Лишний ключ

Двадцать лет прошло, а точно помню, как мне не хотелось тогда ехать «Вступать в права наследства».
Теперь-то, через столько лет, хочется думать: а ведь не подвела интуиция, были предчувствия, что это дьявольское наследство доведёт меня до нервного срыва, до болезни, почти до развода.
Ещё бы! Целый город улюлюкал мне вслед, за спиной я слышал свистящий шёпот:
– Сссмотри! Насследничек! Родсственничек! Того ссамого!

Месяц назад меня, едва исполнился 61, проводили на «заслуженный отдых». Не то чтобы я стал такой бесполезной единицей в своей лаборатории, где когда-то был и заместителем заведующего, а просто дышали в затылок и наступали на пятки жаждущие занять моё место дописы и сыписы, или, перефразируя известное сокращение Марии Арбатовой, доначи и сыначи.
Видя, как я маюсь от безделья на диване, жена предложила:
– Мемуары бы писал…
– Кому они нужны?
Но – мысль засела. Пустила бледные корешки. А там и росток проклюнулся.

Этого дядю Колю я впервые увидел – нет, видел, наверно, и раньше, но не запомнил – в 1 классе.
В последний день мая я гордо нёс домой похвальную грамоту, книгу Пушкина «Сказка о царе Салтане» и двух маленьких жёлтых цыплят в коробке.
Грамоту и книгу давали только отличникам, а цыплят… Наверно, дорогой Никита Сергеевич Хрущёв распорядился выдать их каждому школьнику страны на подъем сельского хозяйства и на приобщение с посильному труду и биологическим наблюдениям. Дома меня встретили мамины поочерёдно восторженные, а затем испуганные возгласы, по мере того как я извлекал свои подарки. На её вскрики из комнаты вышел парень с лихим чубом и весело поинтересовался:
– Что за шум, а драки нет?
И следом без перерыва:
– Ну, здорово, племяш!
Он протянул мне руку. Я, стесняясь, подал свою, и тогда он резко поднял меня в воздух. Я не знал, плакать мне или смеяться, и он подсказал:
– Не дрейфь!
И тут же добавил, то ли обращаясь «на Вы» к маме, то ли к нам обоим:
– Вы цыплят не бойтесь, кошки у вас нету, ничего с ними не случится. Вырастет прекрасное мясо.
– Мне велели их осенью в школу принести! – запротестовал я с ужасом от его предложения.
– Ах, вот оно что… Выходит, расти, да не смей унести!
В перерыв отец обычно приходил домой, если только не было аврала или срочной работы.
Он обрадовался, увидев брата, и оглядывая его невысокую, но ладную фигуру, с гордостью повторял, обращаясь к маме:
– Нет! Ты посмотри, каков!
Потом мы обедали, а после пили чай с дядиколиным тортом и конфетами, и я чувствовал, что покорен, что счастлив, что не хочу расставаться.
Вечером после работы папа начал более серьёзный разговор:
– Ну, Коля, расскажи, как служил, какие планы на будущее? А ведь после Армии охотнее берут в институт…
Это, как я потом понял, он намекнул на то, что сразу после школы Коля в институт не попал – не прошёл по конкурсу.
Но Коля отшутился, хотя не очень весело:
– Да какой институт! В голове один устав да матчасть автомата!
– Ну и что! Мы с тобой позанимаемся пока, до вступительных экзаменов время ещё есть.
Мама сидела молча, не вступая в разговор ни на чьей стороне, что можно было расценить…
Да как угодно можно было расценить!
И дядя Коля завершил одной фразой:
– Не хочу позориться!
А потом добавил:
– Может быть, на следующий год…
– Ну, как знаешь. А я со своей стороны, – для брата всегда!
На этом и завершили, пока.
У нас тогда были две смежные комнаты, но во вторую вход был сбоку, и это давало некоторое преимущество в планировке.
Один угол отгородили посудным шкафом под кухню, там стояли новенькая газовая плита и раковина с водопроводным краном.
Меня отправили спать в комнату родителей, а мою кровать в проходной комнате предоставили гостю.
Дядя Коля прожил у нас тогда недели две. Папа наставлял его на правах старшего брата. Некоторые его наставления я помню до сих пор.
– Прошу тебя, не вздумай сразу жениться.
– Да ну, скажешь… На ком?
– Может, с кем переписывался? Так и женятся на первой встречной после армейской голодухи. А ты сначала на ноги встань! И вообще, так тебе скажу: чем позже мужчина женится, тем более молодую жену может себе взять.
И папа любовно посмотрел на маму, которая была моложе его на пять лет.
Мне почему-то хотелось думать, что мы подружились с дядей Колей. А почему бы нет? У меня с ним была такая же разница в возрасте, как у него – с моим отцом. На его весёлые подначки я смотрел, как на вполне дружеские. Он умел обращаться не свысока. Мы боролись, вроде в шутку, но он учил меня кое-каким приёмам, мы гуляли по городу, и он находил интересные места, которые сам любил в детстве, он водил меня в кино.
Папа предложил устроить его на свой завод, но у дяди Коли были уже, оказывается, намечены планы. Он сказал, что получил в армии права и шоферить ему нравится больше, чем стоять у станка и что он только ждёт письма от армейского друга, который обещал помочь с устройством на своей автобазе, где сам работал до армии.
Дядя Коля наведывался на Главпочтамт и однажды явился довольный: друг не подвёл, прислал письмо-приглашение. Будет, пишет, и работа хорошая, и общежитие.
– Это рядом, в соседней, Челябинской области, – комментировал он нам строки из письма, а на папино предположение даже оскорбился, – Не городишко, а город! Друг пишет, что он-то раньше и был областным центром!
Мама хлопотала с прощальным ужином, а папа опять наставлял:
– Не кури. Не пей. После работы занимайся, я тебе дам свои учебники, повторяй материал! На будущий год приедешь поступать. Договорились?
– А вот возьму и приеду! Не прогоните?
И через год он приехал!
Но выполнил только один из папиных наказов: жена, которую он привёз с собой, была моложе его на пять лет.
Молоденькая смущающаяся девчонка только прошлым летом окончила школу и работала у них на автобазе диспетчером.
Она больше молчала, но когда папа спросил дядю Колю о планах, в частности, о поступлении в институт, она как-то по–особому посмотрела на мужа, и дядя Коля с удивительной интонацией – одновременно виноватости и гордости – ответил:
– Нам должны осенью комнату дать…
И в тон ему, то ли одобряя, то ли осуждая, папа протянул:
– Да… Понятно…
Приехали они и на следующий год.
Дядя Коля уже говорил меньше, больше жена. Она рассказывала, как они обставили свою комнату, какой достали замечательный секретер (она произносила: сэкрэтэр): крышка опускается и получается письменный стол. О поступлении в институт разговор уже не заходил.
Приезжали они ещё несколько лет, а потом дядя Коля, и так редко писавший, замолчал совсем.
Я тем временем окончил школу, поступил в институт. Я уж и забыл о дяде Коле, как вдруг однажды зимой он оказался на пороге нашей новой квартиры. Родители были на работе, а я лежал с температурой и кашлем. Мы не сразу узнали друг друга: он меня в высоком серьёзном очкарике, а я – его в постаревшем, полысевшем и каком-то простоватом мужичке. Он все-таки догадался, кто я и первым поздоровался:
– Ну, привет, племяш. Примешь?
Он как будто даже в этом сомневался и добавил, словно оправдывая свой визит:
– Вот приехал посмотреть, как вы тут, в новой квартире…
– Вообще-то мы в ней уже 8 лет живём.
– А я у вас последний раз был, когда Гагарин полетел.
Мне стало смешно. Он вёл летопись не по датам, а по событиям, как дикарь.
Но он не засмеялся в ответ, а, наоборот, обиделся. Я испугался, что он повернётся и уйдёт, а мне будет нагоняй от родителей, и поспешно пригласил его:
– Да заходите же, дядя Коля! Папа будет очень рад. Я ему сейчас на работу позвоню.
– У вас и телефон есть?
– Недавно поставили.
Папа, однако, пришёл только после работы. Они о чем-то долго говорили в его комнате. Мама носила им туда еду на подносе, а из-за двери слышалось чоканье рюмок и все более громкие голоса.
– Нет! Ты представь! Какая стерва! Уж я ли не старался для неё!
– Плюнь! – слышался голос папы. – Найдёшь себе другую.
– На кой мне другая! – визгливо закричал дядя Коля, но словно опомнившись, поправил себя, – Да хоть бы и какая…
– Радуйся, хоть детей нет. Такой бабе – ещё алименты платить?
– Может, были бы, если б не гуляла,..
Мама выразительно посмотрела на меня, приложила палец к губам и велела немедленно ложиться спать:
– Ты болеешь. Тебе надо сил набираться. Сухой горчицы в носки, и постарайся заснуть.
Моя мама была лучшей женщиной на свете, не считая, жены, которая непременно прочитает эти записки, – она была умной и тактичной и знала, что не надо спорить с пьяными мужиками, проспятся – тем более завтра суббота – и сами ещё прощения попросят!
Когда папа неожиданно умер в 69 лет – заснул и не проснулся, она, никогда не устраивавшая громких сцен, а после столь же громких примирений, всегда ровная и сдержанная, не смогла, однако, прожить без него и года и угасла без всяких видимых причин. Папа умер сразу после новогодних праздников, а её мы похоронили в октябре.
Дядя Коля приезжал на похороны отца. Он выглядел суровым, почти все время молчал и даже за поминальным столом, когда ему, как ближайшему родственнику, первому предоставили слово, сказал всего одну фразу:
– Осиротел, осиротел второй раз, ведь он для меня был вместо отца.
Их отец – мой дед – не пришёл с войны.
Было немного странно слышать это из уст мужчины, которому далеко за 50, но сказано это было с такой искренностью, что все сочувственно закивали.
И вот всего два года спустя ушёл и дядя Коля…
Как он жил? Отчего умер? Кто его хоронил?
Мы в это время всей семьёй отдыхали в Ялте, и телеграмму нам вручили соседи по приезде.
Я посмотрел на дату.
– Мы опоздали на три дня.
Пока раздумывали, ехать на 9 или лучше на 40 дней – сразу и памятник заказать на уже
к тому времени немного осевшую могилку, пришла и вторая телеграмма о вступлении в права наследства.
И вот тут меня неприятно кольнуло: что подумают соседи и сослуживцы, простые шофёры с автобазы, – на похороны не приехали, а за наследством примчались!
Да и какое уж там наследство?
Мы были в гостях у дяди Коли всего один раз, когда он ещё жил в той комнате с «сэкрэтэром». Обстановка была небогатой, места было мало, и мы, погостив несколько дней, поспешно ретировались.
Что у него могло быть теперь, после давнего развода и стольких лет одинокой жизни? Какая-нибудь однокомнатная хрущоба? Приватизации тогда ещё не было, а заниматься её обменом на Уфу – стоит ли овчинка выделки?
Пришлось, однако, ехать по указанному в телеграмме адресу, не дожидаясь ни 9, ни 40 дней.
Прямо с железнодорожного телеграфа я послал ответную телеграмму, что выехал.
Это оказалась окраина города, куда ходил всего один рейсовый автобус, но то, что я увидел на этой почти деревенской улице, превзошло все мои ожидания. Там высились в ряд двухэтажные коттеджи, и их монументальность и значительность не могли скрыть даже высокие заборы. Что здесь делал дядя Коля? Работал у кого-то из новых хозяев жизни личным шофёром или сторожем и жил во флигельке?
А вот и нужный дом. Я сверился с адресом. Из-за железных ворот меня облаял пёс, а в щель для почты долго разглядывал чей-то глаз. Наконец я был допущен.
Пожилой мужчина, старавшийся казаться важным и значительным, торжественно произнёс, проверив мои документы и повертев в руках телеграмму, что может пригласить меня в дом и объявить волю покойного. Тон его разговора и манера держаться возымели, однако, действие: я не задал ни одного вопроса и не произнёс ни единого слова. Так мы прошли по дорожке, обсаженной молодыми деревцами, и я приноравливался к его медленным шагам.
Он открыл тяжёлую дверь, но не пропустил меня вперёд, а только придержал её для меня. В передней – точнее назвать её холлом – слева были вешалка для одежды, сейчас пустая и большое зеркало. Впереди – лестница, ведущая на второй этаж и две двери – одна слева, другая справа. Он прошёл налево в большую комнату с овальным столом и предложил сесть.
Я ждал, что хозяин вынесет мне прощальное письмо дяди, которое он почему-то назвал завещанием и покажет мне флигелёк, где дядя жил или назовёт его городской адрес. Но он вернулся с какой-то официальной бумагой и только тогда представился, присаживаясь напротив меня за столом:
– Я личный нотариус Николая Владимировича. А это его завещание. Можете ознакомиться.
Я пробежал глазами бумагу и прямо сказать, мало что в ней понял. Точнее, не смел понять.
Заметив моё недоумение, мой визави подтвердил, профессионально выдержав паузу:
– Теперь это всё – Ваше.
– Подождите! – воскликнул я – Но почему он решил написать завещание? Ведь ему всего – я подсчитал в уме – 56 лет! Он что, болел?
– Нет. Просто остановка сердца. Во сне (как у моего папы – невольно подумал я). А почему написал? – тут он гордо приосанился. – По моему совету! Вот Вы, например, теперь не будете бегать, не будете никому ничего доказывать.
Как только разрешили кооперативы, он, один из первых в нашем городе, организовал свой. Сначала привозил из рейсов туалетное мыло (помню, помню, и у нас с этим мылом была напряжена), а потом на появившиеся деньги арендовал несколько станков на местной швейной фабрике. Там ему шили какой-то ширпотреб. Раскрутился немного, но тут начальник цеха начал чинить ему препятствия. Обычное дело! Конкурентов не любят! А он во всех этих тонкостях законодательства, как Вы понимаете, не очень разбирался. Тут я ему и помог!
Я чуть не спросил: Он Вас нанял?
Но промолчал, а он продолжал, уже доверительно:
– Я не представился. Меня зовут Николай Николаевич. Да, мы ещё и тёзками с Вашим дядей оказались! Так вот, с этим начальником цеха нам (он так и сказал: нам) надоело постоянно воевать. Он, например, отключит электроэнергию. Потом, после жалоб, восстановит, конечно, но время-то идёт! А время – деньги! И я предложил Николаю Владимировичу обменять свою однокомнатную квартиру в центре на дом здесь, на окраине.
– Зачем?
– В однокомнатной хрущёвке самому повернуться негде, а в доме – можно этих же мотористок посадить, и пускай себе шьют. А документы правильно оформить – моя забота. Николай Владимирович так и сделал. А потом тот домик под снос пошел, а вместо него вырос этот особняк!
Он горделивым жестом пригласил меня полюбоваться. Всем своим видом он показывал, что надеется на вознаграждение: ведь и идеи его, и предусмотрительность, и мне никаких хлопот! Я прервал поток его красноречия, сухо попросив:
– Я бы хотел посетить кладбище.
– Конечно, конечно. Если Вы не устали с дороги.
– Не устал. Как можно вызвать такси?
– Так по телефону! Он буквально за несколько дней до смерти установил себе телефон. Вот, пожалуйста, пройдите. Я назову Вам номер, по которому можно заказать.
От важности он незаметно перешёл к услужливости. А я человек прямой и этого не люблю. И когда он предложил ещё и сопровождать меня на кладбище, я отказался. Он пожал плечами:
– Как хотите. Хотя – я Вас понимаю.
Мне стало немного неловко, и я добавил:
– Мы не прощаемся.
– Ни в коем случае! – обрадовался он.
– Надеюсь увидеть Вас завтра, – завершил я разговор.
Он понял и засуетился:
– Сейчас я принесу Вам ключи.
Он вынес целую связку.
– Так много? – удивился я, – Что от чего?
– Я тут не жил. Просто сегодня по Вашей телеграмме ждал Вас. Знаю, что вот этот, большой, от ворот, этот – от калитки. Вот эти – от входной двери – верхний и нижний замки. С остальными, думаю, сами разберётесь!
Мы вышли вместе, и часть пути проехали тоже вместе, только он вышел в центре, а я поехал далее, на кладбище.
Там служитель показал, как пройти. Я постоял перед грудой венков и почему-то перекрестил её три раза. Подошёл на обратном пути к служителю и спросил, где можно памятник заказать.
– Так рано ещё. Могилка не осела. А похороны его я помню…
Я сунул ему в руку купюру и поехал обратно на том же такси. Сел и горько усмехнулся, отвернувшись, чтоб водитель не заметил: Быстро же я начал приобретать замашки богача!
Попросил остановиться возле хорошего гастронома, купил выпивки, закуски.
– Зайдём. Помянем.
Он не отказался, только пить не стал, лишь чуть пригубив рюмку:
– Я за рулём.
Проводил я его, закрыл за ним ворота и погрузился в невероятную тишину, какой не бывает в городе. Ниоткуда не доносилось ни звука.
Я поднял рюмку и сказал в пространство:
– Земля тебе пухом, дядя Коля.
Я вдруг подумал, что, возможно, он слышит меня. Душа ведь не покидает родные места ещё 40 дней, пока не отправится в путь, откуда нет возврата.
Чем дольше я сидел, тем хуже мне становилось. Грусть переходила в печаль, печаль – в неясную тревогу. Надо чем-то занять себя, иначе так захлестнёт, что ночью не заснёшь! Я, помню, с каким-то мистическим ужасом подумал о предстоящей ночи в этом огромном одиноком доме.
Нет, нет! Надо что-то делать! Да хоть дом посмотреть и ключи примерить, чтобы на ночь все двери запереть. Да кстати, и пса накормить. А кличку его забыл спросить ...
Я вынес ему остатки с наших тарелок и, расщедрившись, бросил ещё кусок колбасы. Пёс оказался не очень голодный! Он не спеша понюхал и принялся за еду, словно делая мне любезность или одолжение. Я встал неподалёку, но на шаг дальше длины цепи и принялся его хвалить. Разговор с псом, который отвечал довольным чавканьем, немного успокоил меня.
Я достал из кармана связку ключей и подошёл к воротам.
Так, что я запомнил? Этот от ворот, этот – от калитки. Запер их на два оборота. Оглянулся на дом. Здесь, на открытом воздухе, было не так мрачно. В небе носились стрижи, в кустах жужжал шмель.
Мысли мои приняли практическое направление. Квартиру нужно было бы обменивать, а дом можно просто продать. Правильно ему этот нотариус подсказал! Зря я с ним так… Завтра надо будет загладить, пригласить его в ресторан. Да, теперь и поминки на 9 дней придётся сделать. Неудобно просто так отсюда уехать.
Надо будет заказать переговоры, рассказать о наследстве, объяснить всё жене. Пусть на работу ко мне съездит. Но там о доме пускай лучше промолчит! К чему мне чужая зависть! Своей-то никогда ни к кому не было. Просто сообщит, что задерживаюсь на похоронах – дядя был одиноким, улаживать и устраивать больше некому, что возьму отгулы за свой счёт – отпуск-то уже истратили.
Решил обойти дом по периметру и посмотреть, нет ли чёрного хода, заперт ли он.
От парадного крыльца я пошёл вправо, обогнул круглый эркер на углу и оказался на западной стороне. Заходящее солнце било в окна, и розовато-оранжевый свет разливался вокруг. Следующая сторона, противоположная фасаду, тоже была залита солнцем – это был юг.
Никакая не мистика, – успокаивал я себя, – просто в гостиной мрачновато без солнца.
Интересно, где у него была спальня? Хорошо бы на восток – ближе всего к природе и её естественным ритмам. Хотя – какая мне разница. Понятно, что жить здесь, в чужом городе, не будем. А переночевать несколько ночей – не все равно! Так… Неужели я буду спать в той самой спальне, где он умер во сне? Нет уж, надо подыскать себе в доме другое место.
На тыльной стороне, прикрытая разросшимся плющом, обнаружилась «маленькая железная дверь в стене», ну прямо из повести Катаева о ленинских полуконспиративных квартирах! Я примерил к ней несколько ключей из связки, запутался и стал примерять заново, придерживая уже использованные. Наконец один подошёл. Я отпер таинственную дверь и очутился в тёмном коридоре. Пошарил по стене, нащупал выключатель. Коридор залило мягким светом. Я сделал несколько шагов и прислушался. Нет, показалось. Это мои собственные шаги так гулко отдаются в тишине – пол из плит, ни коврика, ни дорожки. Справа шла глухая стена, а слева были две двери. Заглянул в первую. В пыльной комнате стояли две ножные электрические швейные машинки и лежали тюки. На окнах не было ни занавесок, ни жалюзи, и в лучах солнца заплясали пылинки, поднятые дуновением из открывшейся двери. В двери был замок, но явно им давно уже никто не пользовался. Тем не менее, я примерил несколько ключей и, заметив, который из них подошёл, вытащил из тюка кусок какой-то ткани, отрезал от него несколько полосок и, приладив их к тем ключам, которыми я уже пользовался, начертал на них ручкой, извлечённой из кармана пиджака, начальные буквы:
В (ворота), К (калитка), ПН, ПВ (парадное нижний, парадное верхний), Ч (чёрный вход), М (машинки или мастерская).
Во второй комнате ничего примечательного не было. Здесь стояли старый диван, простой стол, покрытый клеёнкой, несколько стульев вокруг него. В шкафу – без дверц, с по-старомодному раздвигающимися стёклами выстроились в ряд какие-то папки с бумагами. Я вернулся в коридор. Впереди была ещё одна дверь, а рядом с нею выключатель. На всякий случай я нажал на него. Свет в коридоре выключился, а открыв дверь, я очутился в холле. Дверь в гостиную с овальным столом и смежную с ней кухню теперь была справа от меня. Вторая в холле дверь, на противоположную сторону, привела в комнату с эркером. Это помещение выглядело намного веселей и привлекательней. Мебели тоже было немного: диван, журнальный столик перед ним, огромный цветной телевизор. Но все это было новое, современное.
Понятно, что спальня у него на втором этаже, – прикинул я. Тогда, может быть, здесь остаться на ночь? Но в полукруглое окно эркера ярко светило закатное солнце, а плотных гардин на окнах не было – только тюлевые занавески.
Эркер, который снаружи смотрелся нелепо, как опухоль, поскольку был только с одной стороны дома, здесь, в комнате, придавал ей нарядный и даже изысканный вид.
Я в раздумье вернулся в холл. О! А дверь в коридор с мастерской и старомодной комнатой, оказывается, запиралась!
В двери была не очень заметная на первый взгляд маленькая круглая замочная скважина. Я легко подобрал к ней ключ-цилиндр и пометил на прикреплённой полоске Х (холл).
Теперь на второй этаж?
Я думал, здесь будет столько же комнат, сколько на первом. Но нет. Под двускатной крышей оказался просто чердак, переделанный впоследствии под жилое помещение. Должно быть, хозяин, строивший дом, не загадывал, что когда-нибудь так размахнётся, что у него появится и второй этаж.
По обе стороны коридора, более короткого, чем коридор первого этажа, располагались одна напротив другой, две двери. За ними оказались одинаковые крохотные комнатки с окнами на фасад. В первой стояла железная кровать со старомодными шишечками, а во второй – шкаф с запылёнными и выцветшими журналами да кое-какие книги. Среди них я обнаружил даже те старые учебники, которые когда-то мой отец отдал дяде Коле для подготовки в институт. Из «Дискретной математики, учебника для техникумов» выпали тетрадные листочки с формулами и расчётами. Сколько же им лет? Вспомнилась глупая фраза из анекдота «Тлидцать тли годика». Значит, все же готовился, хотел поступать? Интересно, жалел ли он, что не сложилось с ВУЗом или ушёл в материальные заботы и забыл? Жена заставила забыть… «Скоро получим комнату», «Купили сэкрэтэр».
Вот увидела б сейчас, какой он дом себе отгрохал!
Третья дверь открылась в большую и светлую комнату. Как я и предполагал, она оказалась спальней. Её единственное окно выходило на тыльную сторону. Это была, пожалуй, самая стильная комната во всем доме. У меня даже возникли сомнения и подозрения, так ли уж одинок был дядя Коля после развода. Здесь явно поработал дизайнер или сам хозяин выбирал по модным журналам. Минимализм, современность – всё то, что называется стилем хай тек. Высокие технологии. Середину комнаты занимала большая низкая кровать. Белый платяной шкаф с окном-иллюминатором справа и зеркалом слева дополняла такого же цвета прикроватная тумбочка. На окнах вместо штор были жалюзи белого цвета – не очень уютно, но кто-то сумел убедить дядю, что это модно, а может быть, что – практично?
Значит, здесь он и умер…
Да, отсюда, если почувствуешь себя плохо, не так-то легко добраться до первого этажа, где в гостиной – телефон, а вода, чтобы запить таблетки, в смежной с нею кухне. Даже если всего лишь простуда и необходимо сделать ножную ванночку – придётся таскать воду в ведре по лестнице! Не зря настоящие богачи, понимающие толк в жизненном комфорте, всегда по соседству со спальней, которая, правильно, должна быть в бельэтаже, устраивают себе ванную комнату.
Нет, здесь я точно не захочу провести ночь.
Ха! Семь комнат в доме, а я хожу и не нахожу…
Придётся все же в комнате с эркером, где есть новый диван и телевизор, но нет гардин и ещё долго в окно будет светить закат. Зато рядом, следом за гостиной и кухней с АГВ – ванная комната с удобствами.
Спальня не запиралась, а запиралась почему-то маленькая комнатка, где стоял книжный шкаф с теми папиными учебниками. Правда, сейчас она стояла незапертая, но в двери был врезан замок, и я легко подобрал к нему ключ из связки, ведь таких свободных ключей у меня осталось всего четыре. Приладил к нему тряпичную бирку и надписал Б – библиотека, хотя этот жалкий шкаф так же походил на неё, как весь дом, где были всего три более или менее прилично обставленные комнаты – на родовое поместье лорда.
Осмотр закончен. Надо спуститься вниз и помыть посуду после нашего с таксистом ужина.
А в комнате с эркером, где я решил остаться на ночь, под диванными подушками обнаружился аккуратно сложенный плед. Как кстати!
Спать вроде было ещё рано, смотреть телевизор – не было ни желания, ни настроения.
И тут вспомнил, что забыл запереть чёрный вход. Какая оплошность!
Быстро прошёл по коридору, заглянул зачем-то ещё раз в обе комнаты справа и прежде чем повернуть ключ в двери чёрного входа, вышел на заднее крыльцо.
А ведь и осмотр дома по периметру я не довёл до конца: половина южной и вся восточная, торцовая часть остались неисследованными.
После заднего крыльца, увитого плющом, шла глухая кирпичная стена. Я завернул за угол, и тут моему взору открылось какое-то строение, заполонённое разросшимися вишнёвыми деревьями. Я подошёл ближе. Это был металлический гараж, крашенный коричневой краской, что делало его похожим на сарай. Но машины у дяди Коли вроде бы не было? Во всяком случае, ни в завещании она не фигурировала, ни нотариус про неё не упоминал. В гаражных воротах прорезана дверь, а в ней – две замочные скважины. Длинный ключ с поперечными бороздками легко вошёл в верхнюю, а другой, поменьше – в нижнюю.
Дверь на хорошо смазанных петлях беззвучно подалась, я потянул её на себя и вошёл внутрь.
Изнутри ворота запирались на толстые металлические шпингалеты. Гараж был, но машины в нем не было. Забетонированный пол, стены с пенопластом.
К стене прислонена вертикальная металлическая лестница с крючьями наверху, посередине на полу валялся большой кусок брезента, а по краям стояли и лежали оцинкованные и эмалированные ведра с привязанными к ручкам верёвками.
Наверно, от прежнего хозяина остались. Может быть, у него в старом доме с удобствами во дворе и водопровода-то не было, а только колодец? Хотя никакого колодца я нигде пока не встретил… Я снова запер гараж и пошел дальше.
Участок у дяди был не очень большой, но запущенный. Только на парадной аллейке, ведущей от ворот к фасаду, стояли в два ряда молоденькие деревца, а дальше всё заросло побегами вишни, одичавшей малиной и глухой крапивой.
Рядом с гаражом обнаружился деревенский туалет, но аккуратно выбеленный, с бетонированным полом и лампочкой над дверью.
Я вышел на парадную аллейку, посмотрел на пса, который вполне дружелюбно помахал мне хвостом, потянулся, упираясь в передние лапы, и зевнул во всю пасть.
– Я тебя понял, я тоже спать пошёл, – сказал я ему и отправился в дом, заперев двери фасада на ключи ПВ и ПН.
Остался ещё один ключ, одиннадцатый. Больше ничего ни к чему примерять не хотелось. Завтра разберусь. Не к спеху.
А сейчас – спать, спать.
Но заснуть мне не дал проклятый пёс. Он начал нестерпимо выть, как воют волки на луну, как воют псы, потерявшие хозяина.
А ведь он и стал таким псом.
Я лежал, глядя в потолок, по которому бродили какие-то тени.
– Это колышется занавеска, – успокаивал я себя, – Бояться надо, как говаривала в далёком детстве моя бабушка, не мёртвых, а живых.
Сон, однако, не шёл. Я думал о дяде, о его доме, в котором он прожил совсем немного и умер во сне. Да, как мой отец, только раньше него на целых тринадцать лет!
В таком одиноком месте сова ухнет, и то со страху обомрёшь. Хотя совы вроде в городах не живут…
А странно он выстроил себе гараж! Как я сразу не заметил! Туда, если и купишь машину, никогда её не загонишь – дороги нет, все заросло так, что вырубать бы деревья пришлось. А гараж-то новый, явно не от прежнего владельца старого полудеревенского дома без удобств.
Да что я заморачиваюсь? Это же просто сарай, а то, что он из металла – ну, может быть, купил у кого-то по случаю или по дешёвке готовый ненужный гараж и привёз к себе на участок. А машину-то он, возможно, и не собирался покупать. Надоели уже эти машины за столько лет шофёрской работы!
Пёс продолжал свой нескончаемый вой, и я уже подумал, не перейти ли мне в комнату рядом с мастерской, где продавленный диван – там хоть окна на другую сторону, но потом догадался: надо выпить рюмку-другую, и сон придёт. Так и сделал и, действительно, скоро заснул.
Меня разбудил звонок. Я кинулся было одеваться и бежать к воротам, но потом понял, что это телефон.
– Да!
– Не разбудил? – спросил осторожный голос, – Это Николай Николаевич Вас беспокоит. Мы вроде хотели встретиться. Я боялся, что Вы уйдёте…
– Доброе утро, Николай Николаевич! Нет, не разбудили. А который, кстати, час? Свои не завёл вчера, забыл, а дядины стоят… Да, жду Вас!
Он явился через час, свежий и подтянутый. Я тоже успел умыться, побриться, позавтракать остатками ужина.
– Как провели ночь? – первым делом вежливо поинтересовался он. – Слава богу, вид у Вас отдохнувший.
– Да все нормально. Здесь такая тишина. Даже непривычно. Я сумел выспаться. Хочу пригласить Вас в ресторан. Какой Вы порекомендуете, чтобы можно было там и поминки на 9 дней заказать?
– У нас в центре все вполне приличные. Проедемся, сами выберете.
Так мы и сделали. Он порекомендовал мне небольшой, но очень уютный. Сказал, что и готовят здесь прилично.
Мы пообедали, немного выпили. Решили, что я потом договорюсь о поминках, а он уточнит список гостей.
– С ключами разобрались? – спросил Николай Николаевич.
– Да, разобрался. А, кстати, что, у него была всего одна связка?
– Почему же одна? Должна быть и запасная. Вы не нашли?
– Я даже не нашёл пока, от чего один лишний ключ.
– Ну, лишнего у Николая Владимировича никогда ничего не было!
На что он намекал? На скупость или на аккуратность?
– Но не от работы же тот, лишний?
– Конечно, нет. Я же Вам сказал, что с автобазой он давно расстался, с цехом – тоже. Впрочем, там у него никаких ключей, я думаю, и не было…
– Тогда тем более странно. Ну, да бог с ним.
Но я видел, что его что-то тревожит. Наконец он решился:
– Вы меня спросили о втором наборе ключей. Но, клянусь Вам…
– Да я и не думал, что это Вы…
– Я не о том хотел сказать.
Получилось, что я все-таки подозревал его. Как неловко и неприятно! А он решительно заявил:
– Эта связка должна быть где-то у него дома. Вот Вы найдёте её при мне, и я успокоюсь.
Тон его не допускал возражений.
Я взял такси, и мы вернулись в дядин особняк.
– А какие комнаты у него запирались? – по- деловому спросил он.
Я взял связку с тряпочками. В, К, ПН, ПВ, Ч, М, Х, Б, ГН, ГВ.
– Значит, мастерская и библиотека.
– Что это? – удивился он.
– «М». Я так обозначил комнату, где стоят швейные машинки, а «Б» – это наверху маленькая комната со шкафом.
В мастерской ничего, кроме машинок и тюков, не было. Мы поднялись в библиотеку. Николай Николаевич окинул взглядом шкаф и приказал:
– Выдвигайте ящики.
Я повиновался. Наверно, он лучше разбирался, где обычно люди хранят документы и прочие важные вещи.
И точно! В одном из нижних ящиков спокойно лежал второй набор. Но в нем, когда мы пересчитали, было только десять ключей. Те же В, К, ПН, ПВ, Ч, М, Х, Б, ГН, ГВ.
– Что отсюда следует? – спросил Николай Николаевич тоном, каким мог бы задавать вопросы следователь.
– Что мне нужно извиниться перед Вами!
– Я не об этом! – отмахнулся он, – Этот набор, из ящика, был у хозяина запасным. Николай Владимирович, стало быть, им не пользовался. А вот тот, который был при нем, имел одиннадцать ключей. Значит…
– Да, в самом деле! Тогда от чего же ключ? Больше никаких дверей нет. Я не проверял только дверь от туалета во дворе.
Он усмехнулся. В это время опять завыл пёс. Николай Николаевич выглянул в окно.
– Так он у Вас так и сидит на цепи?
– А что?
– А то, что хозяин его всегда отпускал на ночь, иначе какой же смысл в его собачьей службе? Он должен охранять ночью всю территорию. А теперь ему и так тоскливо, да ещё на привязи.
– Я боюсь к нему подойти.
– Это моё упущение, я вас даже не познакомил, – сказал Николай Николаевич без всякой иронии. – А он должен понять, что теперь Вы – его новый хозяин. Спустимся же во двор!
– Джек! – позвал он, – Ну же, ну же, успокойся! Сейчас мы тебя отцепим. Ты погуляешь. Да подойдите же, не бойтесь!
Я подошёл.
– Позовите его и сами отцепите. Он оценит. Он большой умница.
– Джек, Джек! – я постарался придать голосу уверенность и значительность. – Стой спокойно!
– Лежать! – приказал Николай Николаевич.
Джек лёг.
– Отцепляйте же!
Джек все понял и терпеливо ждал. Зато как он обрадовался, обретя свободу! Победно полаял на цепь и побежал за нами, иногда обгоняя, но возвращаясь.
– Для успокоения совести взглянем на дверь туалета! – предложил мой спутник.
Конечно, она была без замка! Простой запор на вертящуюся деревяшку, и изнутри – крючок.
Недалеко был гараж. Я отпер оба замка на его узкой двери, и любопытный пёс вперёд нас сунулся туда. Внутри было довольно темно – дверь выходила на север, и её узкий прямоугольник пропускал мало света.
Пёс обнюхал ведра, чихнул, а потом лапами сдвинул край брезента.
Как будто узкая полоска света мелькнула из-под него? Или это отсвечивает снаружи?
Подошли ближе. Нет! Это был, без сомнения, электрический свет. Узкая, едва заметная его полоска.
Мы отодвинули брезент.
– Да у него тут устроен погреб! – догадался Николай Николаевич, а я облегчённо вздохнул. – Вот же крышка! Смотрите!
Да, это была крышка люка, свет шёл из-под неё. Забыл выключить, так и горело неделю.
Значит, в гараже есть освещение? Но выключатель мы почему-то не нашли, зато в крышке обнаружилась замочная скважина и последний, одиннадцатый ключ легко вошёл в неё.
Мы подняли крышку и обомлели.
У меня на мгновенье мелькнула дикая и жестокая мысль, что лучше бы я никогда не совался в этот гараж и не видел этого ужаса.
Но мы были вдвоём, и только это, возможно, позволило нам не впасть в ступор и не свалиться в обмороке.
Из глубокой ямы на нас смотрели непонятные существа.
Не сразу мы признали в них женщин, одетых в немыслимые лохмотья, страшно истощённых.
– Ты че же, забыл про нас? Жрать не даёшь. Параша переполнена, ссать некуда, – наконец раздался из ямы голос, больше похожий на карканье.
– Да это вроде не он, – перебила её вторая.
Третья, и последняя, сидела молча.
– Вон Нюшка уже не поднимается, – кивнули на неё первые две.
Я был близок к обмороку.
– Вы кто?! – не своим голосом спросил Николай Николаевич.
– Рабы! Так нас хозяин называл.
– Хозяин?
– Колян.
– Боже, – я почувствовал подкатывающую рвоту от смрада и ужаса и выскочил наружу.
– Да помогите же мне, наконец! – позвал меня нотариус.
Он уже понял, для чего здесь была вертикальная лестница с крючьями и пытался сдвинуть её с места.
Яма была глубокой, не менее двух метров, прямо под люком лежала куча песка.
А пока в неё мы установили нижний конец лестницы, и бабы по очереди полезли наверх.
Самую слабую они пустили средней, помогая ей сверху и снизу.
Нет никаких сил описывать весь тот кошмар, который устроил им дядя Коля.
Да я почти не запомнил подробностей, настолько был оглушён и подавлен.
Суда не было по причине смерти главного фигуранта, но все счастье побывать в роли ближайшего родственника этого изверга мне в полной мере пришлось испытать на себе.
Появились статьи во всех местных газетах.
Вслед мне кричали и улюлюкали.
Я словно взял на себя часть его греха и ответственности за этот несмываемый грех.
А ведь они шли к нему добровольно!
Как же он находил свои жертвы?
Первая из них была просто бездомная, бичиха. Тогда, кажется, ещё не появилась аббревиатура БОМЖ.
Жила в общаге, пила. С работы уволили. Общественный совет и соседи добились её выселения. Она скиталась по пивнушкам, по вокзалам – жд и авто. Милиция её отовсюду гнала, грозила тюрьмой. А тут – дядя Коля. Налил, закуску поставил. Сказал:
– Пить бросишь – возьму в свой кооператив. Шить-то умеешь?
Умела и шить, и вязать, и пряжу прясть – деревенская девка, попавшая в объятья города.
Привёз сюда. Дом он тогда ещё только строил. Она ему помогала на самых тяжёлых работах, а потом заставил этот погреб рыть и сам с ней вместе рыл. Говорил, что сельхозпродукты будет здесь хранить.
А как выкопали – она и стала первым сельхозпродуктом. Столкнул её на кучу песка, чтобы не разбилась, кинул туда же бутылку самогона, закрыл люк. Она по привычке выпила и заснула.
Через два дня, когда ослабела от голода и алкоголя, открыл люк и крикнул:
– Жить хочешь?
– Хочу.
– Тогда слушайся меня. Я для тебя же, дуры, стараюсь, для твоей пользы. На воле ты сопьёшься, а я из тебя человека сделаю. От тебя зависит. Бросишь пить – возьму к себе на хорошую работу в цех. А пока – посиди, отвыкни от водки. Поняла?
Ещё б она не поняла! На воле что ей светило? Сдохнуть в канаве или сесть в тюрьму – приворовывала: выпить и пожрать каждый день хочется!
Поставил он ей швейную машинку, свет провёл, дал топчан и матрац, из ящиков стол соорудил и стала она при электрическом свете шить. А Колян ей – в ведре пищу, а в другом – отходы за ней.
Обещал, что, как только исправится и на приличную одежду себе заработает, так выпустит её и к себе на фабрику устроит. Она поначалу верила, что это такой метод лечения и воспитания. В ЛТП, слыхала, тоже так-то сурово лечат.
Вторую дуру он на вокзале нашёл.
Приехала она откуда-то из далёкой деревни, а тут, в городе её ждали, ага!
Сунулась туда-сюда, кроме как в уборщицы за копейки, никуда не берут. А дядя Коля обещал взять к себе в цех на хорошую работу, где большие деньги платят.
Был он серьёзным, строгим, немногословным. По возрасту – в отцы годится , и по манерам – что отец родной. Ни грязных намёков, никаких приставаний. Вёл себя, как начальник ведёт, когда принимает на работу. Она пошла за ним
И оказалась в той же яме. А ведь просто попросил её спуститься в погреб, огурчиков-помидорчиков солёных достать. У самого, мол, старого, поясница болит.
А третья оказалась вообще сирота. Туда же её!
Он все правильно просчитал, что никто их искать не будет, и никаких знакомых у них тут, понятно, нет.
Они ему шили, он сдавал продукцию, кормил их баландой из ведра, да другое ведро выливал в дворовый туалет.
Сколько они там просидели – сами точно не знают.
Освободили мы их. Но вы бы видели, какой ненавистью они прониклись ко мне уже через несколько дней! Пожалуй, не меньшей, чем друг к другу.
Они вспоминали малейшие обиды – кто чего больше съел и меньше сшил.
Кошмар происходящего разрастался, и, в конце концов, я просто бросил все, не стал заниматься ни продажей этого проклятого дома, который бы все равно никто здесь не купил.
Я даже постарался уехать незаметно, сев в электричку, и только на следующей станции купил билет на поезд.
Дома я не хотел ничего говорить, но пришлось!
Жена не поняла меня. Как можно бросить такой особняк! Хоть бы о дочери подумал. Дело у нас тогда чуть не дошло до развода.
А ключи, честно признаться, я на обратном пути выкинул из окна вагона.