Собственно говоря, я хочу изложить аргумент против загробной жизни, в двух аспектах: ее возможности и ее желанности.
Допустим, человек умер и угодил в некоторое ограниченное пространство (о созерцании лика божьего я пока умолчу). Для простоты предположим, что он просто оказался в чистом и аккуратном современном туалете на одно лицо, из которого нет выхода. Горит лампочка, блестит кафель, человек сидит на унитазе. Чтобы ему не было скучно, дадим ему газету, допустим за 5 августа 2007 года. В таких декорациях ему предлагается провести вечность. В наказание или в награду?
Сомнений, вроде бы, никаких нет. По прошествии достаточного времени он выучит газету наизусть и сможет декламировать каждую из заметок без запинки, в том числе и задом-наперед, по словам и по буквам. Он будет знать наизусть каждую из кафельных плиток, все шероховатости и зазоры. Он будет в состоянии вслепую ткнуть пальцем в каждую точку своей камеры, он может дать каждой из этих точек имя и никогда эти имена не будет путать. Будь он живым, желанным выходом из такой ситуации для него были бы безумие и смерть, но вечность таких побегов не предусматривает.
Теперь попробуем перевернуть ситуацию и превратить этот ад в рай. Отопрем ему дверь туалета, сунем в руки арфу и выпустим на бескрайние просторы. Просторы чего - не так важно, но, конечно, это не должен быть бесконечный вакуум, который был бы еще пострашнее запертого сортира, а некие, допустим, кущи, ботанический сад, как это было до грехопадения. Поскольку времени у него все та же бесконечность, он со временем не только выучит в совершенстве ботанику и зоологию, но и каждое дерево в кущах, он даст имя каждому живущему там долгоносику, с которого будет снято позорное клеймо вредителя. Он запомнит форму каждого листа и травинки. Фактически, ситуация, в которую он попадет, ничем не будет отличаться от упомянутого выше сортира. Награда окажется совершенно идентичной наказанию, все та же баня с пауками.
Таким образом, все сведется к созерцанию лика божьего, и он составляет всю разницу между плохим и хорошим. И даже если добавить к уравнению 72 мусульманских гурии, они решения не изменят, особенно если обсуждаемый нами покойник - дама. Fair enough. Но я пока не готов к обсуждению лика и хочу исчерпать абсурдные импликации загробного воздаяния.
Допустим, сад таки будет бесконечным, с бесконечным разнообразием форм сорняков и долгоносиков - я несу эту чепуху наугад, не веря в реальность какой бы то ни было бесконечности, но допустим. Но в конечном счете мы все равно упираемся в два принципа, ограничивающие наше удовольствие и сводящие его на нет.
Первый принцип - это так называемая теорема повторяемости Пуанкаре, которая гласит: "Система, обладающая ограниченным количеством энергии и заключенная в ограниченном пространстве, по истечении достаточно продолжительного периода времени окажется в сколь угодно малой удаленности от своего исходного состояния". Иными словами, все обречено повторяться до бесконечности. Из этого принципа Ницше вывел в свое время теорию вечного повторения циклов мироздания, а может быть ему даже принадлежит приоритет - я сейчас не вспомню. Важно то, что бесконечный спектакль наслаждения в действительности будет состоять из бесконечного повторения одной и той же конечной пьесы, как если бы мы оказались в кинозале и до конца времен смотрели бы там кинофильм "Брат-2".
Мне возразят, что я уже постулировал бесконечную вариантность долгоносиков, которыми вдумчивый энтомолог вполне мог бы наслаждаться вечно. Но тут мы натыкаемся на второй ограничительный принцип, впаянный в природу самого энтомолога.
Дело в том, что человек является конечным автоматом, то есть таким, который может принимать лишь конечное количество фаз или положений. Шлагбаум, допустим, примитивно бинарен, он может быть только открытым или закрытым. Автомобиль сложнее, он может ехать вперед и назад, поворачивать направо и налево и даже стоять на месте. Любое животное дает качественный скачок, число фаз, в которые оно попадает в течение жизни, неизмеримо больше, но и оно конечно.
Человек - тоже животное. И хотя количество жизненных впечатлений в молодости может показаться невообразимо разнообразным, к старости становится очевидным, что это не совсем так, особенно человеку с нудной социальной функцией и ограниченным кругозором, вроде крестьянина или депутата государственной думы.
Можно поручиться, что никакая ситуация в вашей жизни не совпала даже приблизительно точно ни с какой предыдущей, потому что фаз у человеческого автомата очень много (но не бесконечно много). Но окажись человек в гипотетической вечности, и он в скором времени заметит, что травинки и жуки ему попались в точности те же, что и несколько миллионов лет назад, и что он сыграл на своей арфе в точности те же пьесы и в той же последовательности, что и тогда. Вернее, он даже не заметит этого, поскольку такая рефлексия была бы разницей по сравнению с предыдущей ситуацией, а разницы-то как раз и не будет. Человек в вечности станет неодушевленным вокально-энтомологическим автоматом. С его точки зрения уже безразлично, находится он в кущах или в пустом космосе.
Об ужасе подобного бессмертия писал в свое время Станислав Лем. У него в рассказе "Формула Лимфатера" некий безумный ученый заключает сознание любимой покойной жены в неразрушимом кристалле, где оно изолировано от внешних раздражителей и потому вечно. Рассказчик, кажется все тот же Ийон Тихий, уничтожает кристалл, освобождая покойную из этой темницы.
Наш энтомолог, конечно же, не изолирован от ощущений, но поскольку его жизнь сводится к постоянным повторениям комбинаций этих ощущений, все уравнение можно на них разделить без вреда для результата. Он замурован в кристалл.
Остается, таким образом, только созерцание лика божьего. Но я деликатно напомню, что по крайней мере ортодоксальные формы христианства ведут речь о воскресении во плоти, то есть о воскресении людей, а не каких-то духов. Человек во плоти в состоянии созерцать лишь конечные атрибуты, а не те, которыми гипотетически наделяется бог. Вполне возможно, что в раю ему надстраивают некий страшно совершенный механизм на его кости и кожу, с помощью которого он и созерцает. Лично мне сейчас представляются очень далекими и глупыми ужимки и прыжки 18-летнего идиота, которым я когда-то был, и я считаю этого идиота самим собой лишь механически, потому что часть его воспоминаний отложилась в моих костях. Но дистанция между мной и тогдашним идиотом минимальна по сравнению с той, которая возникнет между мной и тем небесным существом, за пределами физики и геометрии, которым я могу стать посмертно, если не буду желать осла ближнего и варить козленка в молоке матери, если буду хорошим. Богу под силу сотворить ангела из табуретки, но будет ли ангел по-прежнему считать себя тогдашней табуреткой, представленной к генеральскому чину и награжденной орденом? Остаюсь при своих сомнениях.
Я при этом совсем не думаю плохо о людях - просто не считаю их венцом творения и подобием предвечного совершенства, я слишком хорошо их знаю. Когда-нибудь появится нечто лучшее, чем они, допустим, табуретки на колесиках. И этого, по-моему, вполне достаточно для скромного оптимизма.
Самая трезвая из религий, буддизм, в своем исконном варианте предполагает в качестве высшего воздаяния полное исчезновение. Я считаю, что для полного исчезновения не обязательно даже хорошо себя вести, мы его получим даром. Но лучше все-таки вести себя хорошо - об этом как-нибудь в другой раз.
Теперь вижу, что у меня вышло что-то вроде комментария к собственным стихам, хотя братва из "Ариона" вряд ли поймет. Ну и ладно.

4 августа 2007