Sergey Bunkov. acrylic on paper
* * *
Содержание стихотворения
Живет внутренним трением.
Слова, коими поделиться не жалко, –
Не воробей и не галка,
Не семья даже, скорей, коммуналка –
Для них боковое первично зрение.
Такое жильё напоминает крепость с бойницами,
Вместо пушек однако в прорезях с лицами –
Глаза в глаза, в щель двери, в прострел.
На кухне шесть плит, там случаются встречи,
Там жизнь стирается будто мел
На доске, где график уборки размечен
Туалета, кухни, прихожей, опять туалета.
Слова, ладошкой прикрыв в телефон,
Становятся больше себя. Коридор напряжён,
Как кишка, как незажжённая сигарета,
Створ чёрного входа зияет немо,
Превращаясь в итоге в поэму.
В этой книге-квартире с длинными коридорами,
Древним шкапом, креслом хромым, ненужными шторами
На давно заложенном кирпичом окне
Можно ориентироваться лишь по скрипу,
Там, подобно слепому Эдипу,
Слово шуршит другому, зане
Подвинулось, перестроилось, поменяло наклон...
Терки эти подчас достигают такого градуса,
Что хоть радостно плачь, хоть горько радуйся,
Ибо сукин смысл, наконец, извлечен,
Кто-то крякнул, тот пискнул, тот рыкнул,
Распрямилась пружина, и чертик прыгнул!
Постфактианство
Алё – или нет никого?
Вали-трали, откройтесь уже, тили-тили!
Все поудирали – с ума посходили!
Дома – не дома, замок на запор –
Корабли постоят и лежат на путях?
Хоть башкою о дверь, хоть рогами в забор!
Изумленье у всех! Радость в смеси со страх-
Оммм! Входа нет – где же выход?
Фланги прозёваны – вновь лиссабонская ночь...
По кроту – то, что рыхло,
Фронта нет, лопе боя сотыло – одна червоточь, –
Просвещение в жопу – пустой инструмент!
На твой аргумент контр есть аргумент –
Он не в логику – он в эмоцию рядится:
Верится не верится, нравится – не нравится!
Новые ваганты мы –
Не кто прав, а прав, кто экстравагантнее!
Информационный шум прикроет атаку дымовой завесой,
Она начинается не раненько утром – по старой школе –
А среди бела дня, важно смещение интересов
И вниманий к событию постороннему – не сильные доли,
И не синкопы даже – триоли, как минимум, можно пентоли.
Никто не заметит, чай –
Это действия слабых шагов.
Главное, сам не замечай
И не оставляй письма,
К неожиданностям – будь готов!
Атака начнётся сама.
Враг глядит на тебя, а ты никакой.
У тебя фронта нет, нету передовой!
Ты сапёр, прокопал до его арьергарда насквозь
И линию фронта туда перенёс.
Перескок, пересчёт, передоз – это азбука нового дня.
Недострой, перестой – здесь не слышал никто.
Те, кто слышал, не помнит.
Те кто помнят – да хватит с меня! –
Слышу-слышу! Огромный вон скачет в пальто!
Это конь, это память, но без головы,
Станиславский: «Не верю» – пророк!
Ведь никто никому!
Пресыщенье историей – вспороты швы,
Фейком в глаз, ложью в бок,
Сопли, слюни, мочилово, скрепы в Крыму,
Затонувшие атомы в лодках железных,
Вся страна как Распадская шахта,
Дискотекой из бухты в барахты
В путах слов бесполезных.
Анкета. (Бродский)
Жена – итальянка. Место ссылки – под Архангельском.
Работа – профессор в унике, пока не похерю.
Верю в то, что однажды хор ангельский
Всё устроит, хоть в ангелов и не верю.
Хобби, пристрастия – стихов сложенье.
Любимый город – Венеция – как Северная, так и южная.
Сочиняю, когда в глотке чувствую жжение –
Иные пьют, а мне вот писать нужно.
Любимая рыба – корюшка с Ладоги.
Из напевов птичьих – осенний крик ястреба.
Цвет – в четверг после дождичка радуги.
Форма – воронка раструба.
Хотел бы умереть – на Васильевском,
Но прилягу, видать, здесь – лишь бы не на улице.
Манхэттэн, это ж, как от Васьки Сиверская...
Всё равно как-то иначе разрулится.
Основное занятие – чушь нести,
Вроде: не согреши, не обмани, не воруй....
И как иностранцу правильно произнести
Слово «хуй».
Ты видишь, как поздно на улице, как проступает прохлада,
Вафельный день искричался жарой, истончал.
Будто стирая со лба промокашкой – не пот, паутину какого-то Сада,
Шаг учащает, свой бег ускоряет туда, к началу начал –
да, сон рождающий чудовищ того же сна, дремучие создания
сознанья. Пусть не того же, но тоже сна, –
и кто определит: вот главное, а вот вторично?
Сон себе и сон – единый, цельный, неделимый. Его качать –
ребёнка; его, как камень, раскачивать – не покачаешь
– не потечёт вода. Вдруг смотришь – там источник –
совсем другие сны: Струя прозрачна.
Боль отошла, болотиной не пахнет.
Невоплощённость сна реальней тучи грозовой –
банальность сна подобна откровенью.
Спишь себе и видишь сон, прописанный тобой,
проснувшимся во сне, но ото сна
не то что несвободного – наоборот –
всё глубже уходящего в дремучий лес,
в пустыню, в ледяную корость, – (да кстати:
если сон подлинный – ни холодно, ни жарко. А жар и стылость –
свидетельство неподлинности сна!)
и нехотя ища разгадку лабиринта, но сон не туча:
гром и молния, разрядка, разрешенье – не заложено в модель,
и откровенье – вовсе не подсказка чего-то там в дальнейшем бытии,
скорее, просто на другой канал
сновизора мгновенный перескок –
«...а мне хотелось тебя нежданной шуткой угостить»!
надо б научиться
переключать программы сновизионного вещанья. Пока что
приходится на время выходить в такую область,
где, как мне кажется,
я управляю панелью с кнопочками вкл и выкл,
но сколько раз туда не тыкал –
не знаю: я входил иль выходил, однако сериал
менялся – не знаю только: в сон или в реал...
Ищи свищи
Мы вычерпывали воду ладонями
из лодки, не потому что не было черпака,
просто веселей касаться друг дружку слегка,
да и другими частями тел посторонними.
Мы ж не чужие! К тому ж люди с тонущего
корабля как-то жмутся, да и пахота злей.
Работа отчаянней – никто не зальёт елей
в уши организма стонущего.
Да, плаванье подкачало, которое до сих пор, –
дыр понаделано, и надо б на берегу
конопатить, мы ж машем ручками, гоним пургу.
Отчего так? – это, наверное, к Осипу
Свет-Эмильевичу, не «Всёнашему».
Снежок перекручивать – это у нас в крови!
Утонуть – не утонем, но познаем море любви!
Соль закипает в капусте квашенной.
Мы вычерпывали ладонями воду из лодки,
не потому что не было черпака – просто,
чтоб написать натюрморт с селёдки,
следует выпить с Петровым водки,
возможно, тогда впереди покажется остров,
и, бросив кости на песок морщинистый,
станем зализывать раны – однако искать свищи
в днище не будем, ибо первопричинисто
дыры в себе, а не в лодках ищи.
Разговор с гуру (2)
– Ах, за что мне такое унынье!
– А за то, милый, что обонянье
Подсказало тебе, что клинья
Знаний множат твои страданья.
Вот штук семь в полушарьи правом,
Те еще ничего – не колья,
А вот в левом – другие нравы:
Побольнее – их и поболе.
– Избегаю зеркал и портретов,
На себя стал посматривать косо –
Как же быть, если больше ответов,
Чем имеющихся вопросов.
Наши страсти – тупик лабиринта,
А решенья всегда радикальны.
Потому-то всегда и горим там,
Где дышать забываем нормально.
– А подышишь вот левой ноздрёю,
Все увидится ясно и макро,
А подышишь вот правой ноздрёю,
И откроются тайные чакры,
И увидится Путь Срединный,
И услышится звон, и, может,
В рамках новой вполне парадигмы
Люся-Маша сама предложит.
– А сосед, тот что пьяным дрался,
Станет трезвым и, равный с равным,
Вдруг заявит, что оказался
Русский путь абсолютной травмой.
От Ямала и до Алтая
Внемлят вместе и каждый лично,
Что окраиною Китая
Вроде как быть и неприлично.
Нам ли борщ заменять на пиццу?
У ручья ли страдать от жажды?
Впрочем можно у них учиться,
Как входить в одну реку дважды.
– Длинный выдох – проще простого –
Помогает придти к истоку:
Люди книжку прочтут Толстого,
А потом обратятся к Блоку,
И понятными станут шифры
Наших предков, великих наций...
Как известно, любимая цифра
Скифов точно была 12!
Дама пик нам шепнёт на ушко
Убедительно сладко: Дети,
Наш великий поэт Пушкин –
Самый лучший поэт на свете.
Что по крови мы хоть и монголы,
Но по духу вполне варяги –
Для того нам нужны престолы,
Чтоб потом их свергать в овраги!
– Попеременно ноздря за ноздрёю, надоест – выдирая,
Выковыривать из головы бируши,
Научаясь слышать, вновь и вновь отрезая уши –
Погнала Рая пузырь по краю!
Начинать все сначала, воздвигать неприступную Трою,
Чтобы вслед сжигать ясным пламенем,
Cоздавать двенадцать Коллегий,
Ненавидя парламенты,
Украино-эстонцев, либералов и прочих тори,
Кто там спереди в розовом венчике – Гегель?!
...Каша. Сплошная каша.
Не замечая, что на рабочем столе истории
Остаётся всё меньше папок с надписью Russia.
Три товарища
Ансамблю GOFF-Company
Их было Три товарища. Эпоха,
Когда ещё не очень было плохо,
Еще не начал править царь Ероха,
И не заложен был Путинославль, –
Они играли вместе, называя
Коллегами друг друга – не друзьями,
Таланты свои щедро нарезая,
Что кто-то им от щедрости послал.
Сегодня, когда той страны на карте
Не сыщешь больше, что в таком азарте,
Тогда решив, что всё у ней на старте,
Готовила себе глухой закат,
Не очень объяснимо, чем те трое
Довольно авангардного покроя
В кромешной поп-культуре обустроить
Смогли самостоятельный формат,
Который и сейчас, спустя столетье
Не только у эстетов на примете, –
Мы полагаем все-таки, что эти,
Не важно кто – коллеги иль друзья –
Являются, ну, скажем так, рефреном,
Ремарковским, по сути, феноменом,
Такая группа: трое суверенов,
Команда из отдельно взятых Я.
Триада как эстетики структура
Для русской нетипична синекуры,
Где принципы моральности культуры
Воспитывали дуализма мысль:
Добра и зла, хорошего – плохого,
Героя – мещанина, Дела – Слова,
Где третье понималось не как новость,
А как вполне никчемный компромисс.
Тот компромисс, что леяла Европа,
Что русский не иначе словом жопа
Обозначал до самого потопа,
Которым путиноид завершить
Сумел свою размазанную коду,
С ферматами, присущими народу,
С его воспето-песенной природой,
Где петь, по существу, важней, чем быть.
В театре авангард тогда не видел,
А ежели и да, то как в рапиде,
Не будучи ни на кого в обиде,
Себе исхода, выхода в успех.
Но эти трое не в расходе нерва,
Тем более не в долларе и евро –
Ключи искали в ловкости маневра –
Суть: в индивидуальности утех.
Нопомним, коллективное сознанье
Театру пришивает состоянье
Решения задач, сиречь, заданья
Подмоги коллективу же сему.
Как следствие ансамблевое тело –
Самолишенье частного для цело-
Подобного. Но игровое дело
Не проститутка суть, а потому
Оно в самостоятельности этик
Отдельных единиц, к примеру, этих
Троих в обозначаемом предмете
Свободно комбинируемых воль.
И компонентов волеизьявленье –
Не застолбить известное мгновенье,
А находить прекрасное в теченьи,
Читай – не поперечно, а впродоль.
Не пользуясь патетики паролем,
Мы скромное отметим место роли
Помянутых товарищей, не боле –
Сегодня всё-таки конкретно их.
В 2121-ом в Полдень
Тот авангард, быть может, старомоден
Нам кажется, но он вполне пригоден,
Как минимум, чтоб выпить на троих.
К 60-летию
«Когда Вам стукнет шестьдесят,
Вы...»
Булат Окуджава
Я несказанно рад – наступил файв о клок.
Время чая с вареньем из вишни:
Настает оформленья конструкции срок,
И рефлексии нынче излишни.
Тело знает границы и, наоборот,
Открываются духу просторы,
Потому и лазорев искомый испод
И краснеют веселые норы.
Файв о клок – девонширские сливки и скон,
Чай китайский, цейлонский, индийский.
Было время, когда разливался и он
После каши в исходные миски.
У меня «Ломоносов» – хороший фарфор,
И стоит на подобранном месте.
Но в семнадцать часов мой недолгий отбор
Выпадает на кружку из жести.
От 5 до 8 – и улыбка и жест,
В каждом слове прозрачная сила,
И душевный покой — оттого-то окрест
Зарастают без шрамов могилы.
А потом будет вечер – о, время богов!
Я курдюк заготовлю заране,
А еще барбарис и чеснок – будет плов
С пополам головою бараней.
Ведь барану на то голова и дана,
Погадать на свое раздвоенье –
Он, напомню, давал через жертву овна
Человеческой жертве спасенье.
Долгий ужин, в котором почти нет часов,
Циферблат изнурен ожиданьем,
Это время рискованных действий и слов –
Глубоко фиолетово знанье.
В этот вечер (загадывать, впрочем, нельзя!)
Нам переименовывать вещи,
Не боясь поскользнуться, по кромке скользя –
Очень даже решительный вечер!
А потом? – что потом… загадай и не ссы!
Чем закончится вечер, не знаю.
Лучше девушку, видишь, вот эту спроси –
Ну, наверное, пьянка ночная!
