Исчезновение
Неверов родился на заре нового века, в очень интеллигентной профессорской семье. Над новорождённым, знакомясь с ним и желая ему всяческих благ и великого будущего, проходили известные поэты и философы, с которыми в большой дружбе были его родители. Короче, весь журнал «Новое время» засвидетельствовал ребёнку своё уважение. И даже поэт Брюсов, научный кладезь и кабинетный житель, поцеловал Неверова в выпуклый лобик.
Петербург жил как на скачках, лихорадочно меняя ритм существования почти ежедневно. И в этом ускоренном ритме ускоренно вырастал Неверов, впитывая энергию и знания, переполнившие окружающих его семью людей.
С примерно десяти лет он стал остро слышать и понимать окружающее и оно так волновало его, что нуждалось в систематике, коею его подсознание стало заниматься с большим, успехом. Он стал выделять из потока жизни чаще всего повторяющиеся элементы и пришёл поначалу к мысли о бесконечности повторений сущего. Отсюда следовал вывод, что жизнь бесконечна и утомительна. С этой мыслью он вступил в отрочество.
Однако чёткая память и живой интерес к правде заставили его вскоре признать ошибочность такого заключения. Он припомнил сцены, фразы и настроения, отложившиеся в нем за коротенький, но достаточный срок, и выделил из воспоминаний, из своего опыта, новый, решительно противоположный первому, пласт, приведший его к столь же противоположному выводу. Начавшаяся к тому времени война несомненно помогла ему в этом.
Он вспомнил разговоры взрослых, услышанные еще в совсем нежном возрасте, из которых извлекалось примерно следующее: Нет, господа, истинная поэзия уж не существует боле! Исчезла она, господа, окончательно и бесповоротно! Или: Я согласен с вами, где новый Пушкин? Где Байрон? Где, наконец, Соловьёв? Да где — они?.. И в том же духе... Были и возражения: Это мелочи, сударь, подумаешь! То ли ещё будет! Но такие возражения только подтверждали в глазах Неверова утверждения.
Затем пошли такие разговоры: Рассыпалась, батенька, монархия! Триста лет — и как в один миг... На это отвечали: Да что вы говорите, ведь стоит еще... Вот именно, еще, пока, приходило в голову Неверову.
Затем пришли сообщения в газетах: Поручик Н-ский, смертью храбрых... Прапорщик С-кий пропал без вести...
Пропал! Без вести! Вот что начинало волновать Неверова. Пропало, исчезло... Куда? Почему? И, главное, что пропавшему на смену? Неверов, как всякий образованный человек, знал, что ничего в природе не пропадает в ничто и не появляется ниоткуда. И раз что-то исчезло, то непременно где-то что-то появилось. Но сам процесс исчезания задевал неверовское воображение и требовал внимания. Особенно это стало заметным тогда, когда попытки обнаружить – что именно появляется взамен пропавшему — оказались безуспешными.
К совершеннолетию Неверов уже был точно убеждён, что в мире совершается какой-то направленный процесс, но куда направленный и зачем? И это стало основной загадкой его жизни.
В семнадцатом году из его жизни исчезли Романовы, и почудилось было Неверову, что были заменены, и он уже приготовился торжествовать начало подбирания такого рода фактов. Но вскоре оказалось, что это была не замена, а нечто иное: пришедшие на их место люди оказались тем же самым материалом для исчезновения. После этого Неверов больше не колебался в своих воззрениях.
Тем временем жизнь его внешняя текла своим чередом и в том же ускоренном движении. В семнадцатом он, с трудом избежав мобилизации Керенского, был вынужден уехать на юг. И с этим поспешил, так как только он уехал, как Керенского сшибли и мобилизация прекратилась. Он попал в Москву. И вскоре туда же переехало правительство.
Он остановился у своих московских родственников. И тут тоже обнаружил непрекращающийся процесс пропадания. Исчез ночью его родственник, затем его семья. И никто не явился им на замену. Чуть позже Неверов узнал, что стали исчезать, наряду с многими людьми его круга, понятия и выражения его детства, такие как: либерализм, пацифизм, интеллигенция, ставшие ругательными и очень опасными для жизни людей, к которым применяли эти понятия, словами. Пропал бесследно ухоженный быт и на место его ничто не явилось. Пропали бесследно газеты, издательства, магазины, их хозяева и пришла очередь исчезновению привычного Неверову языка.
Исчезло спокойствие, дворяне и красная рыба. При желании можно было считать тараньку пришедшей ей на смену, но только — при желании. А такового у Неверова не было.
Исчезли вскоре герои революции и гражданской войны. Затем герои испанской. Причины этому не были известны. Появилась растерянность, так как причины, прямо противоположные друг другу, одинаково приводили к исчезновению. Так, один исчезал, назвав фашизм добрым словом, а другой, время спустя, назвав бранным. Люди терялись в поисках самих причин. Один Неверов считал это неизбежным, целенаправленным процессом, и потому причин не искал. А искал — куда?
Уже точно было ясно, что на замену ничего не приходит. Стало быть... И Неверов впервые ощутил направление процесса.
Пришла новая война. И пропала десятая часть населения страны, плюс к пропавшему в последние двадцать лет еще утроенному количеству. Замышлялись новые пропажи.
Пропала копчёная колбаса. Икра, по слухам, оставалась только за границей. За некогда пропавшим понятием ушла и сама интеллигенция. Пропал климат, навсегда запечатлённый великими писателями в книгах. Затем пропали и сами книги.
Неверову уже было за семьдесят. Он выходил раз в день в магазин и, заодно, дышал воздухом на скамейке скверика. Он был один. Так как последовательно исчезли его жена, сын и друзья. Как-то раз в магазине он обратил внимание на то, что при огромном разнообразии ярлыков под ними лежат одни и те же вещи. Вещи эти делились на два сорта: твёрдые и мягкие. Твёрдым был хлеб, а мягким — водка. Человек приходил и просил масла, ему давали водку, просил мёд, ему давали водку, просил мясо, ему давали хлеб. Никто не роптал... Так как Неверов водки не пил, то приготовился к смерти. К исчезновению.
Но не такая роль была отведена ему.
Вскоре исчезли дома вместе с людьми, магазины с ярлыками, улицы и города. Над землёй носился радостный тёмный ветер. По-прежнему, однако, оставался Неверов. Где и как он существовал, никому не ясно. Да и некому было уяснять. Наконец, исчезла земля и за ней — небо.
Неверов, которому перевалило за восемьдесят, как дух носился в пространстве и повторял всплывшие в памяти чьи-то слова:
«Дорога возникает тогда, когда ее протопчут люди...»
В мыслях он носился именно над этой людской дорогой и ему было жаль всех и вся, и путь, прожитый всеми, казался ему горьким. Он впервые понял, как любит жизнь. Ту самую, которая несомненно была только иллюзией, только разграничением на отдельности, на названия. И он от муки неразделённой, ибо некому было разделить, этой любви захотел тоже исчезнуть вслед за всеми, пропасть.
Горько плача и горько слезы лья, летел он в бесконечном пустом пространстве, одинокий, как дух, и любящий, как последний. И шептал пришедшие в голову откуда-то слова, которым суждено было тоже стать последними:
«... Не раскаивается ли мёртвый, что когда-то умолял о продлении жизни? Тот, кто во сне пил вино, утром плачет, тот, кто во сне проливал слезы, утром веселится. Когда ему что-то снится, то он не знает, что это сон. Только после пробуждения он узнает, что это был сон. Но существует еще Великое Пробуждение, после которого сознают, что был Великий Сон.
И я, и все — это лишь сон.
И то, что я называю себя сном, — тоже сон».
Горько и скорбно слезы лья, летел одинокий Неверов и вдруг понял — куда и зачем все исчезло, но некому было об этом сказать. Никто не мог услышать правду: зачем все наши земные муки. Никто не мог уже воспользоваться полученным ответом на главный вопрос.
И скорбно, и горько наклонив голову, исчез и ливший слезы Неверов.
