Домашний концерт

Муха явно устала. Уже минут десять она пытается вылететь через плотно закрытое на зиму дачное окно. Жужжит, ну, чистый пузочёс*. Глупое насекомое. Она медленно поднимается по оконной раме, ползёт вниз по запылённому стеклу, взлетает и с лёту вновь ударяется о препятствие. Муха хочет прочь из комнаты. Я поражаюсь её упрямству. Вот она в очередной раз сваливается на подоконник и попадает в блюдце, куда я сбрасываю пепел от сигареты. Похоже, что она обожгла лапку, ползает «прихрамывая», но всё равно хочет свободы.
Куда ты рвёшься, муха? Окно законопачено, дверь закрыта, а за ней мороз. Лишь твой бог может тебе помочь, то есть я. Здесь, в тёплой комнате ты прожила бы дольше. Ведь жизнь – самое важное благо для тех, кто дышит. Но ты хочешь на свободу, где в течение получаса сдохнешь.
Кстати, как правильно: умрёт или сдохнет?
Высокомерное существо человек. Пользуется бессловесностью животных и, как всякий диктатор, решает за них. Мол, мы, люди умираем, а зверь подыхает. Между тем, у иного человека поступки таковы, что иначе как «сдох» его уход из жизни не назовёшь. Да что там насекомое.
Мысли бегут, плывут, всплывают воспоминания...

1
Разрешите представиться. Я музыкант, скрипач. Не Ойстрах, не Хейфец, но музыкант крепкий, до эмиграции был концертмейстером симфонического оркестра. Бывали у меня и сольники**. Жена моя пианистка, а дочь, когда десять лет назад мы жили в лагере для еврейских беженцев, готовилась к поступлению на скрипичное отделение в высшую школу. Это было под Хамельном, в земле Нижняя Саксония. Как видите, семья музыкальная.
Конечно, в лагере никто не жировал. Но хороший музыкант да в мирное время нигде не пропадёт. Пытались организовать в нашей общаге входняк***, да, как вам сказать, здесь с концертами не светило. Однако в моей семье сложился неплохой ансамбль: две скрипки и фортепиано. А это двойные концерты Баха и Вивальди, столь любимые немецкой публикой, и многое ещё. И на шару выступали, не в деньгах же дело. Халявщиков и в Германии хватает. Жену пригласили, кроме того, преподавателем к младшему сыну графа...
Прошу прощения. Речь у меня пойдёт о живых и здравствующих людях. Поэтому имена их я не назову, обозначу условно...
Итак, пригласили к младшему сыну графа и графини А.
Знакомство наше длится уже много лет и ничего другого, кроме восхищения этими людьми, я сказать в их адрес не могу. Люди честные, набожные. Не помню случая, когда во время совместной трапезы, они бы сначала не произнесли перед едой молитву благодарения. Лично граф Зигфрид, христианин католик, боготворил Тору, читал немного на хебреишь. Уж не знаю, разделяет ли Папа Римский его убеждения, но сам граф – несомненный юдофил.
– Марк, – говорил он мне, – мы ведь все иудеи.
Знакомыми и друзьями графини и графа А. были не только дворяне. С некоторыми из них мы сошлись достаточно близко. Однажды нам предложили сыграть ко дню рождения в зажиточной буржуазной семье. Праздновалась круглая дата у женщины, юбилей. С хозяйкой, Гертрудой Шаумбергер, старой знакомой графини Штефани А., мы не раз встречались, поскольку она музицировала на флейте. Обещали и гонорар.

2
В тёплый летний день, после обеда я катил в своей старенькой опель Асконе из Хамельна через Хильдесхайм по живописной федеральной дороге номер один в деревню, больше городок, Штайнбрюк. Со мной были жена, дочь, две скрипки и подготовленная концертная программа. Дороги в Германии прекрасные, и через два часа мы были на месте. Предложили нам и ночёвку, потому что празднества планировались на следующий день и Гертруд не хотела, чтобы мы явились с корабля на бал, а мы, едва знавшие немецкий быт и деревенское хозяйство, получили возможность познакомиться и с тем, и с другим поближе. Имелся ещё один пунктик. У Шаумбергеров были сын и дочь. Сын, юноша в возрасте нашей дочери Клары. Мы уже обратили внимание, что Гертруд как-то по особому присматривается к ней. Сама музыкант, она не раз слышала её игру, беседовала, расспрашивала. Бесспорно симпатизировала ей. Вы уж простите нас, родителей. Девушка почти на выданье, и почему бы не породниться с культурной и зажиточной семьёй.
Вопреки моим предположениям, двор Шаумбергеров меня поразил. Он был большой, разумеется, частный. Но, несмотря на его внушительную территорию, припарковался я едва. Очень уж плотно стояли легковые мерседесы, бэ-эм-вэ́, фольксвагены. Новенькие, казалось, они выставлены на продажу и на них ещё никто не ездил. На правой стороне двора возвышался трёхэтажный дом. Гуляя в нём позже, я заметил, что по периметру второго яруса красовались двенадцать окон, а над центральной дверью с двумя полуколоннами – круглое окно. Далее во дворе полукругом располагались хозяйственные постройки, было много сельскохозяйственной техники, въезжали во двор и что-то вывозили грузовые машины. Шла уборочная страда зерновых. Видел я и конюшню.
В пять часов, за традиционным немецким чаем, я не выдержал и, немного провоцируя, спросил Вальтера, мужа Гертруд:
– Вальтер, сколько у тебя получается на гектар пшеницы?
– А ты что думаешь? – он лукаво улыбнулся.

– У нас в средней полосе России собирали двадцать центнеров с гектара, разумеется, не жирно. Но ведь собирают на серозёмах, – сказал я, намекая на то, что и его земли таковы, следовательно, не ожидаю многого, но любопытно. – Но, знаешь, – продолжал я патриотически вызывающе, – на Кубани у нас снимают шестьдесят!
– Марк, – скромно ответил он, – я собираю сто.
Гостевым у Шаумбергеров был третий этаж. Здесь располагались спальные кельи чердачного типа со слуховыми окнами конструкции люкарна, то есть их можно открывать как нормальные, дышать свежим воздухом, обозревать городок. Но я предпочитаю бродить, поэтому спустился в сад. Он был разбит правее жилого дома, большой, с алеями, клумбами и прудом, затенённым плакучими ивами. На одной из дорожек повстречался мне Ганс, сын Шаумбергеров. Типичный Ганс: светловолосый, голубоглазый, стройный.
Меня ожидал сюрприз. Парень говорил по-русски. Конечно, с акцентом, не мог вспомнить некоторые слова, но Гертруд почему-то об его знаниях не упоминала. Ещё большей неожиданностью оказалось его отличное знание русской истории.
Скажу честно, я понятия не имел об особенностях двора великого князя московского Василия III, о том, что он был женат на Елене Глинской, литовке, не любимой ни боярами, ни народом. От Ганса же я узнал, что иноземцев в России XVI века уважали, что язык российский был известен в Европе и говорили на нём даже в Турции и Египте, поскольку немало православных приняли ислам и их называли ренегатами. Вдохновившись, Ганс потащил меня наверх.
– Смотрите, Марк, – и он показал мне небольшой коврик.
– Мне доставляет удовольствие вытирать о него ноги, когда вхожу и, особенно, когда выхожу. Отец привёз его специально из ГДР.
Я взглянул на коврик, который лежал у двери туалета. На нём были изображены портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Я опешил...
К часу дня стали собираться гости. По обычаю, прямо в саду поставили несколько столиков с винами и прохладительными напитками. Угощение предполагалось после концерта вместе с поздравлениями и подарками юбиляру. К моему удивлению, Гертруд, вроде, и не думала знакомить нас с гостями. Клара с Гансом убежали в укромный уголок сада, жена пошла пролистать ноты, а мне оставалось бродить и присматриваться. Когда я приблизился к одной из групп, где говорили о политике, одна дама, весьма почтенного возраста, толкнула в бок активного вертлявого старичка и что-то ему тихо сказала. Тот нехотя развернулся и, не протянув мне руки, представился:
– Музыкант? Мы родители Вальтера. Да, да, определёнными способностями вы обладаете, – сказал он, и повернулся к своим собеседникам.
Зазвонил колокольчик, созывая приглашённых в гостиную. Я, так и не поняв о каких способностях речь, кому они адресованны и не обращая внимания на неучтивость старика, поспешил в дом доказывать эти способности. Нам то какое дело. Нас пригласили отработать концерт. Не наши семейные проблемы. Старикам, видно, не нравится идея Гертруд. Кому нужны нищие родственники?
Большой белый «Бехштейн» стоял в гостиной у лестницы, которая вела в верхние этажи. Наш ансамбль был готов, и мы начали концерт. Замечу, что немецкая публика реагирует совсем иначе, чем наша. Русские эмоциональны. Когда смотришь в зал, видишь отражение чувств на лицах. У немцев на лицах − маски, и только по завершению произведения может случится шквал аплодисментов. Но даже, если и не понравилось, вежливые аплодисменты будут. Наше выступление приняли с восторгом. А после роскошного а-ля фуршет Гертруда пригласила меня в бюро. Из ящика стола она достала конверт, чтобы вручить мне. Я протянул руку и...
Это стало моим третьим удивлением за сегодня. Конверт был настолько толст, что не оставалось сомнений: денег там много.
– Gertrud, was soll es?**** – только и оставалось спросить.
– Бери, это ваши деньги, – сказала она и опустила глаза.

3
Замок графа А. возвышался как айсберг среди отнюдь не бедных домов местечка. Но большинство его помещений не были жилыми. Первый этаж превратили в музей с прекрасной старинной мебелью и картинами. С посетителей брали плату. Всё-таки доход. Живут на втором. Остальные этажи пустуют, и окна их заколочены. В то время, о котором я сейчас вспоминаю, мы ещё не были достаточно близки с графьями и на откровенность вызвать их было нелегко. Но загадка поведения Гертруд не давала мне покоя. Обычно за концерт мы получали триста марок и были довольны. В конверте было тысяча двести. Почему?! Гертруд представлялась мне вполне порядочной женщиной. Наша Клара ей очень нравилась. Неужели она не оставляет надежду породниться, вопреки нежеланию родителей Вальтера? Но методы. Соблазнять нас деньгами? Я стал осторожно наводить справки у Штефани.
– Поговорите с Зигфридом, – уклонилась она.
У Зигфрида узнать что-либо существенное тоже не удалось. Он хвалил Гертруд, сказал, что она активистка международного движения за права женщин. И всё. Оставалась последняя надежда: Хельга.
Хельга – домработница у Штефани, путцфрау по-немецки. Характер огненный, пролетарская душа. От неё достаётся по заслугам и знатным, и простым. Знает всё и про всех. Если не ошибаюсь, она отработала в этом замке лет двадцать и не только уборщицей. Как праздник у хозяев, важное мероприятие или концерт – она тут. Хельга и открыла нам глаза на тайну семьи Шаумбергеров...

4
Поздней осенью смеркается быстро. В это время, когда отключена вода, в дачном посёлке на всей территории ни одной души. То есть две присутствовали: моя и мухи. Собственно, я пришёл забрать забытую кулинарную книгу, по просьбе жены. Она хочет к юбилейному 2000-му году приготовить особый праздничный торт. Потому и потекли мои мысли по поводу юбилея. Эх, Гертруд, Гертруд. Я не сомневался, что ты человек хороший. Пожалуй, и о Вальтере не могу сказать дурного слова: трудолюбив, добр, жену обожает. Может быть, ради неё пошёл на это? Но ведь недаром странные ощущения испытывал я в их доме. Двенадцать окон. Двенадцать колен израилевых? Овальный арочный свод в дверях комнат. А фронтон, полуколонны и круглое окно над широкой входной дверью? Так возводили, да и сейчас строят синагоги. Может быть эта постройка и не была храмом, но еврейским домом была точно. Конечно строение перестроено, возможно, на чердачный этаж поднято. Я понял это по высоте гостиной, очень уж низкая, со вставленными потолочными, типично немецкими, балками.
А папаша Вальтера хорош! Он, законно, за своё нацистское прошлое отсидел, выкрутился. И награбленное приберёг. А ведь старший сын от наследства категорически отказался. Видно, и женился в пику отцу на африканке. Да, нет. Конечно, по любви. Хельга говорила, жена его – красавица. Есть особый шарм у эффектных чёрных женщин. А младший сын, Вальтер не устоял. Теперь мне понятно, почему Гертруд так сказала о концертных деньгах. Они для неё греховны, жгут и будут жечь невинную жизнь.
Гансу Клара наша очень приглянулась, а вот он ей нет. И не потому, что внук нациста. Просто не понравился и всё тут.
Я докурил последнюю сигарету и тщательно загасил её. Здесь у нас по халатности однажды пожар случился.
Пора домой. Что ж, муха. Лети на свободу, и я настежь отворил дверь.
                                           

* Пузочёс (муз. сленг.) - игрок на струнном щипковом инструменте.
** Сольник (муз. сленг.) – сольный концерт.
*** Входняк (муз. сленг.) – оплата с каждого клиента в пользу музыкантов.
**** Гертруд, что это значит? (нем.)