Вадим Фадин. Хор мальчиков.
Роман. Москва: «Время», 2021, – 468 с.
Ушедший с ветром – кто же это?
не мой ли след впечатан в пыль?
не я ли сам у края света
увидел вдруг иную быль?
В. Фадин
Эти строки, написанные Вадимом Фадиным в возрасте двадцати двух лет, послужили ему не только входным билетом в мир «взрослых» поэтов, но и оказались для него пророческими.
Свой авторский путь Вадим Фадин отсчитывает с 1958 года; долгие годы этот путь был поэтическим. В настоящее время писатель проживает в Германии, и эта страна стала для него настоящей творческой лабораторией. Именно здесь он в полной мере реализовал свой потенциал поэта, прозаика, эссеиста, настойчивого и убежденного борца за чистоту и сохранение русского языка и литературного канона. Первый роман Вадима Фадина «Рыдание пастухов» был удостоен премии «Серебряная литера» в номинации «За трепетное отношение к русскому языку», а опубликованная в 2008 году в «Новом Журнале» повесть «Кто смотрит на облака» стала лауреатом Литературной премии имени Марка Алданова.
«Хор мальчиков» – четвертый по счету роман Вадима Фадина – возвращает читателя в девяностые годы прошлого столетия. Драматические перемены в стране, грянувшие вслед за перестройкой, раскололи социальные страты чувствительного для перемен предпенсионного поколения на тех, кто сумел выдержать удар, пересобрать себя, определить новые смыслы в изменившихся условиях, – и тех, кто выбрал «доживать свой век». Произведения Вадима Фадина во многом автобиографичны. Выпускник Московского авиационного института, по роду профессиональной деятельности налетавший над пространством Советского Союза сотни, если не тысячи, часов, хранитель ставших никому не нужными секретов, он был отодвинут на обочину жизни очередной волной политических и экономических потрясений, раскачивающих Россию весь двадцатый век. Схожая судьба и у его героя. Главным действующим лицом в романе выступает Дмитрий Алексеевич Свешников, всю жизнь проработавший в закрытом НИИ, а на склоне лет вынужденный «проедать» свой автомобиль. События разворачиваются на географическом отрезке между условными Москвой и Берлином. Стартовой точкой повествования является момент отъезда Дмитрия Алексеевича в Германию – не обязательно навсегда, только попробовать, не понравится – вернуться, ведь теперь так можно. Думал ли писатель во время работы над текстом, что возвращение вновь будет возможным не для всех?
Для Дмитрия Алексеевича целесообразность переезда в Германию – вопрос открытый: в двух чемоданах не увезти всю свою прошлую жизнь, но и соблазн увидеть мир велик. Оттого, приближаясь в плацкартном вагоне к черте, отделяющей ту сторону и эту, он продолжает мысленно перебрасываться аргументами в пользу своего решения и против него. Размышлениями героя в поезде начинается его долгий философско-исповедальный диалог с самим собой.
Продолжая традицию русской классической литературы, автор уделяет особое внимание подробному изложению переживаний героя. Дмитрия Алексеевича беспокоят вопросы морали и совести, ответственности за смысловую наполненность своей жизни, в том числе и перед своими родителями. Он влюбчив, умеет соблазнять женщин, но место им в своей жизни определяет не главное – свою свободу, прежде всего свободу мыслить, не отвлекаясь на земную суету, он ценит выше семейного уюта. Своих детей у него нет, отношения с пасынком не сложились. Среди бывших одноклассников найдется пара-тройка из тех, к кому можно было бы обратиться за советом в трудную минуту, но он предпочитает вести переписку с самим собой. Все эти характеристики оставляют читателю большой простор для интерпретации. Сопровождая героя в его перипетиях, рассказчик внимательно следит за тем, чтобы мотивация и поступки главного персонажа были верно истолкованы и, по возможности, приняты.
И вот черта пересечена – что там, за ней? Современному читателю, избалованному доступностью информации любого рода и возможностью работать без привязки к месту жительства, тревоги главного героя, вероятно, покажутся далекими. Вадим Фадин документирует эпоху: общежития-распределители, языковые курсы, скромные пособия, отсутствие быстрой связи, потеря статуса, социально значимой роли, привычного круга общения – иммиграция девяностых не являлась билетом в один конец, но всё же не могла считаться гладкой и безболезненной. На другой чаше весов оставалась страна, гибнущая в руинах произвола, где «в руках непотребных людей оказались большие деньги», они теперь и правили бал. Он чувствовал себя предателем. Не родины, но памяти. Предателем себя и своей идентичности.
В первой части автор собирает в небольшом немецком городке различных персонажей, все они оказались здесь по воле случая. Открывшаяся свобода передвижений сводит и разводит судьбы: вот молодожены оказались разбросаны по городам из-за ошибки в документах, вот вдовец со своей собакой приехал доживать век, вот бывший врач торопится купить недорого билет на поезд, а вот чудак-профессор надеется продолжить карьеру преподавателя. Среди них наш герой с супругой, с которой его связывают лишь формальные узы; в пункте переселения он встречает Марию – женщину, которую когда-то очень сильно любил.
Во второй части романа по поручению жены герой отправляется назад, в Москву, с намерением разобраться в некоем запутанном деле, требующем личного присутствия. Волнующее соприкосновение с родным городом эмоционально противопоставляется скептицизму в оценках перспектив проживания на чужбине. Москва пленит своей библиотекой, в том числе и богатейшей домашней, памятью о родителях, Людмилой, которая хоть и зовется мачехой, но всего-то чуть старше и любит джаз не меньше него самого. Вместе с тем, невозможно не заметить перемен, произошедших с городом и его людьми. Это уже не его, Дмитрия Алексеевича, город – в этом городе правят деньги, бандитизм, наглость и хамство. Вновь возникает дилемма: остаться или уехать?
«Квартирный вопрос» оборачивается криминальной аферой, на помощь ему приходят бывшие одноклассники. С годами крепкая мужская дружба не ослабевает, и в нужный момент слаженный «хор мальчиков» как по нотам разыгрывает партию, спасая героя от опасной авантюры.
Выполнение «малой миссии» – поручения супруги – приводит к кристаллизации идеи о миссии большой, главной, – той, ради которой человек появился на свет. Дмитрий Алексеевич видит ее в сохранении родной культуры и памяти. В этом смысле герой романа транслирует философию автора: невозможно, неправильно отрекаться от прошлого, без него невозможно построение будущего. Место проживания не имеет значения, убеждает себя герой. Берлин уже не раз становился центром притяжения русской интеллектуальной иммиграции, центром сохранения и последующего возвращения на родину языка и культурных традиций, – теперь его черед принять эстафету.
Мы видим трансформацию героя: теперь его уже не сравнить с тем Дмитрием Алексеевичем, что беспомощно бормотал невнятные объяснения на таможне в начале романа. Динамика его внутреннего диалога тоже меняется от оправдательно-извинительной в сторону духоподъемной. Герой словно обретает второе дыхание; выбирая между «выживать» и «доживать», он принимает решение жить. Следует напомнить, что драматический перелом в судьбе героя происходит в достаточно солидном возрасте, когда не всякий человек и в обычных условиях находит в себе силы начинать новые проекты. Не случайно роман начинается неумолимым течением времени в песочных часах.
Проза Вадима Фадина глубокая, вдумчивая, наполненная явными и скрытыми аллюзиями, оставляет пространство для погружения в собственные воспоминания и размышления о времени и о себе в этом времени. Читатель может не ассоциировать себя ни с кем из конкретных персонажей, но мотивы их поступков оказываются ему близкими и понятными. К слову сказать, свою профессиональную принадлежность Дмитрий Алексеевич полушутя определяет как «читатель», и это характеризует его больше, чем должность заведующего лабораторией в секретном НИИ, ученого-испытателя. На пространстве позднего Советского Союза столь трепетное отношение к собственному читательскому опыту отличало и объединяло людей, причисляющих себя к интеллигенции.
В этой связи хотелось бы вспомнить один эпизод – проходной, но показательный. Однажды во время прогулки, глядя на всхолмленный пейзаж, Мария спрашивает Дмитрия Алексеевича:
«– Ты бывал когда-нибудь в настоящих горах?
– На Кавказе, однажды на Тянь-Шане, – отвечает тот. – Я знаю, почему ты спросила. Там и в самом деле приходит это ощущение: «Кавказ подо мною. Стою в тишине...» <...> удивительно как все знают одну лишь эту строчку: только ее и вспоминают, поднявшись наверх.»
Закинув наживку, автор обрывает лирический пассаж, предоставляя читателю возможность самому выбрать дальнейший ход развития мысли. В самом деле, почему именно это стихотворение и отчего только первые строки, ведь они не передают смысл всего стихотворения? В таком случае, уместно ли столь банализированное цитирование? Насколько поверхностной является такая цитатная система распознавания свой-чужой? Не сформирован ли пресловутый культурный код в результате подмены смыслов – формами? Подобных развилок в романе предостаточно.
И всё же этот роман про эмиграцию – не об эмиграции. Потеря физической связи с родной землей приводит к утрате духовной, интеграция в чужеродную культурную среду приводит к вытеснению собственной. Не раствориться, сохранить всё ценное, что есть в тебе и твоем опыте, дать повод для размышлений последующим поколениям – вот что больше всего беспокоит писателя. Для Вадима Фадина это роман о самоидентификации, верности собственным ориентирам, приоритезации собственных целей. «Она была права в том, что всякая эмиграция затевается человеком для сохранения себя», – говорит автор устами одной из героинь.
Стилистически произведение оставляет двойственное ощущение. С одной стороны, оно может показаться несколько старомодным: на вкус современного читателя роман перегружен многочисленными и излишне подробными рефлексиями героя, оценочными суждениями рассказчика, затянутыми диалогами-препирательствами, звучащими несколько театрально в день сегодняшний. «А я не хочу соучаствовать в стаде!» – отвечает на это писатель. Одновременно с этим, на протяжении всего повествования явственно ощущается присутствие на заднем плане борхесовского «Создателя». Мы чувствуем его в эпиграфе, намечающем фабулу, в идее раздвоения автора-писателя и автора-человека, в абсурдности причудливых изгибов судьбы героев.
А как прекрасны лингвистические экзерсисы Вадима Фадина, как бережно перебирает он слоги-бусинки в словах, складывает-раскладывает их, играя смыслами! Разоблачить – раз-облачить, значит раздвинуть облака; приключение – при-ключе-ние, значит остаться при ключе; нечего делить – это не об имуществе, а об эмоциональной близости. Множество таких жемчужин разбросано по тексту, каждая находка – радость. Все вместе эти элементы создают особый стиль, который, безусловно, является визитной карточкой писателя.
Однажды писатель Павел Лемберский, рассуждая о трансформации способа мышления и изложения мыслей в связи с переходом на английский язык, признался, что с годами, живя в США, речь его становится суше и лаконичней. На мой взгляд, в том, что касается писателей-эмигрантов, дело, скорее, в степени ассимиляции писателя и в особенностях языка страны проживания, который, без сомнения, оказывает влияние и на способ мышления. Вадима Фадина называют «берлинским затворником русской литературы», прежде всего отдавая должное возложенной им на себя миссии: сохранение русского языка и литературного канона. «В России после ĸраха системы на поверхность, быстро разбогатев на спеĸуляции, выплыли самые необразованные слои населения, – пишет он в одном из эссе. – Задача сохранения языĸа ложится на плечи оставшейся и оттесненной на второй план части интеллигенции, в основном, разумеется, творчесĸой, разумеется – поэтов и писателей <…> сохранить языĸ сумеет тольĸо литература.» В своем последнем романе Вадим Фадин остается верен избранной роли.
Юлия Баландина
Новый Журнал
Издается в Нью-Йорке с 1942 год
