Анна Альчук и «Классическая Традиция»
(о поэтическом вечере 9 октября 2006 года, в Берлине)

Анна Альчук в салоне "Классики XXI века"

Анна Альчук – член основанной Сергеем Бирюковым «Академии Зауми» и лауреат Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка – имеет отношение практически ко всем наиболее известным изданиям, проводящим экспериментальную (пост-авангардную) линию русского стиха. Стихи поэтессы печатались ещё в самиздатском «Транспонансе», их можно найти в журналах «Футурум АРТ» и «Дети Ра», в «Журнале ПОэтов» и в альманахе «Черновик»…
Публика хорошо восприняла поэзию Альчук, однако обсуждение обнажило некую растерянность слушателей. Большинство явно затруднялось найти этим стихам место в литературе. Стоит ли удивляться… Пульс литературного процесса в Берлине почти не прощупывается, здесь нет разнообразия поэтических течений, нет группировок, выработавших какие-либо литературные манифесты. Видимо, потому публика и пыталась дознаться у самой поэтессы, к какому направлению она себя относит и что думает о развитии классической традиции.

Между тем, для писателя имеют значение имена, а не абстракции-термины. Любой литератор бессознательно избегает определений: не хочется быть пойманным в эти сети… Или запутаться в них: в литературе нередки случаи, когда «архаисты» оказываются «новаторами», а идущий вперёд поэт – повторяет давно прошедшее. Об этом говорила и Альчук на встрече. Имена же – с готовностью назвала: Ры Никонова и Сергей Сигей, Константин Кедров и Елена Кацюба, Наталия Азарова, Всеволод Некрасов, Генрих Сапгир, Геннадий Айги и Глеб Цвель. А также – предшественники: футуристы Хлебников, Маяковский, Кручёных.
Но почему сегодня литературная машина времени возвращается именно в тот момент поэтической истории?
Имеющий уши да услышит.
Слышны были – «маяковская» любовь к «хорошим буквам – Р, Ш, Щ», отголоски поэтической «зауми» и «языкотворчества», «звучарной поэзии» и
«сдвигологии» (сдвиг деформирует речь, так что она получает двойной смысл). У Альчук слог, как бильярдный шар, разбивает коснеющий в инерции стих. Часть слова тяжелеет, обособляется, набирает разгон – и задает новую траекторию смысла. «Д-верь» – удерживает на пороге веры, и полёт «в небо» вдруг оборачивается падением
в (не
Бо
г).
Впрочем, бильярд (игра на победителя, точный расчёт) – не самая удачная метафора этой поэзии. В стихах Альчук властвует почти растительная органика: здесь, как в чаще, слова, слоги и звуки переплетаются, борются за существование, разветвляются и срастаются…
Слово заново ищет свои границы, учится ощущать себя, сопротивляется инерции смысла. (Кстати, о сопротивлении материала писали близкие к футуристам теоретики литературы.)
В 50-е – 60-е авторы «конкретной поэзии» вновь попытались изменить отношение к материалу стиха – к слову. Они отказывались видеть в нём всего лишь инструмент идеи и объявляли о любви к слову, «как оно есть». К слову – из быта. Но и – к звучанию слова, к его графике. Так возрождались визуальная и голосовая поэзия.
Пожалуй, текстов исключительно «для глаза» у Альчук не так много. Большинство её стихов – по меньшей мере на 50 % «поэзия для слуха». Манера чтения «по слогам» (где некоторые – ударные – меняют направление стихового потока) позволяет уже на слух воспринимать движение стиха. Слушатель, так сказать, усваивает мелодии – контрапункт же, «логика» созвучий, остаётся «на потом», для восприятия глазами. Чтение углубляет – усложняет переживание этой поэзии; однако представление о самом порождении этого стиха (о живых, органических процессах в нём) вполне можно составить уже «в первом приближении» – со слуха.
На одном из вечеров «поп-стар» русской постмодернистской критики Вячеслав Курицын упрекнул поэтессу в том, что в её стихах мало «тела». Курицыну возражал один (бывший) питерский поэт: язык тоже тело (в доказательство диспутант показал собственный язык). Возражение справедливое: Анна Альчук – одна из тех авторов, у кого поэтический язык и стиховое слово снова обрастают телом, плотью, наполняются кровью, возвращаются из царства теней.
Более того, стихи Альчук оставляют стойкое ощущение, что слово заново пробивается к своему двойнику-логосу и снова стоит на пороге (у «дверей», опять-таки) смысла. Пусть даже этот смысл – ужас «звёз(ды ры)», смерти и Пустоты («Посвящение Джиму Моррисону-Вэлу Килмеру»).
Когда наступило время «сорофеевых» и литературы «для славистов», целое читательское поколение отвернулось от литературы. Не желая потреблять то, что было уже много раз съедено и переварено… Кажется, поэзия Альчук – для этих читателей.
В строке «Отвори потихоньку калитку и войди в тихий сад» Альчук в состоянии услышать неожиданное: «вой» из «ада», где «тварь» и «кал». Однако она улавливает в той же строке и «твори», и сад «около див». И остаётся впечатление, что перед нами не просто театр теней и игра в кости; что слово, разложенное на элементы, не теряет смысл – приобретает новые.
... что развоплощение не отменяет ни творчества, ни памяти... Чёрный квадрат – и белый.
Короче, «словарево» Анны Альчук – питательно. В этом смысле – поэзия Альчук развивает «классическую традицию».

Из рассказов «На скорую ногу»
Обычно мамы рассказывают детям истории перед сном. А мы за день мало что успевали, спать ложились поздно – было уже не до историй. Резерв всё же обнаружился: время в дороге! Рассказы «на скорую ногу» оказались короткими, зато набралось их много: истории о Змеюше-Горюше с тремя головами и тремя языками, о Водяном внуке и Лешем внуке, о времени без чудес, ещё были
«Ужасные И Поучительные Истории» – циклы множились, перетекали друг в друга...

Прогулка

Пора было вести Змеюшу Горюшу на прогулку. Но как? Сам Змеюша никаких трудностей не предвидел.
– А что тут думать? – сказала русская голова. – Пойду так, как есть.
– Ну… – засомневалась мама. – Ты ведь у нас слишком… как бы это сказать… необычный.
– Ну и что? – удивилась русская голова. – Гулял же просто так… эээ… этот из фильма… такой маленький, мохнатый, ушастый… как его?
– Tscheburetschek, – сказала немецкая голова. И облизнулась, закатив глаза.
Вспомнила, как вчера чебуреки ела. Очень они ей понравились…
– Да нет, – досадливо отмахнулась русская голова. – у него имя, как у девочки.
– Chepukhashka? – неуверенно предположила английская голова.
Саша и Настенька покатывались со смеху. А когда отсмеялись, переглянулись и поправили хором:
– Чебурашка!
Мама сомневалась, что Змеюша может гулять, как Чебурашка. То есть «просто так».
В России – нет проблем, даже и в крупных городах люди дома держат то свинью, то козу, то тигра… В Петербурге, говорят, видели девушку с медведем. А в Подмосковье – молодого человека с курицей, через трамвайные пути бежали.

Но это в России. А в Германии население орднунг любит, порядок, то есть. Если в местах скопления публики неизвестный зверь разгуливать будет, что случится? Правильно, сразу полиция приедет, начнёт выспрашивать, кто да чей да почему без поводка и намордников.
А то в зоопарк заберут или в институт для исследования… Кстати, даже и в России зверей хозяева на поводке водят.
Головы понурились. Русская засопела и пробормотала что-то вроде того, что у неё хозяев нет.
– А давайте мы его в клетке понесём! – предложил Саша. – Гулять-то надо… Английская голова презрительно фыркнула. Немецкая понурилась. А русская покраснела – явно от гнева – и, похоже, готовилась к ссоре.
– Да нет, Змеюша ведь наш друг, – вмешалась Настенька. – Разве друзей в клетку сажают?..
Настенькина идея была – выдать Змеюшу за верблюда. Одна голова пусть торчит себе, а другие две прижмутся к спине. Попону набросить – чем не верблюд двугорбый? Та голова, что на свободе, может меняться с другими: будут высовываться по очереди подышать и город посмотреть.
Головы молчали с кислыми минами. Видимо, быть верблюдом Змеюше не хотелось.
Думали, думали, ничего умного не придумали.
И просто посадили Змеюшу в корзинку, а на спинку набросили покрывальце.
Решили: если кто спросит, сказать, что в корзинке три ящерицы.

* * *
День был весенний, тёплый. Змеюша в восторге вертел головами.
Змеюша, давай мы тебя потеплее укроем, – ворковала Настенька. Немецкая голова глянула вопросительно. Русская на предложение не обратила внимания. Английская с достоинством отказалась:
– No, thank you, it’s warm enough!
Случилось так, что последние Змеюшины слова услышал один ребёнок. Он, кстати, давно уже проявлял интерес к корзинке. Глазел на головы, прислушивался.
Когда английская голова произнесла своё: «...warm enough!» – ребёнок вздрогнул и отшатнулся. Глаза его расширились, и он заорал в ужасе:
– Es ist ein Wurm! Und er spricht!
Все дети, что играли поблизости, бросились врассыпную.
– Эй, да вы что?! Какой червяк? – кричал им вдогонку Змеюша-русич. – Я просто иностранец, гость!
Тот ребёнок, что всех перепугал, оглянулся на Змеюшины крики. И закричал ещё громче:
– Ghost! Ghost!
(Он опять всё понял не так...)
– Я не привидение!!! – надрывалась русская голова. – Я тебе русским языком говорю: я гость!
Но перепуганные дети были уже далеко…
Саша и Настенька поплелись с корзинкой в парк, там никого не было. Но весеннее настроение Змеюши уже подпортилось…
Возвращались, когда начало темнеть.
Змеюша был грустный, сжался в комочек. А когда переходили дорогу, и вовсе уткнулся головами Настеньке в бок.
Саша и Настенька догадались: Змеюша боится машин. Видимо, думает, что это хищные звери. Бегают в поисках добычи, урчат, глаза светятся. А вон тот – остановился и заглотал человека…
Первая вылазка не слишком удалась.

Примечания:
No, thank you, it’s warm enough! – Нет, спасибо, мне тепло! Es ist ein Wurm! Und er spricht! – Там червяк! И он говорит! Ghost! Ghost! – Привидение! Привидение!

Как Б вышел из себя

Мальчик Б рассердился на девочку А и чуть было её не стукнул. Но вовремя удержался. Он ведь уже знал, что нельзя давать волю рукам. Тем более если под рукой оказывается девочка… Но Б кипел от гнева и должен был выпустить пар! Короче, ему нужно было что-то сделать. Срочно. Не медля ни минуты.
И тогда Б вышел из себя. То есть Умный Б вылез из тела Б. И побежал прочь, пыхтя, как паровоз.
А тело Б разбушевалось. Сорвало с себя рубашку, бросило на пол и пнуло так, что рубашка улетела далеко-далеко…
Все старались держаться от забияки (то есть от тела Б) подальше. Никому не хотелось попасть буяну под руку. Толпа зевак наблюдала за ним из укрытия.
И только девочка А не растерялась. Она сразу поняла, что происходит, и крикнула вслед Умному Б: «Б, приди в себя!»
Кричать пришлось долго. Потому что Умный Б успел убежать далеко.
Когда он наконец услышал и обернулся, он увидел страшную картину. Его тело размахивало руками, стучало кулаком по стене, топало ногами и орало. Умный Б, конечно, тотчас развернулся и помчался к месту происшествия.
Поймать разошедшееся тело оказалось непросто… Девочка А бегала вокруг и давала советы: «Приди в себя! Возьми себя в руки!» Зеваки из толпы вошли в азарт и начали ей помогать, на разных языках: «Hold your horses! Nimm dich zusammen! Keep your shirt on!»
Умный Б прислушался – и поступил, как советовали.
Он изловчился – и запрыгнул в себя. Отыскал вожжи, натянул их и громко крикнул: «Тпру-у!» Взмыленное тело дёрнулось и остановилось. Оно хлопало глазами и шумно дышало. От него валили клубы пара...
Затем Б ухватил себя обеими руками за уши и потряс, будто мокрую шапку-ушанку. Тело наконец наделось как следует и теперь сидело как влитое.
Отдышавшись, Б поднял рубашку, отряхнул её и натянул на себя. И посмотрел по сторонам.
Зрители потихоньку разбредались. Ничего интересного больше не происходило.

Примечания:
Nimm dich zusammen! [нем.; буквально: собери себя] – соберись! овладей собой!
Hold your horses [англ.; буквально: придержи лошадей] – легче на поворотах! не выходи из себя! Keep your shirt on [англ.; буквально: оставайся в рубашке] – не кипятись! владей собой!