становилось только хуже. Мать решила отвезти меня к фельдшеру в медпункт, в Бричмуллу.

 

Холодным, но тихим безветренным мартовским днём она, верхом на принадлежавшей Сайореному семейству старой, спокойной и послушной лошади, отправилась вместе со мной по засыпанной снегом дороге в Бричмуллу. Верхом на лошади, во-первых, потому, что для проезда зимой по засыпанной снегом горной дороге между кишлаками другого транспорта, кроме лошади и ишака, у местных жителей не было. Начальство же посещало Богустан редко, обычно в бесснежное время, на медленном старом немецком мотоцикле «Цундап» с коляской. Тринадцатикилометровая, прижатая к скалам дорога, была настолько узкой, что в некоторых местах и два встречных верховых разъезжались в зимнее время с трудом. Возможно, ишак был бы безопасней, но ишака у Сайоры не было. Кроме того, с ишаками случалось нередко и такое: посреди дороги он мог остановиться и часами стоять, отрешённо и упёрто, у самой её кромки в десятке сантиметров от обрыва. Его не удавалось, пока он сам не пожелает, заставить двигаться дальше – ни уговорами, ни криками, ни битьём.

Во-вторых – потому, что мать ещё в своей бессарабской юности выучилась, под руководством младших Анненковых, верховой езде. /Отец изначально ездить верхом не умел, но, с помощью матери, быстро обучился./

И, наконец, потому, что поездка верхом с грудным ребёнком представлялась не слишком опасной, благодаря имевшейся у Сайоры-апы для таких случаев особой сумки перевязи рюкзачного типа, похожей на современные устройства, широко применяемые для переноса грудных детей в подвешенном положении «перед матерью» в Европе и Америке, и именуемые там: бэби-слинг, или сумка кенгуру. Богустанская сумка для местных кенгурят была, в зимнем варианте, сшита из козлиной шкуры и закреплялась на теле матери накинутым на шею сыромятным ремнём и завязками на спине. Во время езды сумка располагалась поперёк лошадиного хребта и кенгурёнок был на виду у матери в любой момент. Лёжа в той сумке, тепло укутанный и завёрнутый поверх одеяльца в чистое белое тряпье, я и отправился в дорогу, быстро уснув на свежем воздухе от монотонного покачивания. В тот холодный солнечный мартовский день все было хорошо до тех пор, пока за пару километров до Бричмуллы не показался за поворотом дороги встречный пешеход. Это был местный лесник и охотник, добрый знакомый моих родителей. Рядом, немного впереди, шёл его могучий пёс – широколобая бело-жёлтая казахская овчарка-волкодав. Поворот был крутым, закрытым, лесник и собака появились перед всадницей резко и вдруг. Вдобавок, лесник резко вскинул вверх руку в большой мохнатой рукавице и хрипло прокричал что-то приветственное. Смирная лошадь испугалась, впервые за долгое материнское знакомство с ней встала на дыбы. Мать выпала из седла на дорогу, а тугой белый свёрток со мною внутри покатился по длинному и крутому, покрытому чистейшим снегом спуску справа от дороги, который через пару сотен метров резко обрывался вниз, в речную долину. Поднявшись, мать не увидела внизу ничего кроме всюду одинакового, плоского, бесконечного и безмолвного, засыпанного блестевшим на солнце снегом пространства. И тогда она дико закричала. И в тот же момент пёс бросился по крутому склону вниз. Бросился сам, без приказания растерявшихся людей. И, двигаясь почти по прямой, очень быстро нашёл меня, присыпанного снегом, но целого и невредимого. Встал рядом, поднял тяжёлую голову и торжествующим воем дал понять людям что нашёл.

Такие дела… У меня имеется нечто вроде подсознательной, живущей во снах, памяти о произошедшем на пятом месяце моей жизни: холод от колючего снега на коже лица, и в лицо – горячий, остро пахнувший /язык не поворачивается сказать: зловонный/ выдох из собачьей пасти. А надо мной почему-то, вместо голубого купола солнечного и морозного мартовского дня – чёрное безлунное ночное небо, исколотое яркими немигающими звездами. И ещё… думаю, что с тех пор, и уж точно, навсегда, благодарная и не безответная любовь к собачьему племени^[11].

Я уже признавался в своём невосторженном и приземлённом атеизме. По этой причине не стану обсуждать в подробностях волновавший меня в отдельные критические моменты жизни вопрос: «не размышлял ли НЕКТО, управляющий верификацией вероятностей, если таковой в том или ином виде все же имеется, о целесообразности дальнейшего продолжения проекта: Владимир Хилевич Ферлегер впервые уже тогда, в марте 1946-го года?». Добавлю только, что в рамках такой гипотезы ТОТ, чьи пути, как твёрдо установлено, неисповедимы, задавался этим вопросом, по крайней мере, ещё трижды, и каждый раз почему-то принимал решение в пользу продолжения.

А пока проект продолжался, я, с 50-х годов и до эмиграции, редко в какую весну и лето, по тому или иному поводу, не возвращался на неделю-другую в родные места, лежащие в воспетом Сухаревом и Никитиными пространстве между Чимганом и Бричмуллой. Сначала, несколько раз с родителями, школьником – в Богустан и Бричмуллу на один-два дня, в гости к их местным друзьям и знакомым. Ездили как к родным и встречали нас как родных. Тем более что материнских кровных ближе чем на три тысячи километров тогда уже не было, а отцовских, считалось, не было нигде. Потом студентом – в спортивно-оздоровительный лагерь моего альмаматерного Ташкентского Гос. университета, весело, флиртуазно и не слишком трезво раскинувшего на три летних месяца свои палатки в большом яблоневом саду посёлка Юсупхона, имеющего место между Чимганом и Бричмуллой. Затем, молодым учёным и молодым преподавателем – туда же с молодой женой и маленьким сыном, затем – немолодым учёным с женой и уже немаленьким сыном… ещё было несколько попыток, в том числе и удачных, по созданию своей, Института электроники АН УзССР, зоны отдыха в той же Юсупхоне и в Аурахмате, в реализации которых, как уроженец и знаток здешних мест, принимал деятельное участие.

О занимательных приключениях в этих райских кущах, может, когда и напишу отдельное полновесное сочинение. Название для него у меня уже есть: «Повесть преждевременных лет», а остальное все, если жив буду, приложится.

Но пока – Богустан… На подъезде к кишлаку небольшая, крепко вцепившаяся в почву узкой извилистой расщелины в скале, дикая яблонька. её кривоватый ствол почти параллелен плоскости дороги. В десятке метрах от неё, на въезде в кишлак, новый, добротный и широкий, вместо старого, узкого и опасно шатучьего, мост через сай. Прозывается кишлачными жителями: «мост Неру». История его создания фантастична и вполне пригодна, подобно истории награждения Сайоры-апы, для создания местного героического эпоса.

В оттепельном 1955-м году СССР посетил с официальным визитом Джавахарлал Неру – первый премьер-министр уже восемь лет как сбросившей иго Британского колониализма независимой четырёхсотмиллионной республики Индии. Он приехал вместе с дочерью Индирой Ганди, которая будет третьим, тоже очень успешным, индийским премьером и матерью премьера седьмого – Раджива Ганди. Вот, раз к слову пришлось, поучительный пример счастливого решения проблемы отцов и детей, когда дети уверенно движутся прямо вперёд по проложенной отцами /или матерями/ дороге, умножая на целое положительное число родительские достижения и преодолевая отдельные недостатки. А у наших вождей с их вождятами одни скупые слезы и ком в горле, что у жёсткого Иосифа Виссарионовича с его путавшимся с евреями^[12] потомством : с погибшим в немецком плену нелюбимым Яковым, с любимой Светланой, с любимым же, храбро воевавшим, но безбашенным летуном Василием, умершим в 40 лет от алкогольного отравления; что у мягкого Леонида Ильича с красавицей Галиной Леонидовной, прожигавшей свою, в окружении циркачей, цыган и милицейских генералов, развесёлую в начале, но очень печальную в конце жизнь героини макулатурного бразильского сериала; что и у многих других советских и постсоветских генсеков и президентов[13].

Вот, к примеру, что есть общего в семейной жизни угрюмого вдовца Иосифа Сталина и яростного борца с его культом счастливого семьянина Никиты Хрущёва? Да нет ничего, кроме того пустяка, что и Светлана Иосифовна Сталина и Сергей Никитович Хрущёв получили гражданство и постоянное место жительства в США, в логове того смертельного врага, с которым Сталин не успел, а Хрущёв не осмелился, спрыгнув в последний момент с летящего в пропасть поезда, повоевать на полное уничтожение с использованием термоядерного оружия. Но это счастливо судьбоносное для всего живого на Земле решение наш дорогой Никита Сергеевич примет ещё через семь, все более холодеющих, оттепельных лет. А пока он организует тёплый приём индийским гостям, обширная программа которого предусматривала посещение ряда городов и весей СССР с целью показать вождю многонационального и многоконфессионального, с богатой историей и древней культурой, но ещё младенческого возраста нового государства, преимущества нашего – социалистического пути движения в светлое будущее. Среди прочих планировалась и породившая богустанскую мостостроительную эпопею поездка в Узбекистан. Рассказывали, что в Бостандыкский райисполком будто бы позвонили из канцелярии Председателя Совета министров УзССР Нуритдина Акрамовича Мухитдинова и сообщили: индийская делегация выразила желание посетить Богустан. Прибывший из Газалкента в Богустан нарочный, приказал собрать поселковый Совет, ознакомил собравшихся с потрясающей новостью и потребовал срочно привести кишлак в идеальный порядок и на въезде к нему соорудить новый мост. Интересно, что никто из местных жителей в достоверности услышанного не усомнился. Они с энтузиазмом трудились, к указанному сроку с помощью присланной из Ташкента техники построили прочный мост и начали, в ожидании высоких гостей, свысока поглядывать на жителей соседних кишлаков: Сиджака, Наная и даже аж самой Бричмуллы.

предыдущая страница | следующая страница

[10] Согласно мусульманской традиции шейх Омар Богустани, проповедовавший в 13- ом веке в Средней Азии, был потомком в 17-ом поколении халифа Омара ибн Хаттаба, происходившего, как и пророк Мухаммед, из владевшего Меккой арабского племени курейшитов. Его сыном был шейх /мудрейший из мудрых/ Ховенди ат-Тохур /Шейхантоур/, по имени которого назван один из четырех старгородских районов Ташкента / Бешагач, Кукча, Сибзар, Шейхантоур/ а его правнуком — суфийский «учитель» Убайдулла Ходжи Ахрар, на средства которого в 15-ом веке были построены в Ташкенте мечеть и медрессе.

[11] Собаки самых разных пород, проживающие в разных странах и обученные командам на разных языках, очень и не очень большие, очень и не очень дружелюбные, и даже считающиеся свирепыми — все, без единого исключения, иногда — и к ревнивому удивлению их владельцев, ласковы со мной и послушны. Удивленным путанно пытаюсь объяснить наблюдаемый феномен фактом моего богустанского спасения: мол, собаки, в отличие от людей, возможно, имеют коллективную родовую память, но, при этом, как и мы, люди, благоволят более к тем, кому сделали добро. 

– Ерунда, – говорят мои продвинутые /такие же материалисты, как и я, с другими не вожусь/друзья. Собаки живут в мире запахов. Им просто нравится твой запах.

– Да, наверное, так оно и есть, — отступаю на заранее подготовленную для обороны позицию: остаётся только понять почему им всем так сильно нравится именно мой запах.

[12] Сталин не был классическим антисемитом, но евреев не любил, и чем ближе к концу жизни — тем сильнее. И если еврейские вожди левой оппозиции: Троцкий, Зиновьев, Каменев и прочие, пытавшиеся отстранить его от власти, были своевременно уничтожены, то сионистская фронда, действующая и под личиной Еврейского антифашистского комитета, протянула теперь, после войны, свои щупальцы в правящую верхотуру. Он все видел, все понимал: еврейская жена Молотова крутит теряющим нюх с приближением старости Вячиком как хочет, придется разлучить эти любящие сердца; верный кусачий пес Лазарь и тот отводит глаза, когда машет хвостом; Мехлис, что всегда на ходу подметки рвал, притворяется больным. Никому верить нельзя… А дети… детей сионисты используют, желая ближе подобраться к Нему. Подсунули Якову в жены шлюху Бессараб, а Светланке — старого бабника Каплера в любовники и Васькиного собутыльника Гришку Мороза в мужья. Бедные, доверчивые, глупые дети…

[13] У этого правила есть счастливое исключение в виде правящего Азербайджаном Алиевского семейства последовательных горячо любимых народом президентов. Кое-кто не хочет этого упрямого факта принимать в расчет, считая данное явление ближе к индийской, чем к российской ментальности. И этот самый кое-кто неправ. Мы уже встаём с колен и очень скоро у нас найдётся, что противопоставить семейным кланам Бушей, Клинтонов и Ле Пенов в добавок к уже вставшей на крыло лебединой стае Владимира Жириновского.

---