Антонин Лим

Неповторимость культур
и национальная идентичность

Дискуссия не окончена, конфликт не исчерпан. И этого не произойдёт, вероятно, никогда — или, по крайней мере, до тех пор, пока мы не признаем, что в области массовых средств информации (да и не только в этой области) Соединённые Штаты и Европа изначально находятся не в равных условиях — экономически, само собой, но главное, и прежде всего, в силу традиций и характера их культуры.
С самого начала европейской истории культура и, в частности, искусство были обращены к определённой элите, которая их и производила. Понадобились десятилетия и даже столетия, чтобы эта культура стала достоянием более широкой публики, по- прежнему, впрочем, достаточно ограниченной; культура с трудом пересекала границы, полностью сохраняя частный, местный и даже национальный характер.
У культуры и искусства Америки совершенно иная история. И то, и другое с самого начала было обращено к простому народу, к иммигрантам со всего мира, которые увезли этот багаж с собой в своём «manifestdestiny», увезли в плавание с континента на континент, в условия, коренным образом отличающиеся от тех, в которых создавались и потреблялись культура и искусство в Европе. Более того, все эти иммигранты, едва превратившись в американцев, спешно усвоили общий язык, общее наречие (и только во второй половине нынешнего века вновь начинают возникать лингвистические барьеры). В конечном счёте не следует забывать, что в Америке даже привилегированные классы, такие как аристократы-южане или крупная городская буржуазия, по своим привычкам, вкусам, по общей культуре были гораздо ближе к основной массе иммигрантов, чем аналогичные классы в Европе.

"Кино и телевидение никогда
не считались, строго говоря,
составными частями искусства
или культуры, их относили
к развлечениям народа."

Таким образом, в Соединённых Штатах на протяжении двух или трёх столетий развилась единственная в своём роде традиция массовой культуры, адресованной всем, понятной для всех, с чрезвычайно низким общим знаменателем, который чаще всего делал ее доступной массам не только в Америке. Эта традиция и есть источник и даже достоинство американской массовой культуры, так хорошо сумевшей интегрировать эти разнообразные притоки в общий и бесспорно аутентичный «Mainstream». Эта аутентичность как раз и не поддаётся имитации и пользуется во всём мире огромной популярностью у самой разной публики, подчас даже самой изысканной.
В этом состоит причина голливудского чуда, а также и чуда американского телевидения. Кино и телевидение никогда не считались, строго говоря, составными частями искусства или культуры, их относили к развлечениям народа. Они были предназначены всем, отражали правду каждого, мечту каждого. При этом никаких комплексов, зато непревзойдённые мастерство и профессионализм.
За редкими исключениями европейская культура, или, вернее, европейские культуры, никогда не адресуются ко всем сразу, никогда не становятся правдой и мечтой каждого человека. Их общий знаменатель чересчур завышен, и все попытки снизить его, зачастую смехотворные в своей неестественности, по большей части обречены на провал.
Вот почему европейская массовая продукция, и, в частности, аудиовизуальные средства, предназначенные всем подряд, на свободном рынке не имеют никаких шансов рядом с аналогичной американской продукцией. Даже в Европе, и уж тем более в Америке. Рассмотрим случай гениального английского еврея по имени Чарли Чаплин. Пока он своим гением обогащал традицию американской массовой культуры, он имел успех. Но все кончилось, когда в «Новых временах» он захотел повысить общий знаменатель своих фильмов. Именно по этой причине, а вовсе не из-за политики американская публика отвернулась от него. Но это характерно не только для радио и телевидения. Вы никогда не задумывались, почему именно американские бестселлеры так популярны в Европе и во всем мире, но никак не наоборот?

* * *
Таким образом, совершенно очевидны причины, по которым «культурное противостояние» становится остро необходимо для выживания аутентичных европейских культур. Придётся убедить американцев, что дело тут не в примитивном французском или европейском антиамериканизме — недобросовестность такого аргумента бросается в глаза. Речь идёт о другом — о проблеме «культурной идентичности». Даже во Франции некоторые полагают, что аутентичная французская и вообще европейская продукция при надлежащих усилиях способна завоевать американский рынок. Утверждают даже, что для этого достаточно снимать или дублировать фильмы и телепрограммы на английском языке. Некий Эндрю Маллиган из Вашингтона резюмирует эту идею в своей статье в «Ехргеss» от 16 декабря 1993 года, озаглавленной «Европейская культура»: «...Вместо того, чтобы упрекать американский импорт, европейцам следовало бы сформировать обратную тенденцию и экспортировать свою продукцию по всему миру... Прекрасный пример — то, что делает Филипакки с журналом «Еllе»... Другой пример — успех издания «Тhе ЕCОNOMIST» В Северной Америке». Комментарии здесь излишние — высказывание только подчёркивает коренное различие между понятием «культуры» в Америке и в Европе, и частности, во Франции.

"Продукция европейских стран,
произрастающая из собственной культуры,
не имеет ни малейшего шанса
проникнуть на американский рынок" 

Продукция европейских стран, произрастающая из собственной культуры, не имеет ни малейшего шанса проникнуть на американский рынок — разве что в качестве маргинального явления, то есть в немногие специализированные кинозалы в некоторых больших городах или на отдельные программы телевидения, чаще всего кабельного. Их аудитория всегда будет ограничена тонким слоем американской публики, интересующейся зарубежной культурой, несравнимым с теми толпами в Европе и вне ее, которые потребляют американскую массовую культуру. Точно так же несравнимы и цены, и прибыли предпринимателей.
Но почему все-таки европейцы не производят фильмов и телепередач, которые привлекли бы интерес той же публики, которая привязана к американской продукции? Потому что это предполагало бы прежде всего изготовление поделок с очень низким общим знаменателем, лишённых какой бы то ни было национальной или европейской идентичности. Это были бы бледные копии американской массовой культуры, но без ее идентичности, без присущей ей правды. Те, кто мечтает о появлении подобной продукции, выступают, в сущности, за отказ от той культурной идентичности, представление о которой складывалось в Европе веками.

* * *
В преддверии XXI века, который неизбежно станет веком аудиовизуальных средств массовой информации, — через них главным образом будет передаваться культура, — следует стремиться к тому, чтобы к культурной, строго говоря, продукции имели доступ на всех уровнях те, кто ею интересуется. Вот почему, например, я рассматриваю культурную программу АРТЕ, которая во Франции остаётся не кабельной, а общедоступной, как важный тест. На мой взгляд, эта программа стала, а в дальнейшем станет ещё больше, одним из проявлений европейской культурной идентичности. Она с очевидностью доказывает, что почти со всем, что является сегодня наследием французской культуры в сфере мысли и искусства, в момент его создания никогда не знакомилось более 2 процентов населения Франции, а в большинстве случаев аудитория была ещё гораздо скромнее. Менее 2-3 процентов зрительской аудитории — таков сегодня самый веский аргумент против сохранения культурной общедоступной телепрограммы, хотя она практически остаётся единственной щелью, сквозь которую в средства аудиовизуальной информации просачиваются сведения о Стендале, Бодлере, Малларме или Рембо. Перевести подобную программу на кабельное телевидение означало бы с самого начала остановить выбор на понимающей публике. А сама идея свободного культурного рынка подразумевает, напротив, что каждый имеет свободный доступ ко всему.

* * *
Итак, культурное противостояние — это предварительное условие защита культурной идентичности. Но этой последней не обеспечить, если производить картины по американскому шаблону с помощью подручных — французских, европейских — средств; она обеспечивается не только постоянным настойчивым стремлением к собственной особости и оригинальности, которым следует дать возможность поначалу достичь хотя бы немногочисленной публики с тем, чтобы далее постепенно стать достоянием и неотъемлемой составной частью культурной идентичности для более обширной аудитории.

Париж