Баабоок

– Какой же тебе соли... аттической?
Ф.М. Достоевский «Бобок»

Письмишко, письмецо, письмо, письмена. Как октавы. Интервалы между и восьмая ступень гаммы, без гаммы никак. Но не уложился.
Жизнь оказалась короче. Дядя Тоби заметил, что параметр и полупараметр конического сечения...
Пришёл Алик, не тот, другой. Первый – из простых. Второй – из князей. От Ягайлов и Ядвиг. Если не врёт. Откуда знает, не говорит. Тайна в тумане времени. Работает барменом. Доволен очень.
Чаевые. Выпивка круглосуточно и бесплатно. Какая удача для потомка княжеского розлива.
В Разлив не поехал и шалаш не посетил. Отказался. Вождя не одомашнил. Не успел. О причине умолчал. Сделал вид: очень хочется, но. Сожалею страшно. Поверили и отпустили на все четыре. Без занесения в личное.
Пошёл в ту, где выпивка. К столикам и пиво бутылочное. Сосиски горячие дополнительно. Всё к услугам трудящегося. Официантки вежливые, в накрахмаленных передниках. Из Прибалтики. Корректны и лёгкая чопорность. Клиент не зарывается после третьей охлаждённой или с подогревом. Иначе перейдёт на
«ты» и фамильярничать.
Нет уж, увольте. Дома муж. Картина «Сельский вид. Корова на закате.» Обойдёмся без ухажёров. Народ ветреный и ненадёжный. Лучше при своих оставаться. Меньше, зато гарантия. Пока. Дальше можно посмотреть.
Жизнь-то без продолжения. А письменность своё имеет. Остановился на последней. Приятнее. Заслоняет от быта. Быт давит. Хочет быть главным. Не получится. Есть буквы, частокол. За ним отсидимся, пока минует. Я уж такой, на этом стою. Я здесь стою и не.
Читал китайцев. Любят детей, маленьких. Чтоб в коротких штанишках вплоть до. Я тоже хотел бы. В коротких штанишках. Не вышло. Утешился беседой двух философов. Над вечным покоем. О гениальном.
Обратился к редким и забытым словам. Меледа – канитель, менада – вакханка, метресса – любовница. Ко мне не относится. Содержанок не имею, чтоб канители не было. Вообще, я к дамам почтительно, но не без опаски. Риск обжечься всегда присутствует.
Проходил мимо. Зашёл к мистагогу. День воскресный. Делать нечего и из любопытства. Удивлён не был, будто ждал. У окна и когда загляну. Вопросов не задавал. Знал, зачем. Наставил в таинствах и посвятил в неведомое. Хвастаюсь в кругу приятелей, не называя источника. Мол, такой и сам дошёл. Не верят. Советуют к психиатру, но не прямо. Косвенно и намёками.
Решил обратиться к Великому Моголу за финансовой поддержкой. Человек интеллигентный и играет в шахматы. Помощь окажет, но... останется осадок и недоверие к жителям. Невского Петрополя, Персеполя, Некрополя? Надо подумать, что привлекательнее и не вызовет недоумения.
Размышляю о поэме в прозе. Должна излиться сама и без вмешательства извне.
В Токсово при станции открылся ларёк. Пивной. Поехал и не пожалел. Пиво не разбавили, не успели. Была солёная сушка и снетки. Время провёл на травке. Растёт на глазах. Приятно смотреть и захотелось жить дальше.
Познакомился с вакханкой. Далеко дело не пошло. Беседовали. Кое-что узнал. Из женской жизни. Не забыть бы. Когда платонически, больше доверия. И тянет высказаться.
Опять пришли буквы. Не ожидал, но запись сделал. На спичечном. Другого материала не оказалось. На пивной трудно, да и смоется. Когда мыть будут. Привожу в алфавитном порядке: выкомуры – затейливость в речи; до смысла – никак, сокрыт и глубоко, но приятно, прикасаешься.
Гиперборейцы – из географии, обитали на севере, крайний и неведом, но и на юге можно себе что-нибудь отморозить.
Доппель-кюммель – сладкая анисовая, с приправами.
Ерундопель – салат из икры, рыбы и овощей. Удачно получается. Как раз закуска к анисовой. Ничего, что сладкая. Мы без претензий.
На улице дождь и не выйдешь. Галош нет. Верка-дура сдала в починку. Было б что. Придётся с ней развестись. Давно подумываю на эту тему. Готовлюсь. Главное, удачный момент выбрать, чтоб избежать. А то! Ой-Ой-Ой!
Посетил свадьбу одного лица. Отдалённо знаком и был приглашён.
Гости, – на свадьбах всегда так, – разные. В повседневной вряд ли сталкиваются. Уловил, многих и хозяин не знает. Наблюдал и сделал некоторые заключения. О том, о сём. О жизни, о женихе в частности. Женится в который и обряд знает до тонкости. В возрасте, лысоват.
Но одет!!! Сразу видно, возможности неограниченные и вкус. В подарок невесте – особняк. Небольшой, но с видом. Подходил к окну и не раз. Любовался. Он и сам интересный. Много повидал и был. Остался отпечаток. След. И начинаешь задумываться. Правильно ли? Правильно. Невеста так себе. Блёкленькая на личико и волосики. Да и фигурка – хрупковата и просвечивает. Зато молоденькая и в брачный союз изволит впервые. Мне по душе формы округлые. Взглянешь и взвесить хочется.
Гостей было много, и всё приходили. Думаю, без приглашения. Стол богатый, на всех хватило. Симпосий, застолье, трапеза, – как уютнее, не знаю, – были в разгаре. Но без. Молодожёны удалились. Сделал предположение – в спальню. Ошибся. Мысль подправили: улетели на морской и южный, с пальмами и прочим. Сейчас так принято.
Было весело и уходить не хотелось, но почувствовал. Выпил лишнего. Не удержался. Уж очень много было разного и на любой вкус. Пошли теперь новшества. Иногда теряешься и не знаешь, реагировать или воздержаться. Ускользнул незамеченным. Довольно поздно.
Сегодня была Людка. Веркина подруга. Вернулся с прогулки, а она тут. Гуляю по Новой Голландии, набираюсь впечатлений. И пейзаж в стиле. Переношусь в другой век и временно отсутствую.
В этот раз недолго. Погода слякотная и без галош есть опасность. Простудишься и сляжешь с высокой. Вижу сидят. И на столе кое-что. Людка – приятная женщина. Всегда любуюсь. Роста большого, в очках. Оригинальная. Мужской тянется. Не без взаимности. Понимаю. Есть что. Но я с уважением, как к другу. К тому же у меня Верка.
Я вообще стараюсь всё время в движении быть. Узнаёшь много нового и неизвестного. Иногда даже избыточно и ни к чему.
Зашёл как-то в один дом, ненароком, и не собирался. Дверь открылась гостеприимно. Двери по-разному открываются. Давно заметил. Здесь – нараспашку. Не успел снять шляпу, предложили в два смычка. Признаюсь, не понял. Когда объяснили, отказался. Вежливо, разумеется.
Я по натуре вежливый. Со всеми. С животными, птицей, насекомыми. Люблю поговорить. Не проповедую, разговариваю. Понимают. Отверг, потому что не моё. Ни в два, ни в один. К тому же у меня Верка. Дура, но ответственность.
Провёл время уединённо и остался доволен. Пил коньяк, – название вот забыл, жалко, – и думал о разном. Мыслей много да разбегаются.
Собирал их и складывал. Когда рассвело, обратил внимание. Пора, и Верка ждёт. Или спит крепко. Она сонливая, стоит только прилечь. Надел галоши. Опять при мне. Сам забрал. От Верки не дождёшься. Всё на ходу забывает. Как новые. Мастер попался, понимает. Редкость по нынешним временам.
Вышел. Промозгло, но есть утешение: улицы, вид с моста и не только, – множество и разное. Стараюсь беречь и не торопить время. Наоборот, придерживаю по возможности.
Вернулся немного утомлённый. Но по-хорошему. Переступил робко и света не зажигал. Верка спала. Сразу воодушевление и подъём. Тихо, на цыпочках, – дыхание оставил за дверью. Обнаружил забывчивость, не снял галоши. Поставил на нижнюю книжного, где не было. Чтоб избежать шума. Всегда против. Семейная жизнь должна протекать тихо. Без суеты. Когда-нибудь да закончится. Не знаешь, утешаться или огорчение. Но торопиться ни к чему. Можно, конечно, сбежать. Через окно, например. Благо, крыши. Ставень открыл, преодолел и свободен. Но Верку жалко. Дура, но. От меня проку никакого, сознаю. Однако, символически. И что скажут? Кто, не знаю. Кто-нибудь. Без этого не обходится. Прилёг. Думал, усну... Нет, как всегда. Стоит прилечь, начинается. Вспомнил Веркин день рождения. Проводил гостя до входной. Возвращаюсь. А Василий Верке ноги целует. Сделал вид. Она в кресле, он на коленях стоит и целует. Но я
вид сделал. Я всегда вид делаю, когда.
Лучше к словесности обратиться. В ней всегда неожиданность и перспектива.
«Слушали по повелению его сиятельства господина генерал аншефа и разных орденов кавалера графа Петра Ивановича Панина, коим конторе на представлении знать даёт, за какими притчинами его сиятельство не в состояни исполнить высочайшаго ея императорскаго величества повеления... Приказали: в сходствие оного повеления...»
Слог какой и орфография, но мимо. Чувствую. Хотя если постараться и думать с пропусками, то прошлое предстаёт неожиданным и в оперении. Красиво.
Интересно. Не ожидал. Удивлён и интригует. Верка ушла. Нет, не. Уехала. Вот чистая душа! Знает, думаю. И сообщила.
Галоши при мне. Любая погода доступна. Сейчас в основном размышляю об общей и частной природе наций, народов, поголовье пернатых и членистоногих. Хотелось бы заложить основания новой науки о приматах. Они милые, с открытым сердцем и без задних. Видел в зоопарке. Не просто, но помогает. Времени свободного меньше. Я давно разрешил бы эту задачу, задумчивость мешает. Часто впадаю и не выйти.
Решил посетить Людку. Из сентиментальности. Имеет отношение. Да и приглашала. Отвлекись, – говорит, – есть на что. В пятницу лучше всего. В субботу никто никуда не торопится. А мне и во все дни недели торопиться некуда. Прибыл вовремя. Была не одна. Знакомить не стала. Мне всё равно. Я не любопытный. Предоставила самому. Не торопись, – говорит. Сколько захочешь, столько пожалуйста. Но её – не беспокоить. Дал слово и сосредоточился.
Затейливый оказался мир. Забыл обо всём. O Верке тоже.
Вначале лестница, широкая, как Невский. Покрыта ковром с леопардами, попугаями, павлинами. Лемуры, грифоны орлиные, рогатые люди, люди с глазами спереди и сзади, пигмеи, сатиры, кентавры, фавны, гиганты, птица феникс...
Попал в музей изобразительный. Картины, скульптура в мраморе, дереве и бронзе, витражи и что-то имени Синаххериба. Не силён, не уяснил доподлинно. Вероятно, ошибка.
Пошли рыцари. В доспехах и с мечами. Сразу понятно, жизнь их – героические поступки. Совершат, по домам не расходятся. Совершают снова. И так всю жизнь. Рыцарь – не чета японскому самураю. Тот всё пешком подвижничал. А рыцарь на коне. Сером в яблоках или другой масти. При нём оруженосец. Рядом и нераздельны. Прекрасная дама присутствует отдалённо, как идеал. Дамы были представлены в непомерном количестве. Личики не привлекали. По глазам видно, забывают быстро и не хранят. Обязаны, но не делают. Старятся и умирают, не дождавшись.
Не заметил, как неожиданно и вдруг, без перехода – доходные дома, фабрики, каналы, церкви, кладбища. Последних особенно много.
Странно смотреть. Черта городская – и вот.
Зал генеалогический. Предков Алика не видел. Пропустил, конечно. Больно много.
Воздухоплавание, аэронавтика, аргонавтика, нумизматика. Такое чувство, что когда-то здесь был. До Верки или ещё до.
Дары природы сменили сирены и наяды. Плещутся, хохочут и все на Верку похожи. Очень зазывно. Признаться, не думал, сколь сооблазнительно. Хотел дотронуться, настоящие или кажутся. А одна, что ближе, как врежет. Не понял, ногой что ли. И проснулся.
Уснул на скамейке. Разбудили властные структуры. Так нынче в лексиконе. Хотели с собой. Но взять нечего. Галоши разве. И отпустили. Вот она, задумчивость! Хорошо, положительные попались, а то...
Встал, огляделся. Тихо, глухо, сыро. Сиренево. Снега навалило и продолжает. Дома стоят молча. Аптека, продуктовый. Фонарь робко и поблизости освещает. Галоши при мне. Раскрыл зонтик и пошёл. Куда? – спросите. Умолчу. Потому что и сам не решил. Ещё.

Воскресенье По Гринвичу

Папиросный дым поднимался и таял. Пахло пылью старых вещей и чем-то приторно-сладким. Густой розовый запах обрекал людей на суету и многословие. Каждый старался подтвердить своё присутствие и необходимость. В столь ответственный момент.
Слова долго, бестолково плутали по углам и закоулкам квартиры и возвращались к усопшей. Ненароком и нехотя.
Вещи, о которых они говорили, были просты. Таинственному не осталось места в этой пухлой розовой комнате.
На стульях с высокими резными спинками сидели женщины. Ещё одна лежала на кровати, ненужная себе.
На кухне торговались. Продавали и покупали ситец. Яркому, пёстрому, ему предназначено было нежить покойницу. Он годился скорее живому и весёлому телу. Но соблюдали выгоду и избегались хлопоты. Сделку заключили, скрепили обменом. И мёртвый сделал подарок живым.
Всплакнули. Открывали, рылись, считали. Покойница была одинокой и наследников не имела.
Мебель томилась от подсчётов. Люди напрягались, краснели, делали ошибки. Снова считали. Жизнь текла. Розовый запах не мешал ей.
Она лежала важная и солидная, гораздо более солидная, чем при жизни. Не дышала, да и не могла.
Воскресенье было похоже на прошлое, на все прежние и будущие. В наступающем вечере ровно гудели голоса, отдыхая от трудов и усилий. Люди садились ужинать. Тихо и обречённо дышали в предчувствии близких забот и горестей.
Никто не приезжал. Не было тех людей, которых ждали, чтобы они забрали лежавшую и освободили всех от долга вежливости и печали.
Пришла соседка, разлила по тарелкам щи.
Ели на кухне. Было тесно. Но туда не добрался сладкий розовый запах. Тарелки были маленькие, щи кислые и горячие. Водка холодной. Она обжигала. И дышать было трудно. Ели медленно, жалея себя. Но что делать с собой не знали.
Щи были съедены, водка выпита. День окончился темнотой и вечером. Все разошлись по домам. Каждая взяла с собой часть скончавшейся жизни. Семьдесят прожитых лет разносились шаркающими ногами немолодых женщин. Глаза они утирали кончиками платков. Там были слёзы, которыми поминали усопшую. Машина приехала около двенадцати, и санитары – две маленькие старушки – завернули тело в простыню и подняли. Но силы уже не было в них. Они
тащили его по ступенькам и очень устали.

Банальная история

Уж было поздно и темно; И ветер дул…
А. С. Пушкин

Не женщина – лань. Живу с ней, в доме с номером. Описывать не буду. Все одинаковы: и дома с номерами, и улицы, и возлюбленные.
Давно ничего не делаю, противно и раздражает. Лежу на диване и читаю, или размышляю. Впрочем, всё вздор. Не Обломов, но расстаться с диваном – ни за что и никогда. Хватит с меня окружающей.
Этаж двадцать первый, пейзаж городской, свалочный. Но притягивает пространством.
На днях столкнулся с открытием то ли материка, то ли острова. Кто открыл, сами не знали что. Приплыли и открыли. Прибытие не предвиделось, и никто не встретил. Согласно протоколу и правилам гостеприимства. Мореплаватели не огорчались и стали осваивать.
Пришла моя. Курит сигары, дрянные и много. Говорила долго, наверное, упрекала. В чем, сказать не могу. Отключаюсь и делаю вид. Ушла, хлопнув дверью. Так всегда. Жизнь семейная. Но расставаться не хочу. Бывает надобность. И оживляет существование.
Вчера был четверг. Значит, сегодня пятница. Да, конечно. Пятница. И Робинзон Крузо. Как они там без меня?
Побывал в стране Офир. Ходил в разбойничий поход на двух кораблях. Разбогател страшно. Прожигал жизнь и узнавал разное. Оказалось, гадость и ничего более. Загрустил. Три раза руки накладывал. Попал в психушку. Место – лучшего не придумаешь. Остаться б навсегда. Да очередь и ждут.
Она придёт, расскажу, что видел и где побывал. Стоит или нет? Оставлю про себя.
Много времени прошло: три года на разбой, два на разгул. Не поверит, обидно.
Фотограф один, – знакомы были, слегка, – мыслями вслух делился. На свалке нашли. Ему повезло. Хоронили без музыки и речей не было.
А он что говорил? Снимать – говорил – сволочь можно, но полюбить… Я и сам не верю в то, что говорю. Важно другое – я говорю именно это. Человечество следует немного сузить… до человека, а нищета – непозволительная роскошь.
Погода за окном этажа тусклая. Ни света, ни тени. Дождь со снегом и ветер. Один вид – свалка. И кто-то бродит и бродит. Туман размывает перспективу и скрашивает пейзаж.
Я слишком долго отсутствовал. Отсутствую и сегодня. Это моё призвание.
Не ждал. Она пришла. Обрадовался искренне и очень. Сразу с вопросами и срочно ответ. Так нельзя, забыл, да поздно опомнился. Тяжёлая пепельница пролетела мимо уха.
Однако. Такое уже было. В каком-то городе с плавающими каналами, мятущейся рекой и повисшими в голом воздухе мостами.
За окном всё в порядке. Свалка на месте и похорошела. Её покрыл снег, белизны необыкновенной. К тому же солнце. Сверкает и переливы.
Моя не приходит. Ищет убежище от жизни. Появлялась она и исчезала неожиданно. Всякий раз и ей и мне казалось, что навсегда.
Время идёт. Сужу по погоде за окном. Зима кончилась. Весна в цвету. Было когда-то. Крепдешиновые платья и бегут против ветра. Берег моря, золото песка. И пепельные холмы на горизонте.
Жизнь, намеренно путаная, словно допрос, промелькнула, оставив мне продавленный диван, двадцать первый этаж каменного мешка и прекрасную бескрайнюю свалку на фоне извечного повтора восходов и закатов. И пышность, и позолота.
Свободный беззаконный жанр. Сюжет недопустим, план отсутствует. Есть только одна действительность – моя. И она – идеальна.
Отчаянно звонили в дверь. Телеграмма, Вам телеграмма! Срочно!
С Новым годом! С новыми успехами. С друзьями и вином, которые тем лучше, чем старее. Ваша старшая, постаревшая, т. е. лучшая подруга М.