В преддверии «Божественного глагола»
Последняя беседа с Ефимом Григорьевичем Эткиндом
Виталий Амурский. Ефим Григорьевич, Вы живете много лет во Франции, — что могли бы Вы сказать о присутствии Пушкина во французской культуре?
Ефим Эткинд. Я думаю, что Пушкин во Франции присутствует прежде всего, как прозаик и как, условно говоря, автор либретто нескольких опер. Французы, конечно, знают и помнят «Бориса Годунова», они хорошо осведомлены о Чайковском, но они не всегда даже ответят вам на вопрос, кто автор «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы». Проза Пушкина, в общем, имела значение для французской литературы XX века — достаточно сказать, что «Пиковую даму» перевёл Андре Жид, и для него эта повесть имела значение. Что касается пушкинской поэзии, то, хотя мы сделали немало для того, чтобы она вошла в обиход французской культуры, мне кажется, что это по- настоящему еще или уже не произошло. Когда я говорю: мы сделали немало, я имею в виду издание, которое я организовал в конце 70-х — начале 80-х годов в издательстве «L’Аgе d’hommе» (Лозанна, Париж). Это двухтомное издание всех поэтических произведений Пушкина, переведённых с сохранением рифмы, ритма и стилистических особенностей. Переводил целый оркестр, в котором я был дирижёром. Книга эта имела успех, она была даже увенчана премией Французской Академии. Что не значит, что французы действительно прониклись интересом к поэзии Пушкина.
В. А. А чем это можно объяснить?
Е. Э. Это можно объяснить тем, что сейчас мало кто читает классические стихи, да и стихи вообще. Французы и к собственной поэзии относятся без особенного интереса. Нельзя сказать, чтобы они хорошо помнили и знали Расина или тем более Дю Белле или Ронсара, они лучше знают Бодлера, Верлена — и тоже все это где-то на периферии их интересов. Кроме того, надо так сказать: Пушкин очень тесно связан с французской культурой и множество его даже самых известных стихов близко примыкают к жанрам французской поэзии. Когда они переходят обратно во французский язык, они лишаются своей оригинальности, они утрачивают ту феноменальную звуковую прелесть, которою обладают в русском оригинале, и как бы возвращаются обратно. Приведу один пример. В «Руслане и Людмиле» есть пассаж, который Пушкин прямо заимствовал из Вольтера.
Это когда Наина встречает снова некогда молодого человека, который в неё был влюблен, а теперь она уже безобразная старуха. И вот стихи, которые она произносит:
«Что делать, — мне пищит она, —
/Толпою годы пролетели. /Прошла моя, твоя весна —
/Мы оба постареть успели. /Но, друг, послушай: не беда /Неверной младости утрата. /Конечно, я теперь седа, /Немножко, может быть, горбата...» Эти поразительные, очень смешные, юмористические стихи представляют собой у Пушкина переводы из Вольтера. И когда они обратно попадают во французский текст, то теряют свою русскую необыкновенную прелесть.
В. А. Ефим Григорьевич, разумеется, восприятие Пушкина во Франции было и остаётся детерминированным в зависимости от переводов. Что бы Вы могли сказать о самых, на Ваш взгляд, интересных переводах, которые предшествовали упомянутому двухтомнику?
Князь Элим Петрович Мещерский
Е. Э. Я думаю, что самые интересные и даже блистательные переводы принадлежат двум поэтам, я бы сказал, двуязычным поэтам русского происхождения. Один из них — это князь Элим Мещерский, современник Пушкина, автор великолепных переводов пушкинских стихов. Он не успел много перевести, рано умер. Но он был двуязычным поэтом. Он писал по-русски и по-французски. Некоторые его переводы — совершенные шедевры. Например, «Мороз и солнце, день чудесный...». Второй переводчик, которого я могу назвать в этой связи, это блестящая русская поэтесса, первая великая поэтесса в нашей стране, родившей немало женщин-поэтов, Каролина Павлова.
Каролина Карловна Павлова
Каролина Павлова была удивительным мастером перевода на французский, и я хочу назвать ее стихотворение «Полководец», которое она сделала при жизни Пушкина, — я думаю, что это тоже один из шедевров перевода на французский язык.
В. А. Вы, кажется, забыли или специально опустили Марину Цветаеву? Я имею в виду прежде всего ее перевод «Бесов».
Е. Э. Вы меня спросили о тех, кто предшествует моему изданию. Поэтому я и не упомянул Марину Цветаеву. Марина Цветаева впервые, в общем, оказалась напечатанной вот в этом издании 1981 года. Кроме, как Вы справедливо заметили, «Бесов», которые были напечатаны раньше. Переводы Цветаевой очень интересные, это примерно 12 стихотворений; помимо действительно замечательного перевода «Бесов», очень близкого к оригиналу, я хочу еще выделить стихотворение 1824 года «К морю». Думаю, что это тоже один из шедевров поэтического перевода.
В. А. В 200-летний юбилей Пушкина следовало бы поговорить о перспективах пушкинской поэзии на французском языке. Известно, что многие авторы прошлых столетий приходят к своим читателям в новых переводах, в новом блеске — например, Данте или Петрарка. Какие шансы можно было бы оставить, условно говоря, французскому Пушкину?
Е. Э. Я думаю, шансы немалые. Прежде всего, потому что существует большой интерес к иронической поэзии. Пушкинские иронические поэмы нашли во Франции феноменального переводчика. Я имею в виду Вардана Чимишкяна, тоже двуязычного поэта армянского происхождения, очень хорошо знающего русский язык. Например, ему прекрасно удались такие поэмы как «Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Царь Никита». Но, прежде всего, феноменальный перевод «Гавриилиады». И хочу назвать еще одного замечательного и тоже двуязычного переводчика, книгам которого предстоит, я думаю, немалый успех у читателей, — это Андре Маркович. Ему очень хорошо удалась пушкинская лирика, несколько лет назад вышел в его переводе томик «Маленьких трагедий», которые удивительно близки к Пушкину и необыкновенно обаятельны по своему поэтическому характеру и блеску.
В. А. И последний вопрос, Ефим Григорьевич. Как коренной ленинградец, петербуржец, могли бы Вы сказать о том, в какой мере в эмиграции для Вас было и осталось важно сохранить в душе Пушкина? В какой степени Пушкин был важен Вам как спутник?
Е. Э. Ну, видите, я могу это выразить гораздо более прозаично, то что вы сказали — сохранить в душе. Стихи Пушкина, и об этом не надо специально говорить никому, необходимы были всегда, и я не расставался с ними никогда. Ими я, например, объяснялся в любви, ими я выражал свою ненависть к тем, кто угнетал мою страну. Для меня и свободолюбивая лирика Пушкина, и его лирическая поэзия всегда были на первом месте. Я сейчас пишу об этом в книге, которая выходит в Москве и называется «Божественный глагол»,* и там у меня есть такое лирическое предисловие, где я пишу, что я никогда не мог обходиться без этого моего теперь уже 200-летнего спутника.
Виталий Амурский
Интервью записано по телефону из парижской студии Международного французского радио (КП) в апреле 1999 г.
Передача вышла в эфир 5 мая 1999 я.
*Е.Эткинд. «Божественный глагол», или Пушкин, прочитанный в России и Франции. М., 1999.
