Масуд Панахи. От судьбы не уйти. Рассказы

От судьбы не уйти

Дама с собачкой

Не успел. Светофор переключился на красный, автомобили пролетали на высокой скорости. По ту стороны улицы к перекрёстку приближался сутулый, худощавый мужчина в старом спортивном костюме серого грязного цвета. Всё на нём висело, как на бродяге. Провалившиеся щёки, медленные шаги дистрофика, руки болтались сами по себе. Он остановился перед «зеброй», посмотрел назад, на плетущуюся за ним собаку. Та на своих четырёх шагала ещё медленнее, учитывая заднюю правую ногу, которая с каждым шагом издавала странный звук, словно скрежет шарниров. При каждом шаге тазовая кость правой ноги поднималась гораздо выше другой со звуком «кыржт», пауза, «кыржт». Выглядело это грустно. Я подумал: «Теперь не только моя соседка имеет искусственные суставы, но и собака». Соседка, за восемьдесят, каждое утро проделывает часовую прогулку, предписанную врачом. Видимо, и собаке назначена эта процедура. Собака подошла к хозяину, понюхала его ноги, остановилась, опустив голову. Она выглядела действительно старой. Худощавая с обвисшими ушами, седая морда, глаза прикрыты, потрёпанный хвост – верёвкой. Я часто наблюдал схожесть животных с хозяевами. Хозяева бывают похожими на своих четвероногих любимцев. Эти – просто близнецы. Старый пёс мотнул головой, уткнулся носом в асфальт и замер. Видимо, ушёл в раздумье: «Ну, какого чёрта мне нужны эти прогулки? Полежать на коврике – ноги не держат, боль в спине, слух не тот, еда не вкусна. Эти прогулки, только бы до дому, а там спать, спать, спать».
Обычно животные на воле живут не долго: собаки, кошки – четыре, а, того глядишь, и шесть лет протянут. Как только они завоёвывают наши сердца, потом нашу квартиру и свободу, человек становится рабом своих четвероногих хозяев.
Сзади приближалась ещё одна пара. Впереди – маленькая собачка на привязи. Женщина средних лет с довольно приятным лицом. Юбку так и бросало по сторонам. Она держала в руке лайн, то отпуская его, то натягивая. Собачка с хвостиком торчком быстрыми шажками приблизилась к перекрёстку. Увидев собаку с уткнувшимся в землю носом, резко тормознула, попятилась к хозяйке, остановилась у её ног. У старика зашевелились уши, но поднять их он не смог. Открыл глаза, поднял голову. Зрачки были покрыты серыми бельмами (чёрт возьми, он ещё и, слепой), нос вдруг задвигался в разные стороны, стал жадно вдыхать забытый запах, что-то припоминая. Дёрнулся на поиски к источнику знакомого аромата. Собачка, следившая за стариком, была знакома с подобными ситуациями, и спряталась за хозяйкой. Послышались быстрые: «Кыржт, кыржт, кыржт». Старый пёс стал принюхиваться и преследовать собачку. Она начала крутиться вокруг хозяйки, шаги старика ускорились: «Кыржт, кыржт, кыржт». Послышался сердитый голос женщины:
– Вы, господин, придержали бы вашего кобеля.
Участившиеся скрежетания были прерваны хриплым голосом хозяина:
– Пошли! Уже зелёный свет. Ждать не буду! – и шагнул вперёд.
Худощавый, ссутулившийся мужчина с провалившимися щеками медленно шагал, за ним плёлся пёс, поскрёживая правой ногой, тыкаясь носом вверх и жадно хватая благоухание, растворяющееся в воздухе.
Женщина, взяв собачку на руки, ускорила шаги, пролетела мимо меня, обдав приторным запахом духов. Что-то знакомое… Откуда этот аромат?
А... это было летом. Помню мимолётное видение в автобусе. Находился у родных, посетив моего друга, человека осторожного, не торопливого, не любящего конфликтов. Думаю, мальчишкой он даже не участвовал в драках. Детство оставило в нём неизгладимую потребность самосохранения. После инфаркта он стал ещё осторожнее: шагал медленно, при сильном ветре переходил на другую улицу, убеждая окружающих, что трудно становится дышать.
У меня промелькнуло воспоминание о посещении друга: «Ах, да аромат!»
Решили поехать к нему в мастерскую:
– На машине?
– Нет! На автобусе!
С паузами дошли до остановки:
– Ты же ненавидишь автобусы.
– Сегодня – на автобусе! Я тоже хочу немного выпить. Гусик рыбу приготовил, нас ждёт.
Сел на первый ряд, предложил и мне присесть.
– Я постою.
Ехать в микрорайон при такой жаре не очень приятное занятие. Автобус заполнялся. Вдруг, вошла она, средних лет, прекрасные черты лица, гладкая кожа, великолепная причёска, без всякой косметики и украшений. Всё – родное. Ну, просто божественная невеста. Села напротив друга. Долго ждать не пришлось. Коленкой по моей, подняв брови вверх и указывая на первый ряд.
– Да, вижу! – пауза, а он опять, коленкой, и пальцем, мол пригнись поближе. Я склонился к нему. Болезненным, хриплым голосом:
– Всё отдал бы!
– Ну, попробуй, чем чёрт не шутит, может, и познакомитесь.
Он умолк, задумался, и опять подзывает. Склонился:
– Ну что, решил? На следующей станции сойдёт и ты её никогда не увидишь.
– А как быть с сердцем? Здесь его голос действительно задрожал.
– А что с сердцем?
– Я же помру!
– Помирать в объятиях красавицы – одно, дома – другое, а ещё хуже – в больнице. Он немного скис, и дёрнул меня за брюки.
– А жить-то хочется?!
– Когда-нибудь мы все покинем этот мир, долго нас вспоминать не будут, а после – забудут. А смерть с богиней останется на устах. Поколения будут пересказывать, книги писать, песни слагать, фильмы снимать. Подумай, пока не поздно.
Он глубоко вздохнул, его тело еще глубже провалилось в сидение автобуса. Так и осталась на его лице окаменевшая улыбка вожделения. Автобус остановился, богиня встала и грациозно спустилась по ступенькам. Прощай, красавица! Спасибо за мимолётный подарок и за то, что ты выбрала именно этот автобус…

«Нет, то был совсем другой аромат духов… Сейчас вспомню… По-моему...»
За спиной послышался знакомый звук: «Кыржт, кыржт, кыржт». Повернувшись, увидел удаляющегося старого пса, волочившего по земле хвост…

На полустанке у тайги

С опушки небольшого леса, захватывая своей красотой и живописным простором, открывалась панорама, едва доступная беглому взгляду. Казалось, нога человека не касалась ни одной из троп, настолько они были ухожены и чисты. Лишь эхо доносило паровозный гудок из долины, и где-то из-за вековых елей, просачивался густой серый дым, ползущий к одинокой, укрытой ветвями избушке. За ней – полоска тёмного елового насаждения; вблизи него – группка людей. Одни – в военных униформах, другие – в гражданском Последним со ступеней теплушек выпрыгнул человек в заострённой папахе. Затем тепловоз с двумя вагонами, покачиваясь и пыхтя, исчез, проглоченный тайгой.
Несколько вооружённых солдат в папахах сбили толпу в колонну и направились в сторону избушки.
Раздался скрип, открылась дверь избушки. Оттуда вышел худощавый молодой человек в будёновке и длинной шинели, сжимая руками винтовку с примкнутым штыком. За ним следовал высокий, в белой униформе, офицер. Он приостановился, застегнул китель, надел фуражку, и подошёл к молодому красноармейцу. Последним вышел бородатый мужик в надетой набекрень папахе и душегрейке и с нелепо висящим за спиной карабином. Молодой штыком ружья указал в сторону небольшой полянки, по которой извилистой змейкой вилась тропинка, ведущая к гористой части леса.
У офицера были правильные черты лица, под грустными голубыми глазами – провалы щёк. Весь его облик подчёркивал явное недомогание от усталости и взволнованности. Однако, взгляд и шаги были полны достоинства, и устремлены в сторону тайги. Поодаль от него шли бородатый мужик и молодой красноармеец. Пройдя несколько метров, красноармеец заметил:
– Семёныч, а Семёныч! Гляди-ка, беленький-то гхордый, как вышагивает….
– Да-а, видать, гордый, – мрачно ответил бородатый.
Пройдя ещё несколько шагов, молодой склонил голову к плечу, критически посмотрел в спину заключённого и, быстро повернувшись в бородатому, усмехнулся:
– А тот намедни плакал, деньгхи предлагхал, только бы его отпущили…
– Глупый был. В тайге и неделю не прожить, с голоду и холоду помрёшь, или звери растерзают.
– Семёныч, Семёныч! А етот?– не унимался молодой.
Мужик, сдвинув папаху к затылку, почесал лоб, и глубоко вздохнул:
– Этот плакать не будет.
Ответ Семёныча молодого не удовлетворил, он скривился, посмотрел на офицера. Офицер, не сбавляя темп, шёл по тропинке, приближаясь к темнеющей гуще леса. Молодой оглядел его с головы до ног, и долго смотрел как сапоги офицера вышагивают ритмичные шаги. Он направил ружьё в спину пленного. Бородатый повернул голову к молодому, и тот, заметив его осуждающий взгляд, медленно опустил ружьё.
С каждым шагом лес приближался всё ближе. Офицер, не сбавляя темпа, шёл всё также уверенно по тропинке, исчезавшей в самой гуще высокогорья. Ещё несколько метров, и всех поглотили тёмные заросли тайги.
Тропинка в лесу была совсем узкой, и все шли гуськом: впереди офицер, за ним молодой солдат, замыкал – бородатый.
Пройдя пару сотен метров, вышли на просвет, между двумя соснами стоял небольшой грубо срубленный стол и доска на двух пеньках. Молодой приказал:
– Стоп, – и повернувшись к бородатому, спросил:
– Семёныч, а Семёныч, – как всегда?
– Как всегда, – вздохнул тот.
За столом начинался глубокий, скалистый обрыв. Молодой приказал офицеру:
– Туда.
Офицер посмотрел на тропинку, которая вела ещё глубже в лес и с чуть заметной улыбкой зашагал в сторону обрыва. Взгляд его остановился на величественной панораме тайги. Горные вершины цеплялись за горизонт и словно уходили в небо, растворяясь в его голубизне.
Молодой и бородатый сели на лавку. Из-за пазухи солдат достал свёрток. В нём – полбуханки чёрного хлеба, вяленая вобла, кусок сала. Пошарив рукой в другом конце пазухи вытащил бутылку самогона. Бородатый подвинул к нему помятую солдатскую кружку. Офицер, сделав шаг в сторону пропасти, посмотрел на скалистый обрыв. Молодой протянул было руку к ружью, но бородатый остановил его.
– Семёныч, прыгхнет-то...
– Такие не прыгают, – уверенно произнёс бородатый.
– Тебе лучше знать, ты же служил у них.
– То-то и оно, такие не прыгают.
Офицер, сделав шаг назад, провёл ещё раз взглядом по этим величественным горам и замер, медленно сняв фуражку, гордо держал её у левой стороны груди.
Молодой налил полную кружку самогона и осторожно поставил перед бородатым, пододвинув к нему свёрток с хлебом. Тот снял папаху, отодвинув хлеб, перекрестился и залпом выпил. Потом протёр рукавом бороду.
Молодой вновь наполнил кружку и, поднёс ко рту:
– Семёныч, а Семёныч! Ты закусывай, работа наша не простая, а самогхон помогхает выполнять долгх.
– Долг?! Для кого долг, а для кого – матушка Рассея! – покачивая головой, возразил старый.
Молодой поморщился:
– Эх, ядрёны мать этот самогхон, – и стал жевать сало. Семёныч из-под бровей посмотрел на офицера:
– А ну-ка, налей ещё!
– А это с удовольствием, – ухмыльнулся молодой. – Семёныч, как повелите.
Офицер, казалось, забыв обо всём, всеми помыслами и душой был там, в горах.
– Эй, барин, – позвал бородатый.
Офицер не слышал его.
– Эй, барин, – громко повторил молодой.
Офицер повернулся, Семёныч жестом подозвал его. Тот твёрдыми шагом подошёл к столу и остановился. Семёныч пододвинул к нему полную кружку самогона. Офицер, стоя с фуражкой у груди, посмотрел на бородатого, затем на молодого, жадно уплетавшего за обе щёки хлеб с салом.
– Ну, что? Пей… напоследок...
Офицер медленно протянул руку к кружке, поднёс её ко рту. Вдруг остановился и твёрдым уверенным голосом произнёс:
– Благодарствую, – замер на пару секунд, посмотрев задумчиво на кружку, оглядел конвойных, и уже тихим голосом добавил:
– А вы, случайно, не болели какой-либо инфекционной болезнью?

От судьбы не уйти

Он лежал на мостовой, не в состоянии понять произошедшее. Дышал глубоко. Над ним тёмное небо – нет, это просто сон. Как осознать всё, пытаться вспомнить, глотая воздух. Перед глазами мелькали эпизоды дня:
…Окно. Звон колоколов. Перекрестился. Ставни закрыл, папку подмышку, лестница. Спустился. Улица. Группа дворовых молодцов. Матернулись, мол, наш интеллигентик на работу хиляет. Светофор, старушка, помог ей перейти улицу. Работал допоздна. Надо домой. Коллега с папкой: «Проверь, пожалуйста». Ему сына со школы надо забрать. Выключить компьютер. Вахтёр. Толпа. Шумит ночной клуб, весёлая молодёжь. Его квартал. Группа бездельников. Слышен плач. Известно – за проход надо платить.
– Отпустите, я не знал, – ранец школьный летит к ногам.
– Ребята, не трогайте мальчика. – Малыш подбежал ко мне, спрятался за спиной. Они окружили меня:
– Ты кто такой? А, это ж наш интеллигентик, ну, братва, надо проучить его.
Холодок прошёл по телу, дыхание рывками, что-то тёплое сочилось меж пальцев. Показалось – знает этих людей. Они стояли у его ног и, испуганно смотрели на него. Глава шайки что-то держит в руке. Крик:
– Тикаем, – испугано выбросил руку вперёд, из неё что-то выпало на камень. Звон. Топот удаляющихся шагов.
…Жадно глотает воздух, рука сжимала живот, кровь, хлюпая, рвалась наружу. Брызги летели на мостовую. Теперь он ясно услышал плач мальчишки:
– Дядя, дядя не умирайте, пожалуйста, не умирайте.
Он хотел ответить, но не смог. Страх охватил его. Он мотнул головой. Сопротивляясь разумом, крепче прижал руку… Секунда решает – время распроститься Телу с Душой навсегда... Не хотелось умирать. Тело медленно слабело, отдавая энергию зарождавшемуся духу. Только плач пацана обнадёживал: «Он жив». Мутилось в голове, перед лицом вырисовывалась белая, прозрачная вуаль, приобретая образ человека, знакомого ему. В нём он узнал себя. Вдали, что-то ослепительно озарило двойника. Громко кричал: «Нет, нет, не уходи». Но голоса своего не слышал. Только внутренний голос: «Отпусти». Метаморфоза свершилась, Дух приобрёл форму. Единство связи с Телом прервалось. Протянутая рука, удерживая Тело, безжизненно упала на мостовую. Дух безжалостно удалялся дальше. Безлюдная улица, рядом всхлипывающий мальчик дёргал за воротник Тело. Послышались звуки сирены.
…Из тумана появилось очертание ворот. На ступеньках, по сторонам, стоят опрятно одетые создания. Справа – стройный юноша с красивым лицом, в белом костюме и шляпе. Слева – тот же юноша, но в чёрном, с тростью в руке. Дух посмотрел на них, поздоровался. Чёрный, сняв шляпу, кивнул:
– Добро пожаловать.
Белый держал в руках смартфон, постукивая по клавишам:
– Есть такой номер! Всё ясно. Значит так, сначала ознакомьтесь с ожидаемыми местами. Потом пройдёте по коридору до конца, а там вам укажут место вашего пребывания.
Ворота медленно стали раздвигаться, юноша в Белом:
– Направо – Рай, налево – Ад.
Дух подошёл к ступенькам, остановился. Юноша в Чёрном, подмигнув ему, шепнул:
– Налево! Уверен, – тебе понравится.
Ворота за ними закрылись. Справа ступеньки вели вверх, Слева – спускались вниз, средние – прямо. Оба юноши посмотрели на очередь. Белый:
– Что сегодня за день?
– Какое имеет значение? – ответил Чёрный.
– Очень много народу.
– Ну..., видимо массовая драка меж соседями. Для меня это праздник. Всё равно надо работать.
Дух остановился в конце коридора. Посредине – небольшие весы. «О... видимо не туда попал?!» – подумал он.
Раздался громогласный голос:
– Туда, туда. Встань на чашу.
Дух встал, чаша весов пошла вниз. Сверху, медленно кружась, летело райское пёрышко, оно упало на другую чашу.
Чаша стала подниматься, опускаться и, наконец, обе оказались на одном уровне.
Послышался голос:
– Великолепно! Последнее время вас стало меньше. Твой пропуск.
В руке у Духа оказалась карта. Он стоял, долго думая:
– Простите, это пропуск в Рай?
– Ты заслужил! Десять заповедей мало кому удаётся исполнить. Хоть молод, смог.
Вдруг Белому пришлось услышать то, что в многовековой практике никому не приходилось.
– Да, но я хочу в Ад!
– Чего ты хочешь? В А.... д...?!
Вселенная вздрогнула. Юноши в белом и чёрном отскочили от трясущихся ворот: «Что там происходит?»
Повисла пауза. Громоглас:
– Это противоречит небесным законам. Легче вдохнуть в тебя новую жизнь, чем изменить тысячелетние правила.
Тишина. С комком в горле:
– Я сделал это всего один раз.
Дух стоял с опущенной головой, чувствуя свою вину, но был уверен в выборе.
– Иди, твори зло, будет тебе Ад.
Пропуск в руке воспламенился. Дух вдруг почувствовал ожог в пальцах. Бросил догорающий пропуск на пол уже в своей комнате.

…В распахнутые окна ворвался ветром звон колоколов, развеял затухающий пепел. «Каждый день эти колокола. Надоело». Закрыл ставни, закурив, перекинул сумку через плечо, направился к двери. На ней – плакат: на фоне жёлтого костюма пальцы, образующие форму сердца. Плакат проколот дырами, в центре сердца торчит нож. Выдернув его, ловко крутанул в руке, сложил, опустил в карман. Улица. Группа ребят, покуривая и хохоча, бросали реплики прохожим. Из парадного вышел мужчина в кепке, натянутой на лоб, с сумкой на плече. Он затянулся и резко выдохнул дым стрелкой. Щелчком пальцев выстрелил окурок на мостовую. Руки в карманах. Направился в сторону группы. Преградили дорогу, окружили его. Главарь разглядывал с головы до ног:
– Да это наш интеллигентик! Не знаешь правил?!
– Не знаю, и знать не хочу!
– Ишь какой прыткий, сейчас узнаешь! Полез в карман, но интеллигентик уже приложил нож к его горлу. Вся орава отскочила в сторону.
Подтянул за шиворот главаря к себе.
– Слушай, подонок, ещё раз увижу тебя и твоих засранцев здесь, будешь лежать на асфальте, понял?
Резким движением полоснул ножом главаря по щеке. Всех будто ветром сдуло.
…Женщина с покупками. В коляске плачущий ребёнок. Старшего держит за ручку, – тот норовит вырваться на дорогу. Она смотрит на мужчину, ожидая поддержки. Светофор открыл зелёный глаз.
– Ну, чего глазеешь? Нарожала, вот и расхлёбывай, – и перешёл дорогу.
Вечереет. Пора домой.
…Коллега:
– Помоги?! Жена приболела, а мне пацана из школы надо забрать
– Ты что ослеп, не видишь, компьютер выключил, мне тоже пора.
Велосипедная стоянка. Посмотрел по сторонам, щелчок, замок упал на землю. Въехал во двор, затормозил, достав из сумки бутылку, допил содержимое. Пустую отшвырнул в сторону. Звон разбитого стекла. Взглянул на свет падающий из окна. В комнате мелькнул силуэт женщины. Свет погас. Стоя у двери, ковырнул ножом, она открылась. Пропал в темноте. Через некоторое время женский крик:
– Помогите! Помогите, – голос стих.
Застегнул молнию брюк. На коленях всхлипывала женщина. Закурил. Свет зажигалки осветил его руки. На пальцах кровь. Обратился к женщине:
– Что это у тебя?
– Я – девственница, – дрожащим голосом ответила она.
Слабый свет, падающий на женщину, осветил черты её лица. Он не ошибся, – это была пожилая дама. Он быстро направился к выходу. Но тут открылась дверь соседа. Рванулся по лестнице вниз. Сосед подошёл к открытым дверям. На коленях – женщина с книгой в руках:
– Боже, прости, прости, прости!
Сосед в ярости закричал:
– Сволочи! Уже и старух насилуют.
Вышел во двор. Вдохнул свежий воздух. На лице сверкнула улыбка: «Теперь уж точно получу нужный пропуск». Затягиваясь сигаретой, услышал детский плач и знакомый голос:
– Сколько раз говорить тебе, за проход надо платить.
К его ногам полетел школьный ранец. Он взглянул на него, вроде, знакомый. Свистнул. В толпе возник главарь шайки:
– Всё в порядке, мы ведь пошутили.
Бывший интеллигентик ударил ногой по ранцу и сказал пацану:
– Не болтайся поздно по улице.
Раздался выстрел. Он зашатался, свалился на мостовую. Из окна незаметно торчало дуло ружья, из него шёл лёгкий дымок. Тихо закрылась ставня. В соседнем окне женский силуэт с книгой в руках. На мостовой скорчилось тело мужчины. У изголовья плачущий мальчик:
– Дядя, пожалуйста, не умирайте. Послышалась сирена машины…

Знакомые ворота. Как и прежде – оба юноши, в чёрном и белом.
Дух – юноше в белом:
– Значит так, – правила мне знакомы, пожалуйста, без формальностей, просто, открой ворота.
Они медленно раздвинулись. Дух посмотрел на юношу с тростью, и подмигнув ему вошёл в ворота. Они закрылись за ним.
– Не очень-то вежливый!
– А мне он даже понравился, облик знакомый… Не могу никак его вспомнить.

Стоя у весов, Дух думал: «Теперь должно получиться».
Раздался голос:
– Это как весы покажут.
Дух уверенно подошёл к весам, встал на чашу, она пошла вниз, на лице Духа сверкнула улыбка. Сверху, кружась и медленно паря, райское перо упало на пустую чашу. Спустя секунды – его чаша стала подниматься. Сперва Дух растерялся. Всё выше, и выше пока чаши не оказались на одном уровне, и замерли. Раздался голос:
– За последнее тысячелетие подобное помню только раз.
В руке появился пропуск в Рай.
– Не может быть! Я грешен. Весы ошибочны!
– Весы в порядке. Все совершённые грехи учтены.
Пауза.
– Все святые – в прошлом грешники.
– А..а… Старуха?
– Вот именно, старуха. Она молилась за тебя, так молилась, что мы не смогли ей отказать.

Последняя деревня

Порыв ветра ворвался в помещение, и распахнул ставни. Мужчина, с усами «щёточкой», в очках в круглой оправе закрыл окна, подтянув тяжёлые занавеси.
Раздался долгий, непрерывный звонок. Он растерянно схватил трубку, услышав знакомый голос.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – ответил он. – Я Вас слушаю!
Настала пауза. Стоя по стойке смирно, он внимательно слушал, время от времени кивая головой.
– Товарищ Сталин, готовые к отправке на фронт новобранцы две недели находятся на станции Баладжары. Каждый день звоним в Грозный, когда же отправят поезд. Так точно, будет исполнено. – Лоб покрылся испариной. – Сократили продовольствие нефтяникам, их ведь надо кормить. – Он руками прижимал трубку к уху, боясь пропустить слово. – Будет исполнено! Спасибо, товарищ Сталин, и вам так же.
Раздался длинный гудок, но телефон всё ещё был прижат к уху. Медленно опустил он трубку на стол, затем положил её на чёрный ящик и замер. Глубоко выдохнул, достал из бокового кармана платок и протёр лоб, лицо и шею. Постоял пару минут, что-то обдумывая, потом нажал одну из кнопок. Вошла секретарша с блокнотом, он быстро сунул платок в карман.
– Мне Баладжары, и товарища Смирнова в кабинет.
– Слушаюсь, Мирджавар Аббасович, – она закрыла за собой дверь.
Снова раздался звонок. Он дёрнулся, но звук в телефоне уже был другим…
– Гусейнов, каково положение? – Мужчина, на другом конце линии, видимо, подробно объяснял ситуацию. Он не дослушал. – Да, да, мне всё известно. Добровольцев отправишь в сборочный пункт. Им скажут, когда прибыть.
В комнату вошёл среднего роста, крепкого телосложения русоволосый офицер в военной форме и отдал честь. Мирджавар Абасович указал офицеру на стул.
– Сопляков – домой, пусть подрастут, – продолжал он телефонный разговор. – А то что скажут немцы? А этих готовь, через два дня будет поезд. Выполняй!
Вошедший офицер, держа фуражку на коленях, пережидал разговор.
Багиров зашагал по комнате. Ему было известно – всё, что происходит в республике, передаётся в центр. Разговор надо провести так, чтобы он дошёл именно по адресу.
Он подошёл к Смирнову, взглянул на него и перевёл взгляд в сторону стола.
– «Хозяин» звонил! – Сказал Багиров, краем глаза наблюдая за реакцией Смирнова. Тот невольно выпрямился. – В конце нашего разговора и о тебе справлялся. – Смирнов побледнел, его левая щека нервно дёрнулась вверх. – А как, мол, там наш товарищ Смирнов, довольны ли мы его работой? А я что, мог бы что-то другое сказать? Прекрасный гражданин, великолепный человек, со всей ответственностью выполняет свой долг.
На лице Смирнов появилась еле заметная улыбка.
– Спасибо, товарищ Багиров.
– Не надо меня благодарить. Я сказал, как есть.
Он подошёл к столу и сел. Только теперь Смирнов почувствовал какое-то облегчение, их глаза оказались на одном уровне.
Брови Багирова сошлись на переносице, отчего появились глубокие морщины:
– Вот вопрос. Вам известна ситуация на станции Баладжары?
Смирнов кивнул.
– Этот вопрос я решил. А проблема Крыма вам известна?
– Так точно! До меня дошёл слух, – продолжал Багиров, – что некоторые товарищи в «руководящих этажах», которые вертятся у ног «Хозяина», подстрекают его, чтобы нам насолить. До какой степени надо дойти, чтоб такое предложить ему? Выселить бакинцев! Вы знаете, что он им ответил? – Багиров ловко направил на собеседника падающий на очки свет, едва заметно прищурив правый глаз.
Смирнов улыбнулся:
– Товарищ Багиров, мне эта история известна. Он ответил: «Кто же в три смены нефть качать для фронта будет, твой народ?
Багиров именно это хотел услышать из уст офицера, уже смелее добавив, еле сдерживая негодования:
– А теперь – эти! Сукин сын, Микон, и его подручный подкапываются под нас!
Смирнов посмотрел на рассерженного Багирова и махнул рукой:
– Вы не обращайте внимания. Он – человек Великий, и подобного не допустит.
– Вот именно, вы это очень хорошо подметили – Великий! И поэтому я решил, вы и товарищ Гусейнов займётесь сбором новобранцев. Проверьте нанесённые и ненанесённые на карту поселения, обратите внимание на жителей горных районов. Ещё, товарищ Смирнов, учтите посевные работы и сборы урожая, этим тоже надо кому-то заниматься.
– Не беспокойтесь, товарищ Багиров. Вас понял. Всё будет выполнено, и ещё раз – спасибо.
За ним закрылась дверь. Багиров распахнул ставни. В комнату ворвался бакинский ветер. Заколыхались тяжёлые занавеси. Он глубоко вздохнул, облокотившись руками на подоконник, глядя задумчиво на волнующие всплески Каспия.
Через пару дней обещанный поезд прибыл, все вагоны были заполнены новобранцами. Состав тронулся на север страны.
Смирнов и Гусейнов, которым пришлось объездить множество районов республики, с помощью местных секретарей заполняли журнал. «ГАЗ – 61» был весь покрыт грязью и глиной, его пассажиры, выходя из машины, стряхивали с шинелей и фуражек пыль. Гусейнов посмотрел в журнал и с радостью произнёс:
– Это – последняя деревня.
Навстречу спешил местный партийный работник в каракулевой папахе, небольшого роста, в замусоленном пиджачке. За ним, стараясь не отставать, шёл пожилой мужчина с козлиной бородкой.
– Добро пожаловать в нашу скромную деревню! Вот список.
Смирнов взял его, и, прочтя фамилии, сморщил губы:
– Это всё? Двадцать пять человек?
– Деревня маленькая. Это все, что остались.
Подоспел его пожилой спутник, поздоровался с гостями и пригласил их к себе отдохнуть.
– Отец, нам не до отдыха. Немцы под Сталинградом, нам воины нужны. Есть ли по-близости другие деревни?
Смирнов старался уловить суть разговора, не понимая язык, заметил, что старик указывает рукой в сторону горы и, нахмурившись, ждал от Гусейнова перевод.
– Аксакал говорит – он слышал от своего отца, что там, в горах, есть ещё одна деревня, но сам он не видел ни деревни, ни жителей. Ещё он сказал, что на нашей машине мы сможем проехать пару километров, а после – пешком.
– Вот что, Гусейнов, мы здесь задержались. Пока день впереди, успеем туда и обратно, – поехали.
Они, сели в газик и тронулись в сторону горы Баба-даг. Проехав пару часов по ухабистой местности, они оказались у подножья вершины.
– Ну вот, видимо, приехали!
Смирнов забрал из машины свой военный планшет и, перебросив ремень через плечо, добавил оптимистически:
– Приехали?
Гусейнов посмотрел в сторону гор, чьи многочисленные холмы и вершины напомнили ему волны Каспийского моря, и покачал головой:
– Ну, пошли.
Оба потопали по заросшей старой тропинке. Солнце медленно катилось в сторону гор. Возникли длинные тени.
– Надо бы лошадей взять в деревне... – пробормотал Смирнов.
– Аксакал сказал, что здесь с лошадьми не пройти.
Поднявшись на холм, они остановились и замерли, невольно залюбовавшись картиной, неведомой рукой окрашенной во всевозможные зелёно-голубые тона. Ослепляющие лучи солнца медленно скрывались за вершинами гор.
– Твою мать, – словно очнулся Смирнов, – далеко ли? Надо торопиться.
Внизу они оказались довольно быстро, но их ожидала очередная преграда.
– Твой аксакал был прав, конь здесь бесполезен.
– Да, аксакал же – старец! – Смирнов уже карабкался к следующей вершине, за ним, едва поспевал Гусейнов. На горизонте появилась первая звезда. Природа поменяла наряд на голубой.
Смирнов тяжело дышал.
– Слушай, а твой аксакал … не … сказал, как … долго идти?
– Сказал! – Проговорил с трудом Гусейнов, ему тоже очень трудно дышалось.
– Ну, и что?
– Долго!.
– Как долго?
– Очень долго!..
Так покоряли они одну за другой холмистые вершины.
– Стоп! – Оба, не сговариваясь, тяжело дыша, повалились на землю. – Перекур. – Смирнов достал из запачканного кармана шинели пачку папирос, протянул Гусейнову. Тот приложил руку к груди в знак благодарности.
– Начальство не любит папиросного дыма.
– Великий-то курит!
– Да, но он – Великий.
Смирнов чиркнул спичкой, отчего осветилось его также запачканное лицо. Затянулся.
– Это правда! – Он посмотрел в сторону горы. – Вроде бы, рукой подать, там начинаются кустарники, а дальше – не могу разобрать.
– Отец аксакала рассказывал: за грядами камней, у подножия горы, есть деревня.
Смирнов сделал очередную затяжку, указывая папиросой в сторону горы:
– А не сказал ли этот, с козлиной бородкой, – проговорил он несколько злобно, – как называется эта деревня?
– Аксакал сказал, что его отец забыл.
Они спустились с возвышенности и вошли в кустарные заросли, которые оказались не только высокими, но с колючками. Из этих джунглей был слышен громкий мат на двух языках. Голоса то умолкали, как будто случилось что-то непредвиденное, и только повторенная эхом ругань подтверждала, что они ещё живы. Исцарапавшись так, что на лицах и руках местами сочилась кровь, они подобрались к скалистой гряде. Остроконечные скалы напоминали сторожил, выстроенных в ряд и оберегавших гору от неприятеля. Из-за облаков появилась бледная луна. В долине вдруг послышался собачий лай. Смирнов остановился, прислушиваясь, на измученном лице появилась улыбка:
– Слышал?
Гусейнов кивнул:
– Собаки!
Они заспешили, спотыкаясь, устремились в сторону лая. После скалистого леса открылась высокая гора во всём своём величии, на треть покрытая снегом. У её подножия змейкой расположились дома. Окна слабо освещены, а из дымоходов вился дым.
– Аксакал говорил правду, но я не могу понять, как можно жить так далеко от цивилизации?
Трудности были позади, и путники в ободранных шинелях направились по едва заметной тропинке.
По подножью эхом катился собачий лай. Они оказались на маленькой деревенской площади, освещённой луной, казалось, их ждала вся деревня. Некоторые жители держали в руках керосиновые лампы. Появился мужичок, голова, усы и борода его светились голубым светом. С улыбкой и с протянутыми руками он направился в сторону Смирнова:
– Ай, саламу алекум, добро пожаловать! – И, поздоровавшись, отошёл в сторону, с любопытством разглядывая офицерскую униформу, особенно голубые звёзды, блестели под лунным светом на погонах. Он обратился и к Гусейнову:
– Ай, саламу алекум, каких гостей нам Алах послал!
Послышались голоса приветствий. Герои дня кивали в ответ. Старец поднял руку вверх, и все замолкли. Старик с голубой бородой повернулся к толпе.
– Рустам, сынок, возьми гочу*. Самира, займись чаем.
Некоторое время разглядывали друг друга. Наконец Гусейнов промолвил:
– Война, отец, война.
В толпе зашушукались. Старец опять поднял руку верх:
– Какая война, сынок?
– Война с немцами! Воинов набираем, отец.
– Разве война не закончилась?
– Нет! Продолжается.
– О... Какую весть ты принёс, сынок... Воинов наберём, наши молодцы – волков руками душат. Одного не понимаю, могли бы молодцов заранее подготовить, почему своевременно нас Николай не предупредил?
Смирнов посмотрел на Гусейнова:
– О каком он Николае?

*Гочу – сорт барана, приносимого в жертву.

Мир Джафар Аббассович Багиров работал учителем в деревне с 1917 г. В 1933 он стал преемником Владимира Ивановича Полонского. Был Первым секретарём ЦК Коммунистической Партии Азербайджанской ССР почти 20 лет, до смерти Сталина 5 марта 1953 г. 17 июля 1953 г. по приказу Берия был снят в КГБ со всех должностей за критику, назвав Берию хамелеоном и ужасным врагом партии и народа. Позднее был председателем Куйбышевского Министерства нефтяной индустрии СССР. 13 марта 1954 был арестован и в 1956 г. казнён.

Тротуар

У входа в супермаркет «ЛИДЛ», скрестив ноги, укрывшись потёртым одеялом, сидел на картонной подстилке средних лет мужчина.
Рядом – свёрнутый рулон напоминал спальный мешок. Под капюшоном, над заросшим лицом – светлые глаза без «мешочков» – непьющий. Он смотрел на заснеженные плиты, и медленно покачивался. Пешеход остановился перед ним, что-то бросил в бумажный стаканчик и быстро зашагал дальше.
– Данке, – не взглянув на пешехода, продолжал покачиваться Нищий.
Так сидел он с окаменевшим лицом, пустым взглядом, просто глядя перед собой в никуда.
Рядом, послышались обрывочные шорохи, напоминающие шаги. Вдруг он замер. «Что-то знакомое, иногда надо закрыть глаза, чтобы ясно увидеть», – подумал он. Лёгкий ветер всколыхнул и закружил снег с плит. Широко открыв глаза, он посмотрел в сторону шороха. –
Сгорбленная, пожилая женщина. Рюкзак за спиной, казалось, давил её к земле. Подтаявший снег. Она осторожно двигала ногами, скребя снег, оставляя следы. Медленными шажками приближалась к супермаркету.
«Не успели улицу песком посыпать, –проговорила она. – Только б не упасть, только б не упасть. Надо было дома остаться. Нет, – на занятье пора, не пропускала школу, а теперь, тем более, надо изучать язык».
Ведя с собой разговор, она подбадривала себя, не обращая внимание на окружающих. Внимательнно следила за шагами. Сделав очередной шажок:
– Айн...ц, гуд, цва...й, зер гуд…
Нищий подался телом вперёд, следя за пожилой женщиной.
Перед ним остановилась молодая женщина, державшая за руку закутанного мальчика:
– Ну смелее, брось монету в стакан.
– Но ведь это же не стакан, мама!
– Бросай, бросай, потом объясню. Холодно.
Мальчик опустил монету.
– Ну а теперь побежали.
Они быстро исчезли. Нищий, посмотрел им вслед и повторил за мальчиком:
– Мама! – Глаза его засветились и повлажнели.
Он продолжил следить за старушкой. Глядя ей вслед, тихо произнёс:
– Мама, – потом громче – мама Белла, зай форзихт (будь осторожна).
Пожилая дама повернулась в его сторону, их взгляды встретились, она, сделав следующий шаг, поскользнулась и упала. Встать больше не смогла:
– Ой, всё-таки, упала.
Боль сначала не почувствовала, смотрела в серое небо, думая, что же ей теперь делать. Послышался скрежет тормазов. Выскочили двое – шофёр, напоминающий Валуева, с чёрной, как сажа бородой и его друг. Подбежали к лежащей на снегу старушке. Она стала стонать. Попробовали поставить её на ноги, но послышался крик боли:
– Нет, нет оставьте меня, – по-русски сказала она, указывая рукой на покрытые снегом плиты.
Верзила, боясь причинить больше вреда, чем пользы, сказал другу что-то на своём языке. Тот вернулся к машине, принёс маленькую подушку, осторожно подложил её под голову женщине. Верзила вынув из кармана смартфон, мизинцем стал набирать номер «112»:
– Алло, алло! Слушай, брудер! Скорей, посылай машину, хорошая женщина упала, – прокричал он на плохом «немецком» и внимательно выслушал ответ. – Знаешь где Ляйпцигерштрассе, у Лидла? Скорее, брудер, мутерхен больно.
Нищий держит одеяло в руке, по щеке спешит слеза:
– Мама Белла, мама Белла, – твердит он, укрывая её одеялом.
У верзилы глаза налились кровью, раздался грозный голос:
– Слушай, ты что, её сын? Как ты, сын, можешь в такой пагода мутерхен на улицу посылать?
Нищий продолжал причитать:
– Мама Белла, – теперь он расплакался действительно по-настоящему.
Пожилая дама, взмахом руки старается привлечь внимание мужчин:
– Их нихт мама Белла, абер Белла, – и добавила по-русски, – откуда он знает моё имя?
Мужчины умолкли. Женщина опустила руку, её лицо искривилось от боли. У бородатого углы губ опустились вниз, брови поползли вверх. Обращаясь к другу:
– Ты что-нибудь понял? – Тот пожал плечами.
– Она не мама, но Белла. А кто это мама Белла?
Женщина уже слабым голосом:
– Их нихт его мама. А зовут меня Белла.
Трое мужчин с грустью смотрели на лежащую женщину.
Раздалась сирена, рядом остановилась пожарная машина. Врач поставила диагноз: «Перелом ноги». Женщину положили на носилки, перенесли в машину». Санитар спросил:
– Чья подушка?
Шофёр протянул широкую ладонь, сгребая её:
– Одеяло, наверное, ваше?
Нищий, забрал одеяло.
Раздался голос пожилой женщины:
– Данке, данке, – махнула рукой, – Ой..., ой... больно.
Автомобиль тронулся. Трое мужчин, стоя на обочине, помахивали удаляющейся пожарной машине с наклейкой «112».
Нищий посмотрел на бородатого:
– Она так похожи на мою маму Беллу.
Бородатый, взяв одеяло, укрыл спину Нищему:
– Да, брудер. Мама – это всегда мама.