---

Георгий Мелеги – герой моего романа

Сегодня я буду говорить о художнике Георгии Мелеги, которому 6 декабря исполнилось бы 72 лет, но к сожалению, до этой даты ему не хватило совсем немного по человеческим меркам, каких-нибудь 9 лет, но, по законам творчества, это оказалась целая эпоха. О становлении его как художника я и хочу рассказать. О людях, окружавших его, о том страстном и великом времени, когда целая плеяда талантливых, невостребованных и нереализованных людей, выбравших тихую, не агрессивную профессию кинулась защищать своё достоинство, как гражданина и как профессионала. Это время задушенных соцреализмом, перекормленных мишками в сосновом бору, когда стирались границы между искусством и кичем, когда, говоря о разгромленном Хрущёвым Фальке, встречала непонимающие взгляды и вопросы «А кто это?» Это была эпоха вычеркнутых из истории искусства и забытых творцов, когда люди искренне удивлялись тому, что Ахматова «это что, та самая?» ещё жива, хотя и не пишет больше стихов. Это было время яростного самообразования, когда бережно приносились старые изъеденные мышами, сохранённые на старых дачах журналы НИВА, или потрёпанные томики Бердяева или той же Блаватской и все это поглощалось без разбора, без критики, потому что это было ново, ярко, потому что это питало душу. Осторожно переговаривались о Пастернаке, цитировали его ходившее исключительно в списках:  «Быть знаменитым некрасиво…»Потому, что тогда никто не думал о том, чтобы стать известным, не то, что знаменитым, найти бы понимания, не запрещали бы, не разгоняли, не давили бульдозерами. Рассуждали о Серебряном веке, ещё не реабилитированном, но уже осторожно проглядывающим через протёртое пятнышко запотевшего окошка, а там, снаружи, декаданс, упадок перед великой революцией, люди разочарованы, люди страстно хотят новой свободной жизни, как вдалбливали нам в школе. А тут вдруг Аверинцев, Сергей Хорунжий, Хинкис говорят совсем о другом, о Возрождении о невероятном взлёте искусства, рассказывают о Бубновом валете, о теоретиках и практиках этого грандиозного времени. О декадансе ни слова. Для нас уже все решено. Для нас герои определены, художники обсуждаются, стихи заучиваются, теоретики разбираются.Вначале я готова была назвать своё выступление, которое прошло в Русском Доме в Диалоге 10 декабря 2015 года, «Современная живопись – диалог с Серебряным веком», но потом я подумала, что интереснее было бы послушать о наиболее ярких личностях андеграунда, которые явились предтечей сегодняшней живописи.
Расскажу о художнике Георгии Львовиче Мелеги. Он явился тем звеном, которое связало мою жизнь с миром этих бесприютных, безденежных, безалаберных, безвестных трудяг, которые, все равно, даже в минуты праздности, всецело отдавались творчеству. С тусовками у дверей Художественного салона на Октябрьской, где иногда кое у кого что-то покупали задёшево, с беготней по немногочисленным, запрятанным в полуразрушенных зданиях мастерским, если по слухам кто-то написал нетленку, с отмечаниями дней рождений, с похоронами, с братаниями и мордобоем. Это потом их начали покупать, они оделись в бархатные и кожаные пиджаки,  у некоторых появились даже свои мастерские, но ненадолго. Они начали разъезжаться по Франциям и Америкам. Ряды москвичей стали редеть. Появились приезжие, но эти уже не были андеграундом. Итак.

РОДИТЕЛИ 

Отец – Мелеги Лев Владимирович известный архитектор, мать - Щербатова Клавдия Георгиевна – лаборант в ЦАГИ. Отец никогда не афиширует своё высокое положение, мать не устаёт напоминать, что она урождённая Щербатова, отец умирает в сорок восемь лет, мать в восемьдесят пять. Георгия воспитывают тётки. С боннами и няньками. Архитекторы и архивариусы. Старинный грузинский дворянский род, Багратиони со стороны бабушки и не менее старинные, но молдавские боярские корни, со стороны деда. Дед, работает вначале в Баку, заведует юридическим департаментом при градоначальнике, затем в Тифлисе, непосредственно адвокатом. Лев в Москве с 1924 года, куда и перетаскивает красавец сестёр. Учатся и живут, сохраняя грузинский уклад жизни, с друзьями, и бесконечными посиделками с молодым вином, присылаемым из Тифлиса. После учёбы он работает в архитектурной мастерской. Его работы в Цхалтубо, в Минске, в Тольяти, в Сочи, в Москве.

По его типовому проекту строятся по всему союзу театры. Он преподаёт, и некоторое время, работает проректором в МАРХИ. Я в интернете случайно нашла родовое гнездо деда, полуразрушенную боярскую усадьбу – кирпичный особняк с огромным плодовым садом. Жив сад из 50 сортов экзотических деревьев, жива и работает до сих пор мельница, сейчас она на электричестве.Георгий родился в Москве в 1945 году, в Москве, на Новослободской улице в маленьком домике в коммунальной квартире. Проучившись в нормальной, перешёл в вечернюю школу имени Чехова, которую обычно использовали дети актёры, для получения аттестата. Так иногда там появлялся Никита Михалков. Поступил в лесной институт, учился с Борисом Березовским, с Игорем Яковенко – религиозным философом, С Юзбашьянцем, который впоследствии возглавил в России Фонд Сороса. С этими двумя он и дружил много лет. После института ушёл в армию. Служил в глухомани в Забайкалье, и там у него в руке взорвалась граната. Поэтому в Суриковский его не приняли, объявив профессионально непригодным. Рисовать начал с 1972 года. В 1978 году ушёл из лаборатории, где числился инженером-химиком, и целиком посвятил себя живописи. До 1994 года работал в Комбинате монументально- декоративного искусства. Поскольку знал несколько языков, успешно подрабатывал в ВИНИТИ, делая английские переводы.Ездил во Францию, жил там по нескольку месяцев, поскольку было, где жить, где работать. Его друг художник Алимов в Париже находился уже много лет, ещё один друг Тетунов приехал недавно, они на Монмартре рисуют. Георгий с ними. Алимов там центровой, распределяет места, является арбитром в спорах. Сергей Тетунов сейчас самый модный французский художник, жена рассказывает, что его картины покупают не глядя.Реставрацией храмов он начал заниматься с 1974 года, пригласил его в бригаду Николай Байтов, его приятель, но это уже литературный андеграунд. Коля был знаменит тем, что писал замечательные романы, которые потом уничтожал и издавал легендарный журнал «Эпсилон-Салон» тиражом в 8 экземплярах (закладка в пишущей машинке Эрика), там он печатал Нарбикову, Битова, бр. Барашей и многих других.

КТО ОФОРМЛЯЛ «ЦВЕТНОЙ БУЛЬВАР»?

Во время реставрации Георгий познакомился с золотильщиком (это - весьма элитная профессия) Михаилом Бариновым, с которым дружил и не расставался всю оставшуюся жизнь. С ним он и делил мастерские и работу в метро, где создавал витражи. Работая в театре, я начала выпускать небольшой альманах Царицынские подмостки. Там в рубрике «Вернисаж» и появилась статья о нем.
«Художник Георгий Мелеги вот уже второй номер подряд сотрудничает с нашим альманахом и нашим театром. Иллюстрирует произведения альманаха, пишет декорации, участвует в презентациях по случаю выхода очередных номеров. Хочется рассказать о нем подробнее.Когда видишь этого красивого, породистого человека, кажется, что ты ошибся эпохой, не может быть в наше время таких артистичных, образованных и аристократических людей. Князь, одним словом, и не здесь, в типовой квартирке на окраине Москвы, а в салоне какой-нибудь Зинаиды Д., о котором так любил писать его друг Николай Байтов.Но, увы, не сильно знаменит, не сильно покупаем, не часто выставляем, опять-таки в силу надменности и гордыни, чтобы ни у кого не просить, не одалживаться, никому не кланяться. Хотя и принят во все именитые Московские творческие союзы – без мастерской, а поэтому небольшая квартира заставлена, завешена и заложена прекрасными картинами, это касается и квартир ближайших друзей и родственников. Нигде живописи не учился, химик по образованию, - не выдержал рутинной жизни. В 80-х начал реставрировать храмы в Москве, под Москвой, в других городах, был востребован, между делом научился монтировать витражи. Потом рынок реставрации поделили, он остался не у дел, начал работать со стеклом. Создавал на заказ заалтарные образы, витражные окна.Самая крупная работа в Москве – станция метро «Цветной бульвар».Реставрировал виллы в Монако и Ницце. В Москве у него прошло несколько успешных персональных выставок. Участвовал в престижных вернисажах в Манеже, в Малом Манеже, в центре Высоцкого, в ЦДХ, в различных галереях, любимое место галерея Константина Кошкалды и маленькая галерейка на старом АрбатеНо с картинами расставаться не любит, тусовок избегает и рассчитывает на признание в вечности. Не исключено, что так и произойдёт.»

Он везде немного опаздывал. В Горком он вступил сравнительно поздно, когда, собственно, поезд уже ушёл. То есть великие были определены, мастерские распределены, договора на музейное пространство подписаны. Ему оставалось ждать, когда пригласят. И приглашали, и звали, и уговаривали, на что он поднимал бровь и говорил «подумаю». Его друг Байтов, работал сторожем-куратором в Зверевском центре, моя подруга Римма, в галерее на Солянке, поэтому и туда, и туда, я просто начала свозить картины. Но самое обидное, что выставка на Солянке открылась 18 августа 1991 года, поэтому огромный успех Георгия не накрыл. В момент открытия, ему вдруг захотелось покурить и расслабиться, поэтому приехавшее телевидение его не застало, цветы, которые ему принесли, остались стоять в вазе около картины, визитную карточку, которую ему оставил некий бизнесмен, куда-то задевала девица, служительница галереи. А на завтра было 19 августа, и мы пошли защищать Белый дом.

В Зверевском центре все было более удачно. Огромный сарай, в котором тот находился, был забит до отказа. На входе висела картина "Одиночество", под которой плакат с напечатанной Псевдоцитатой, образец эпистолярного стиля Коли Байтова. Опять снимали, опять был галдёж и приставание, и опять Георгий сидел, не поднимая глаз, на лавочке и старался слиться со стеной. Словом, не публичный он был человек.
«Псевдоцитата. – Сложное и тонкое построение из многого виденного нами когда-то… или не виденного, но угадываемого среди обобщённых массивов художественной культуры.Кажется, что мы встречались с этим раньше, многократно, в бесконечной галерее уходящих назад образов… Но, вдруг какой-то диссонанс поражает нас: нет, не видели никогда, это совсем другое. Случайно, даже локально где-то в уголку холста возникает напряжение, не свойственное тому, что, казалось бы, цитируется. Сближаются фрагменты времени: фламандцы, англичане 17 века, проходя сквозь опыт романтизма, импрессионизма, авангарда и сюрреализма, попадают будто бы даже в некий литературный космос: в мир Джойса, Генри Миллера и Селина – и далее, минуя экзистенциалистов, ближе к нам, в Россию, к Саше Соколову и Владимиру Сорокину.

Это цитирование – игра радости и света, свободная созерцательная прогулка в солнечном лесу символов. При этом построения остаются полностью равновесными: дисгармония, апокалиптическое смещение образуются где-то в глазах сидящей женщины или в скале пейзажа, в облаках, в листве деревьев, чуть-чуть неправильно-драматически волнуемой. Вводные элементы иных – условных – пространств в виде геометрических неожиданностей или коллажных вставок служат, пожалуй, как раз к успокоению конструкций, скорей, чем к ее драматизации. И в этом нам предстоит увидеть своего рода достойную, сдержанную полемику с сюрреализмом: оказывается, он тоже цитируется, но это здесь антицитата». Н. Байтов.
Самая крупная персоналка случилась у него незадолго до смерти в Российском Фонде культуры на Гоголевском бульваре д.4. Только по приглашению, распорядители в бабочках, концерт - скрипка, арфа, виолончель, фортепиано. Его Арбатские ещё с Монмартра дружки (художники-портретисты), пришедшие в валенках с галошами, пойди просиди зимой целый день на улице, несколько пьяные, были ну до такой степени неуместны на сияющем паркете, что сами застеснялись и закусив икрой, быстренько убрались. Одну картину там же купили, судьба остальных была неясна, но интерес проявляли. Даже звонили потенциальные покупатели, но он совершенно не представлял, сколько это может стоить, и мне приходилось отвечать, что его нет дома.
Недавно я в интернете наткнулась на прекрасное стихотворение, украшенное фотографией его картины.

*  *  *

Мы с вами не были у моря.
Вы мне не предлагали кофе
в постель. И дождь с начинкой рома
нам не дарил своих упрёков.
По набережной не гуляя
среди толпы мы не терялись.
От расставанья нет печали,
когда ещё не повстречались.
И ваш причал мне чуждый порт,
но - слишком близок угол зренья:
пустынный пляж в иную пору
куда страшнее обнаженья
при полном зале... Не молчите!
Мы не были у моря, верно,
но ваш прибой - мне утешитель.
Моя волна - вам верный нерв, и -
случайности закономерны.
А море - островок нирваны -
мы выдумаем... Купим соль
морскую, набросаем в ванну...
Я к вам пишу. Чего же боль..

Алёна Чубарова

У Георгия огромное количество полотен и только малая его часть оказалась в Берлине, Некоторые его работы, из оставленных в Москве, мной сфотографированы и находятся в компьютере. Пишет он, в основном, на оргалите, на досках, на полках и задниках от шкафов, на картоне, очень редко на холстах. Холсты дороги, поэтому в ход идёт любая поверхность, стены, холодильник, расписывается платяной шкаф, ванная комната превращается в подводный мир. Когда обои оборвали коты, он просто сорвал остатки и создал фреску. Благо научился, реставрируя церкви.
Реставратор, он многие из приёмов использовал в технике своих работ. Со стилистикой модерна сближает тщательный подход к фактуре. В картинах преобладает декоративное начало – цветовое пятно, акцентированный излом линии, элемент геометрического орнамента. Его женщины воплощение Вечной женственности.

Обращаясь к образу реальной женщины, как в портрете «девочка с пчелой» художник стилизует свою модель под даму эпохи модерна. Он использует мотивы «Дамы в ресторане» Л. Бакста: тёмный изогнутый силуэт, привкус эстетства, современное платье стилизовано. Но стилизация почти не касается лица модели: перед нами современница, костюм нас не обманывает.

Его "Башмачок" гармоничен. Художник прекрасно справляется с вписыванием фигур в пространство холста. Перед нами два мира, реальный и подводный, Любопытная рыба, на которую опирается башмачок, как бы втягивается в надводное пространство. И эти два пространства сливаются. Георгий много читает, и вполне сознательно берет на вооружение приёмы, как кубизма, так и футуризма, создавая картину из обломков предметов за счёт диссонанса и движения. Саму в себя пространства строят призму. Это ещё один эксперимент с пространством. Обратите внимание, как сложно вкрапливает он окружающий пейзаж в элементы призм, как меняются краски и искажается палитра. Особо интересует его цвет. Здесь он как бы цитирует Кандинского, цветовая гамма Георгия немного сложнее. Сложный цветовой образ с тающей предметной основой, создаёт многоцветное, многонаправленное, многоплановое развёртывание пространства. Но он может быть вдруг лаконичен, как вы увидите дальше в натюрморте. Здесь его героем будет Краснопевцев. В своё время он бывал иногда у Ситникова и почерпнул у того фразу, что «Свет не должен трактовался импрессионистически, как внешний, а символистски, как внутреннее свечение».Его НЮ яркий пример света изнутри. Интересно смотреть на эту картину в полумраке.

Следующий сюжет - Города. Это явная генетика. Его завораживает структурированное пространство городов, улицы, разномастные дома, кривые переулочки. Его город-сказка, город-мечта написан им на парче, от него исходит сиянье и яркий солнечный свет, усиленный золотом парчи, придаёт городу сказочный праздничный облик.
Живопись Георгия многослойна и многопланова не только в смысле исполнительской технологии, но и в смысловом отношении. Картина постепенно вовлекает зрителя в своё глубинное внутреннее пространство, в символичную многозначительность ее содержания.

Художник мыслит себя в контексте искусства ушедшего времени, в некотором квазимузее, одновременно пытаясь создать собственное творческое поле, вплотную подходя к проблеме “старого и нового”, актуализируя “старое”, продолжая его жизнь в сегодня и сейчас.“Старое” стало механизмом выявления индивидуального, личностного начала. “

Старое”, заключённое для художника в артефакте ушедшего времени, включало целый комплекс понятий, состояло из нескольких, одновременно воспринимаемых слоёв -“отпечатков”– индивидуальности создателя-художника, и, культурного контекста. 

Наиболее значительным для всех был интерес к интерпретации художественной традиции и постоянное «цитирование» которое обычно принималось современной критикой за «вторичность».Иногда цитатами из старых мастеров являются копии их картин. Художник даёт очень близкий к оригиналу живописный вариант. Но художественная оптика усложнена визуальным и стилистическим опытом экспрессионизма и сюрреализма. Образ старый (он мгновенно узнаваем), и одновременно отсылает нас к современной живописи, потому что дан в «новом прочтении». Такой транс-временной подход прессует историческое время, сохраняя его многослойность; а исторический образец удерживает свою временную “глубину”.

Повествовательность и сюжетность – неотъемлемое свойство искусства, это качество проникает даже в беспредметную живопись, но наиболее тесно связано оно с формой жанровой картины, вернее, с той ее версией, которая сохранилась ко второй половине ХХ века и самоосознавала себя как жанр, в котором возможно реализовать альтернативное, подпольное искусство.

          

Вот пока и все, что я смогла рассказать о художнике Георгии Мелеги.

 

 

 

 

 

 

---