Юрий Семёнов. Приключения органа с музыкальными часами англичанина Уильяма Уинроу

Приключения органа с музыкальными часами англичанина Уильяма Уинроу*

Среди пассажиров английского торгового судна, вошедшего в Неву осенью 1745 года и бросившего якорь неподалёку от пересечения Большой и Малой Невы, находился некий господин Уильям Уинроу. На вопрос таможенного чиновника о содержимом ящиков г-на Уинроу тот отвечал, что он-де мастер Уинроу и «прибыл в Санкт-Питербурх с собственным своим музыкальным машином, которая играет целые органные концерты преизряднейшим и приятным образом». Среди вещей Уинроу находилась «також другая инструмента, то есть орган с клавикортом (с клавиатурой. — Ю.С.), которая играть можно обе вдруг или особо посоизволено».
Без большого труда он получил разрешение выставить означенные инструменты в доме, стоявшем неподалёку от старого Летнего дворца. Спустя несколько недель инструменты были готовы к показу.

Органная и часовая машины англичанина Уинроу, выставленные во дворце Меншикова. Рядом — автор статьи Юрий Семенов, качающий мехи органа.

Часы-орган, изобретённые и изготовленные мастером Уинроу из Лондона, внешне были похожи на предназначающийся для украшения зала или комнаты английский cabinet из красного дерева, с лёгкими золочёными планками и резьбой; он имел 10 футов в высоту, в нижней половине — 7-8 футов, а в верхней — 5 футов ширины. На переднем плане, под зеркальным стеклом, помещался огромный циферблат с обозначением часов, минут и секунд. Кроме него здесь же было изображено движение солнца и вечный календарь, над которым у фронтона cabinet’a вращался большой шар, представлявший суточные фазы луны. Открывая замаскированный карниз подставки, в которой помещался большой орган — так же, как в верхней части часовой механизм и связанный с ним второй, малый, орган, — вы обнаруживали перед собой клавиатуру. У подставки для ног выдавалась наружу головка педали. Играть можно было на обоих органах одновременно или на одном из них, снабжённом очень лёгкой, как на клавесине, механикой, и из 12 различных регистров извлекать все, что даёт орган средней величины. Помимо этого, инструмент самостоятельно исполнял каждый час одну арию, или один концерт, или — после того как он был для этого заведён, в течение многих часов — целые дюжины прекраснейших и труднейших концертов.
В весёлые зимние месяцы — ноябрь, декабрь и январь — мастер Уинроу каждый день устраивал представления своих замечательных машин для всех желающих их видеть. Англичанин сообщал публике, что он привёз «в Питербурху для продажи органную и часовую машина» и что «оная изобретённая машина еще первая в свете», после чего спектакль начинался. Часы тихонько вступали со своей музыкой, мастер Уинроу открывал стеклянную дверцу, переводил стрелку на верхнем правом малом циферблате, и мелодии сменяли одна другую 14 раз, и столько же раз мастер переключал рычажки регистров органа, так что новая пьеса звучала в присущей только ей одной звучности. Публика в недоумении ахала, пыталась разглядеть сквозь чугунную литую решётку часов, украшенную масками и музыкальными инструментами, кто прячется внутри, не веря, что все делают сами собой пружины и шестерёнки. Особо ретивые господа требовали открыть дверцы, надеясь, что смогут обнаружить спрятавшегося в глубине корпуса карлика или, быть может, мальчика. Затем на скрытом втором органе уже играл музыкант, который переключал рукоятки, расположенные слева и справа от клавиатуры, и, сменяя друг друга, залу наполняли то мощные, то нежные звуки. Начиналось состязание человека с машиной. Вот органист ловко играет одну за другой пьесы знаменитых сочинителей, но и автомат старается превзойти его в искусстве игры, а сам Уинроу в это время расхаживает по залу, говоря, что его часовая машина «играет преизряднейшим образом, гораздо превосходительнее нежели музыканты руками». Сюрпризом в этом представлении было появление приделанной к задней стенке часов фигурки, изображающей (и весьма похоже) знаменитого английского доктора музыки Генделя. Он двигался и свитком нот в руке непрерывно и точнейшим образом отбивал такт в каждой пьесе. Успех был полный, и число желающих увидеть и услышать музыкальные представления машин Уинроу не уменьшалось. Так продолжалось 4 месяца.
Февраля 26 дня 1746 года за окнами послышался стук копыт и скрип полозьев. Через минуту в дверях залы показались гвардейцы, вошла императрица Елизавета Петровна и «всемилойстивише смотреть и играние слушать... соизволила». Вскоре Уинроу был уведомлён о том, «что Ее Императорскому Величеству... инструменты приятны и купить их намерены были». Барон и кавалер И.А. Черкасов запрашивал Уинроу, не желает ли тот «остаться в России для обучения росискаго народу?», на что иностранный умелец отвечал, что «понеже [он] усмотрел что [надобность] искоснаго человека здесь веема потребна, для чищения, и починки богатых как стенных, так и карманных с репетициею и протчих при дворе Вашего Императорского Величества часов которых здесь без посылки в Англию исправлять невозможно, [то он не откажет] ежели настоящий договор [с ним] учинён будет».
После этого разговора органист Фалбин приказ имел перенести инструменты в другие помещения, что находились поблизости, а именно, в галерею в Летнем доме. Окрылённый посещением «дщери Петровой», разговором с Черкасовым и сведениями о предполагаемой покупке машин Ее Императорским Величеством Уинроу уезжает на несколько дней в Кронштадт.
Вернувшись в Петербург, Уинроу тотчас отправился проведать, хорошо ли установлены его органы на новом месте. Однако дворцовая стража его не пропустила. Тогда мастер отправился к помянутому Фалбину домой и просил, чтобы тот провёл его в галерею, где стоят органы, «и что[бы] двери органов были запечатаны его [Вильямовой] печатью». На что Фалбин отвечал мастеру Уинроу, «что имел он от Ея Императорского Величества чрез кабинет приказ: чтоб ему двери [инструментов] печатать и [мастера Уинроу] недопущать». Так «инструменты остались под смотрением его [Фалбина]» в Летнем дворце Елизаветы Петровны.
Закончился 1746 год. Прошли еще два года. На новый, 1749 год двор Ее Императорского Величества, выехав из Петербурга 15 декабря, прибыл в Москву 18 декабря 1748 года. Вскоре туда же отправлен был смотритель органов Фалбин, а Уинроу не на шутку обеспокоился.
26 февраля 1749 года Уинроу пишет письмо милорду Гиндфорду, в котором просит «милостиво заступить, дабы я знать мог желает ли Ее Императорское Величество оную машину иметь или нет? В случае же что та машина... неугодна чтобы я получил Указ оную из Государства вывесть; я здесь по четверта года с оной будучи, не могу никакого дела по моему мастерству найти». Письмо было перехвачено, о содержании доложен «екстракт» Черкасову, который обращается за разъяснениями к барону Якову Вольфу, английскому купцу и генеральному консулу. Вольф оправдывает действия мастера: хотя Уинроу и было сообщено, «что органная и часовая машины... Ее Императорскому Величеству неугодны», однако, как сообщает Вольф, лекарь Френар обнадёжил Уинроу, дав ему адрес графини Шереметевой и обещав ходатайствовать перед ней. Вольф сообщает (правда, ошибочно) об имеющемся разрешении на вывоз инструментов и заканчивает письмо словами: «покорно прошу ему безсчастному... ево машиню безпошлинно из государства отпустить». Впервые в бумагах упоминается пошлина в качестве причины задержки машин в Петербурге. Раз уж Уинроу утверждал, что его детище, музыкальная машина, «еще первая в Свете», ни коммерц-коллегия, ни кабинет императрицы не знали, какую взять пошлину за ввоз и вывоз из России такой уникальной вещи. Готовится императорский указ (апрель 1749), но в силу так и не вступает. Судя по многочисленным исправлениям, текст указа несёт следы явных сомнений, а итоговое содержание документа неясно.
25 июля 1750 года Уинроу составляет челобитную императрице, которую с его слов записывает на гербовой бумаге Адмиралтейского ведения магазин-вахтер Иван Петров, где мастер обращается к государыне со словами: «поныне я здесь жил в сомнении будут ли инструменты Вашему Императорскому Величеству угодны или нет, отчего тратою времени и буден в чужем Государстве ни у каких дел претерпевал немалые убытия». Уинроу просит разрешить его дело. Будучи уверенным, что теперь все справедливо и быстро разрешится, Уинроу даёт объявление об отъезде в «Санкт-Петербургских ведомостях» (№ 77, 25 сентября 1750 года):
«Английской машинной и часовой мастер Вилiамъ Винрове едетъ
отсюда; и ежели имеются на нем чьи долги, или какия дела до нево касаются, то сыскать ево можно на Адмиралтейской стороне близ галернаго двора в доме Его Сiятельства графа Мартына Карловича Скавронского». Из этого объявления мы наконец узнаем имя одного из покровителей английского мастера, давшего ему приют осенью 1750 года. Но челобитная Уинроу, судя по всему, не дошла до императрицы.
В 1752 году в судьбе Уинроу по-прежнему не было никаких перемен. В декабре двор вновь начал собираться в Москву. Уинроу смог передать через канцлера графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина своё прошение к Ее Императорскому Величеству.
Весной 1753 года Уинроу сам добрался до Москвы и вновь встретился с Бестужевым-Рюминым. 3 августа 1753 года Бестужев-Рюмин сообщает некоему высокопоставленному сановнику (в письмах канцлер называет его «превосходительный барон»), что «бедный часовой мастер англичанин Винрова... от нестерпимой крайности сам сюда [в Москву] приехал», и обращается с просьбой «решительное с ним окончание сделать». С прошением мастер передал и записку, содержащую оценку стоимости машин: «большему аргану фунт стерлингов 2 600, а малый орган 200». За все вместе мастер запросил 2 900 фунтов стерлингов (или 15 000 рублей).
Наконец 22 января 1754 года И.А. Черкасов получает сообщение о том, что «Ее Императорское Величество всемилостивейшая государыня Указать соизволила привезенную из Англии малую чесовую органную машину осмотрев принять от англичанина Уинроу в целости за которую ему Уинроу выдать тысячу рублей: да сверх того из монаршеского своего милосердия по его иностранству внаграждение пятьсот рублей а большую чесовую машину выпустить за море безпошлинно... а ему Уинроу оной высочайший Указ объявлен».
Начинается следующий этап переписки и согласований между различными ведомствами. Генерал-лейтенант В.В. Фермор получает предписание: разыскать англичанина в Москве и доставить его в Санкт-Петербург, что он и выполняет. В Петербурге Фермор и колокольной игральной музыки мастер И.Я. Ферстер, определенный Канцелярией от строений для приёма малой часовой машины, предлагают Уинроу отремонтировать, но почему-то «большую органную машину». Ошибки быть не могло: Ферстер принимает от Уинроу с починкой инструмент, который «состоят такмо арганы с клавицын таком в которыя играет руками, а не машиною а кроме того при тех арганах как часов так и других никаких машинных штук не имееца». Уинроу получает в качестве аванса 190 рублей от Соляного комиссарства (10 рублей вычли за проезд из Москвы в Петербург). С него взята расписка о выдаче денег, а в кабинет императрицы направлен «Покорнейший Репорт». 19 мая 1754 года двор вернулся в Петербург, но Уинроу все еще не выплатили основную сумму, означенную в императорском указе. 13 июля 1754 года был составлен донос, авторами которого выступали Фермор и, по-видимому. Ферстер. Они предупреждали императрицу о вопиющей попытке обмана государыни путём подлога, т. к. машина, которая «мастером Ферстером принята и состоят в ней токмо арганы с клавицинбалом, в которые играют руками а не машиною».
Однако кто кого обманывал?
Новым указом от 15 июля 1754 года Елизавета Петровна приказывала: считать большую органную машину «малой часовой органной машиной», «взять оные арганы с клавицинбалом есть кой она виде»; мастеру же заплатить за неё... цену малой часовой машины.
Вот он счастливый финал: мастер «прощён» и, вероятно, освобождён из-под стражи, а императрица сэкономила на покупке, заплатив англичанину вместо 15 000 рублей лишь 1500. Какая интрига, каков режиссёр! Как уже догадывается читатель, часы на самом деле никуда из дворца не исчезали. Лишь на какое-то время, пока Уинроу находился в особых покоях, они, конечно, были перенесены в соседнюю комнату и вскоре возвращены на своё прежнее место. Как забавно было присутствовавшим наблюдать растерянность англичанина. Ах, «любила очень веселиться весёлая императрица Елисавет!»
Эта история породила невероятные слухи вокруг Уинроу и его судьбы. Но Уинроу, скорее всего, благополучно вернулся в Лондон, где и значился среди часовых мастеров 1760 года. С машинами Уинроу и после его отъезда долгое время была путаница. Еще в 1757 году кабинет императрицы, вероятно сбитый с толку высочайшими указами, справлялся в коммерц-коллегии, «была ли органная и часовая машина англичанина Кинрова с ним или с кем другим из Петербурга выпущена».
Итак, оба органа Уинроу, находясь в Летнем дворце Елизаветы Петровны с 1746 года, то вместе, то порознь участвуют в развлечениях двора. Об этом свидетельствуют, в частности, поломка в большом органе, устранённая Уинроу в 1754 году, и встречающееся в документах упоминание о том, что инструменты переносились из одних помещений в другие.
Что касается музыкальных забав при дворе Елизаветы, уместно вспомнить опыт с некими органными часами, которые находились в Петербурге в середине XVIII века. Здесь жил тогда некий Иоганн Вильде, родом из Баварии, изобретатель необычных музыкальных инструментов, мастер фокусов и забав. Он освоил игру на многих инструментах, в том числе и собственного изобретения. Среди них оказался редкий китайский губной орган — шен, с довольно большим звукорядом в 16— 18 звуков, на котором Вильде играл арии и маленькие пьесы, причём в полной гармонизации. Звучание медных язычков, манера исполнения Вильде, сопровождавшаяся немыслимыми ужимками и гримасами, имели успех при дворе. Чтобы вызвать еще больший интерес, Вильде, как гласит предание, разобрал шен и установил его бамбуковые трубочки на место флейт в часах с механическим органом. Расчёт Вильде оправдался: новый «фокус» привёл в восторг не только придворных, но заинтересовал и серьёзных музыкантов...
Наступил 1791 год. В апреле Петербург жил ожиданиями небывалого праздника, приготовления к которому шло полным ходом в только что отстроенном Конногвардейском дворце. Много удивительных вещей, поразивших затем гостей праздника, приобреталось в те дни князем Г.А. Потемкиным. Среди них оказались и органы английского мастера Уинроу. Их для князя Потемкина покупает в апреле 1791 года модный петербургский инструментальный мастер Габран, о чём свидетельствует его записка: «По приказанию вашей Светлости мною куплен Орган за 3 000 рублей». Где и у кого — остаётся неясным. (Известно, что в это же самое время Потемкиным был куплен еще один, «большой зеркальный орган» из вещей герцогини Кингстон.) Габран же готовит оба инструмента Уинроу к празднику — чинит их и настраивает. Между прочим, Габран также несколько «осовременивает» орган, удаляя короткую октаву в басу; дверцы органа мастер украшает накладками из золочёной бронзы по образцу мебели Д. Рентгена. Место органу определили затейливое — хоры Ротонды, или так называемого Купольного зала, куда орган можно было поднять только на специальных блоках; поэтому оплату установки Габран оговаривает специально.
Вот как описывает органы Потемкина, звучавшие на знаменитом празднике в Конногвардейском дворце, поэт Г.Р. Державин: «...наверху вкруг висящие хоры с перилами, которые обставлены драгоценными китайскими сосудами, с двумя раззолоченными великими органами разделяют внимание и восторг усугубляют». Державин, впрочем, ошибался: согласно официальному описанию Конногвардейского дворца, сделанному в 1792 году, орган, «красным деревом покрытый», был только один и стоял на северных хорах Ротонды. Вот что записал очевидец: «в вершине куполу окружала сей зал галерея, на которой стояли часы с органами, кои попеременно играли музыку славнейших сочинителей, и, быв неприметны, в каждом входящем возбуждали приятные ощущения». Как явствует из того же документа, «на полуденном же (то есть на южных хорах. — Ю.С.) фигура сделана (то есть обманка. — Ю.С.) в симметрию органу красною краскою выкрашенная и вызолоченная, имея по сторонам куклы китайца и китаинку представляющия...» Прибывавшие на праздник гости проходили сквозь Ротонду, слыша таинственно льющиеся сверху, из-под купола, звуки музыки — то играла невидимая, находившаяся за спинами вошедших «малая часовая органная машина» английского мастера, — и разглядывали нарисованную «краскою» имитацию органов Уинроу. Куклы китайцев в это время раскланивались с входящими. Когда же гости покидали праздник, то видели настоящий орган.
В разгар праздника Потёмкин и Екатерина уединяются. Между ними происходит объяснение: ведь тайной причиной, подтолкнувшей князя к грандиозному предприятию, было желание в последний раз попытаться вернуть расположение Екатерины. Поскольку никто не мог предугадать, чем закончится разговор императрицы и её бывшего фаворита, то, согласно преданию, музыкальный распорядитель праздника Козловский, следуя указанию Потемкина, разучил с певчими 2 кантаты — радостную и печальную. В урочный час светлейший должен был подать Козловскому условный знак. Наступил второй час ночи. Певчие, поднявшиеся на северные хоры Ротонды, плотным кольцом окружили органы Уинроу, держа в руках наготове две партии. С огромной высоты Козловский напряжённо всматривался сквозь гирлянды роз вниз, туда, где из-под сдвоенных колонн должна была появиться императрица.
Екатерина и Потёмкин вошли в Ротонду. Потёмкин пал на колени и — с хоров полились звуки ламентаций. Под аккомпанемент органа, за которым находился, вероятно, сам Козловский, бывший органист, певчие исполняли итальянскую кантату со словами благодарности, обращёнными к императрице...
По смерти Потемкина судьба органов Уинроу была вплетена в историю мальтийского рыцарства императора Павла I. Инструменты спускают с хоров Конногвардейского дворца и переносят в так называемую Мальтийскую капеллу, построенную рядом с Воронцовским дворцом архитектором Джакомо Кваренги. Там органы Уинроу вновь размещают на хорах, правых от входа. Вероятно, тогда же, из-за нелепой случайности при спуске, была серьёзно повреждена передняя часть виндлады (воздушного ящика) в позитиве. На хорах церкви, освящённой 17 июня 1800 года, органы провели XIX век. В 1877 году, судя по сохранившимся фрагментам петербургских газет, наклеенных внутри корпуса инструментов, органы подверглись частичному ремонту. На том же месте инструменты Уинроу встретили XX столетие. «На хорах справа поставлен хороший орган, перенесённый из прежнего Таврического дворца», — сообщает Д.М. Левшин в 1902 году. В 1909 году капелла приобретает новый 15-регистровый орган фирмы Walcker (opus 1489) из Людвигсбурга. В связи с этим было решено старый орган продать. Органы мастера Уинроу выставили на аукцион, где они были приобретены Эрмитажем за 1 000 рублей как «Часы Таврические» («с фисгармонией», — гласит карандашная помета, сделанная при покупке). Часы эти были установлены и долгое время находились на площадке 2-го этажа Театральной лестницы.
В 1985—1987 годах в Специальных научно-производственных реставрационных мастерских Государственного Эрмитажа был отреставрирован «большой орган» и корпуса обоих инструментов.
В 1987 году органы Уинроу были установлены в Большом зале Меншиковского дворца. Желающие услышать звучание старого петербургского органа, изготовленного еще в 1734—1745 годах английским часовым и машинным мастером Уильямом Уинроу, приходят обычно в бывший дворец князя А.Д. Меншикова по воскресеньям. И звуки старинного органа напоминают им о минувших временах, славных событиях, соединяя невидимой нитью наше прошлое и настоящее.