---

Чёрное Солнце Когелет

III.

Музыкальная структура

Изречения о смерти. Они пронизывают поэму. Тема смерти варьируется во всех ее частях. Она как бы заполняет все пространство поэмы. Впервые явственно слышим ее в 2:14.

...Одна участь постигает их всех.

Мудрый умирает наравне с глупым, и забвение всех погребает. Сюда примыкает и знаменитая эскапада о животных. Человек смертен, и зверь смертен.

...участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом... Еккл 3:19

Коли равны мы с ними перед лицом смерти, заключает древний поэт, то чваниться ли нам перед ними в жизни? А уж тем паче людям-то друг перед другом...

И запевные строки:

Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцам? Еккл 1:3

— о том же. О смерти, везде и вечно подстерегающей сынов Адамовых. И заканчивается поэма грандиозной картиной «Смерть Человека».

Смерть в поэме не «кровавая», не отвратительная — это «чистая» смерть (как «чистые» желания, мерою которым служит) — иначе бы и нельзя было поставить эту проблему в философско-поэтическом ключе.

 ...человеку великое зло оттого, что он не знает, что будет; и как это будет — кто скажет ему? Еккл 8:6-7

Человек не властен над духом,  чтобы держать дух, и нет власти у него над днём смерти, и нет избавления в этой борьбе... Еккл 8:8

...голос глупого познаётся при множестве слов. Еккл 5:2

...начало слов из уст его — глупость, а конец речи из уст его — безумие. Еккл 10:13

Это изречение, исполненное горькой поэзии, соприкасается с размышлениями Екклесиаста о происхождении мирового зла. Здесь заострим внимание на том, что тема смерти разворачивается по законам музыкального искусства, а не словесного.

И это не случайно.

Великое произведение в самой своей структуре отражает представление творца его о Вселенной. Художник неосознанно стремится повторить Акт Творения: создать мир, населить его существами, порождёнными его волей и воображением. По великим произведениям искусства и литературы будущий исследователь может судить о космогонических представлениях эпохи. Данте выразил представление об иерархических сферах пространства. Бальзак — об иерархии социальных сфер.

Повторить Акт Творения нельзя, возвыситься до Творца невозможно, и подспудное понимание этого — одна из трагических коллизий искусства. Она оказывает скрытое воздействие на художественное произведение.

Художественное творчество — это борьба Иакова с Богом. (Имеется в виду известный эпизод «Сон Иакова в Пенуэле»: И боролся Некто с ним до появления зари.)

 Свёрнутые небеса

«Екклесиаст» построен по законам музыкального искусства, но в его композиции отразилось авторское восчувствие Олама. Потому он так сложен. Это Олам в миниатюре. Модель свёрнутого пространства-времени.

У Исайи есть выражение:

И небеса свернутся, как свиток книжный. Быт 32:24

Представление о «свёртываемости» мирового пространства — одна из категорий сознания древнего еврея.

Псалмопевец возглашает о Всевышнем:

Склоняющий небеса, как полотнища.

Кстати, небеса по-еврейски — шамаим — во множественном числе. «Небо» сказать нельзя. Правильный перевод, вероятно, будет: небеса свернутся, как свитки книжные.

Соломон произнёс при освящении Храма, обращаясь к Богу:

Небо и небо небес не вмещают Тебя.

Он имел в виду, конечно, не пространственные соотношения, а духовную высоту.

Манера, способ чтения воздействуют на восприятие. Мы привыкли читать линейно. Сюжет — фигура пространственная. Не столь еще давно литературоведы увлекались вычерчиванием сюжетных графиков. Соединяли линиями точки на осях абсцисс и ординат.

Некоторые древнееврейские сочинения линейно читаются с большими потерями.

Небеса можно развернуть. «Екклесиаст» можно развернуть.

И мы увидим в нем то, что пряталось в подвёртке и складках.

Развёрнутую поэму мы прочитаем линейно, но тогда уже привычная манера чтения нас не обманет.

Мы услышим Проповедь в Собрании. Поймём Обращение к Людям. Найдём развёрнутое нравственное учение.

И это учение жизнемудрое, учение — о радости, как это ни покажется странным иному читателю, привыкшему связывать с Когелетом представление о мрачном, нелюдимом мудреце.

 Вера и спасение

Мы оставили Екклесиаста в положении самом бедственном. Философский эксперимент закончен; в жизни не найдено ничего самоценного; она стала немила. Что там! — мудрость, которой втайне гордился и годами копил, и та теперь в тягость...

...и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?  Еккл 2:15

Все суета — и самая мудрость... На этом кончается «сюжет» — и всегда обрывался анализ. Когда мы развернём свиток, то убедимся, что такое чтение дотягивает едва ли до половины содержания.

Но что сталось с героем? Нашёл ли он в себе силы воспрянуть к жизни? Но где бы он мог их почерпнуть, если все кругом прах и тлен? На каком клочке философской тверди удержался от падения в бездну?

Возненавидел я жизнь... Еккл 2:17

— что горше такой муки?

Противны стали мне дела, которые делаются под солнцем... Еккл 2:17

— впору руки на себя наложить.

И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем... Еккл 2:20

Вот какое отвращение испытывал к своим же большим делам, которыми вчера еще похвалялся!

Как жить подле этого огня?.. — вопрошал Исайя. И верно — как?

«Екклесиаст» — мрачная книга. Бессмысленно оспаривать это утверждение. Иные считают ее самой мрачной во всей мировой литературе. Гордый дух повержен, разве не страшно? Смысл жизни утрачен, как жить? Мы находим в поэме ноты ужасающего отчаяния...

Просветление души Екклесиаста началось с осознанием страшной истины, которая могла бы убить его. Он разуверился в возможности постичь окружающую действительность (в реальности которой не сомневался, иначе пришлось бы отказаться от признания Акта Творения и всей концепции Олама). Вот соответствующие выписки — прошу читателя обратить внимание на крепость поэтических сравнений, библейскую грубость оборотов, которая придаёт им непреходящую свежесть.

Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все. Еккл 11:5

(Кости во чреве — почти на грани недозволенного...)

Разум бессилен проникнуть в суть явлений.

...человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого. Еккл 8:17

Тут вроде бы предельная черта. Всевластна Смерть — и немощен Разум. Необъятен Олам, а человек — это временной фотон.

Но... Олам создан (возродим в себе екклесиастическое восчувствие Вселенной) — Олам может быть снят. Вместо него сотворён иной Олам. Он будет подчиняться иным законам. Законоположениям. Законосочетаниям. В нем будет иная материя. Если она вообще понадобится. И смерть будет подчиняться иной реальности. Если ей вообще будет дано реальное существование. Это фантастический мир, но он соответствовал космогоническим представлениям древнего Востока. Напоминаю о вселенском ощущении дива, ужаса и восторга.

Когелета спасает вера. Он понимает трагичность судьбы человека, заложенную в самом его бытии. Но в бытии этом есть тайна, и из мрака брезжит надежда. Он так создан, этот мир!

Смотри на действование Божие: ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым? Еккл 7:13

Смотри, восчувствуй. Отверзи восторженные очи души...

Содержащиеся в некоторых работах утверждения о том, что Екклесиаст сомневается в существовании Бога, не могут быть восприняты всерьёз. Тому противоречат психология древнего еврея и прямые высказывания героя поэмы. Как говорится, имеющий очи да видит. Только вот у умного глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме...Еккл 2:14

 О дружбе

...И он поднял массивную голову, тряхнул гривой, когда-то пышной, теперь посеревшей от мелкой проседи, и глаза его, потускнелые было, заблестели, а в углах их натянулись ленивые, сухие, знакомые всем морщинки. Внезапно установилась тишина. Слышно было, как потрескивает масло в светильниках. Слуга подал ему другой кубок с вином. Головы повернулись, все ждали слова царя...

О чем могло бы быть это слово? О чем молвить возрождающемуся после болезни духу?

О дружбе.

Екклесиаст одинок. Одинок, потому что — царь и нет утешителя у него, потому что погружен в себя и потому что — философ. Одинок в нравственных исканиях, эксперимент ставит на себе и даже на пир является, чтобы испытать веселие.

И, наверное, поэтому из груди его вырываются такие горячие, исполненные боли и скрытой зависти, проникновенные слова о благорасположении сердец, о дружествовании.

Они хорошо известны читателю. Давно уж и «во всех языцех» стали «притчами». Просто напомню их.

Двоим лучше, нежели одному... упадёт один, то другой поднимет товарища своего. Еккл 4:9

Но горе одному, когда упадёт, а другого нет, который поднял бы его. Еккл 4:10

Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться?  Еккл 4:11

Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа. Еккл 4:6

И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него: и нитка, втрое скрученная, нескоро порвётся. Еккл 4:12

Сравнения (у этого царя!) простонародны, общепонятны: ссученная нить... прижатые, чтобы согреться, тела... И потому так доходчивы.

Поднявшись после высокой своей болезни, стряхнув душевное оцепенение, Екклесиаст теперь спешит к людям, ему есть что сказать им, и становится

ПРОПОВЕДУЮЩИМ В СОБРАНИИ КОГЕЛЕТОМ

Положительный идеал

Екклесиаст разворачивает перед слушателями гармоничный идеал человеческого счастья (диву даёшься, как раньше не замечали этого!). Его слово ответственно; говорит мудрец, заглянувший за некие пределы, куда глаз обыкновенного человека — а к нему и обращена проповедь — не дотягивает. Екклесиаст раскрывает народный идеал, идеал крестьянской жизни, выражая его в звучных, торжественных строфах. Как жить человеку в немногие дни жизни его?

Трудиться и делать добро. И с избытком даже:

...отпускай хлеб твой по водам. Еккл 11:1

Кто им покормится, кого обласкает твой подарок? Течению предоставь доброденствие твоё.

Дружбы держаться. Жену любить, которую любишь... и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои...Еккл 9:9

Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдёшь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости. Еккл 9:10

Горе смерти еще и в том, что она лишает человека наслаждения работой! Там нет работы, и не придётся размышлять, и не нужны знания и мудрость. Трудиться даровано человеку лишь в земной жизни. Вот и работай, пока по силам руке твоей...

Умягчай характер. Остерегайся гневаться.

Не будь духом твоим поспешен на гнев, потому что гнев гнездится в сердце глупых. Еккл 7:9

Быть может, постижение мудрости с того и начинается, чтобы научиться сдерживать свой гнев, разорить гнездо его в своём сердце...

Обещал — исполни.

Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить. Еккл 5:4

Как известно, это изречение стало как бы священной заповедью у иудеев. У многих народов, куда проникла Библия, оно стало пословицей.

Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа. Еккл 4:6

Это мудрое наставление тоже вместе с Библией широко распространилось, переделывалось в пословицы.

Юноша! Юности своей не стыдись, не торопи годы.

Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей... Еккл 11:9

Молящийся!

Будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению. Еккл 4:17

Внутренняя сосредоточенность более угодна, нежели внешняя щедрость.

Не греши! Но уж коли случилось, не предавайся отчаянию, что было бы еще большим грехом.

Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы. Еккл 7:20

Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него. Еккл 7:14

И эта строфа при общедоступной понятности не так проста, в ней скрыты невидимые смысловые пласты.

Екклесиаст проповедует трудолюбие, милосердие, непритязательность в жизни, кротость. Снова и снова возвращается он к этому.

Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не даёт ему уснуть. Еккл 5:11

Не лишено любопытства, что Екклесиаст проповедует незлобивость к вышестоящим.

Если гнев начальника вспыхнет на тебя, то не оставляй места твоего, потому что кротость покрывает и большие проступки. Еккл 10:4

Главное же:

Утром сей семя твоё, и вечером не давай отдыха руке твоей... Еккл 11:6

Как видим, Проповедующему любы крепко на земле стоящие мужчины и женщины, работающие, верные в браке и дружбе, весёлые и совсем не склонные к аскетизму и подавлению здоровых наклонностей натуры.

Сладок свет, и приятно для глаз видеть солнце. Еккл 11: 7

Последняя сентенция открывает неожиданную сторону в нравственном учении Когелета. Наслаждаться солнцем, радоваться свету — вот уж суета! Верно? Лучик блеснул на гребне волны и пропал... В нем бытийности никакой, его не ухватишь ни руками, ни памятью... Но нет! Не такая уж и суета... Надо радоваться жизни. И любой даже мелочи ее, какая в немногие-то дни наши достаётся нам.

Нет... ничего лучшего, как веселиться и делать доброе в жизни своей. Еккл 3:12

Веселие тут поставлено рядом с деланием добра и приравнено к благотворительности; если вдуматься, так оно и есть. Радость — благо по отношению к себе и к другим.

И если какой человек ест и пьёт, и видит доброе во всяком труде своём, то это дар Божий. Еккл 3:13

Ода к радости

Благое расположение к труду и плодам его и к так называемым малым радостям жизни признается настолько важным, что Когелет торопится повторить это и внушить слушателям:

Есть и пить и наслаждаться добром во всех трудах своих... Еккл 5:17

Кому это удаётся, кто постиг искусство радоваться труду, благам жизни — то это дар Божий — награда человеку свыше. И меланхолически добавляет вполне в своём екклесиастическом духе:

Недолго будут у него в памяти дни жизни его...  Еккл 5:19

Вообще же песнь радости, призывы к ней прорываются сквозь трагизм, окутывающий поэму; забыв об этом, невольно исказим ее содержание. В ней человек осознал трагизм своего положения в мире — и поразился этому. Опять же хочу подчеркнуть, человек не племени, не народа или сообщества народов, человек в мире! Человек в мире людей.

Тем мужественнее звучит ода к радости!

И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем. Еккл 8:15

Не беззаботно, а сознательно стремиться к радости — долг и доля наши! И если какой человек не умеет радоваться и не желает постигнуть это умение, он вызывает у Екклесиаста презрение и жалость. Вот примечательное высказывание:

 Если бы какой человек родил сто детей и прожил многие годы, и еще умножились дни жизни его, но душа его не наслаждалась бы добром... то я сказал бы: выкидыш счастливее его...Еккл 6:3

Сравнение далеко не «интеллигентное», прямо скажем, но не коробит вкуса и запоминается. Жалобщик, нытик — выкидыш счастливее его!

Потому что он напрасно пришёл и отошёл во тьму, и его имя покрыто мраком. Еккл 6:4

Он даже не видал и не знал солнца... Еккл 6:5

Солнышку ни разу не улыбнулся! Бедняга...

В древней еврейской литературе сходные мотивы находим лишь в некоторых псалмах (которым также приписывается большая древность). Нелишне напомнить, что отношение к «веселью» в иных религиозных системах далеко не поощрительное. Как бы заглянув в запредельные дали, Когелет заповедал: радуйся, человече. Это твоя доля. He зазорно это. Радости и горести перемешались во временном потоке жизни. Не избегнуть одних, зачем же пренебрегать другими?...

То и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него. Еккл 7:14

...ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твоё, когда Бог благоволит к делам твоим. Еккл 9:7

Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Еккл 9:8

Какая доброта лучится из глубины веков!..

И, наконец, свод нравственного учения, ярчайшие страницы проповеди:

Слово о страдании

Невольно от мудрого ждём мы речи о гореваниях наших скорее, нежели чем о радостях. Тема страдания ключевая в любом нравственном учении. Будда размышления о страданиях кладёт в основу своего учения. Жизнь полна страданий, говорит Просветлённый, однако можно осознать их причины и найти путь к их устранению (так называемые четыре благородные истины).

Сетование лучше смеха, потому что при печали лица сердце делается лучше. Еккл 7:3

Тут исток его правды: очищение души, возвышение помыслов. Екклесиаст открыл очистительную силу страдания. Он поведал о том в немногих могучих и ёмких афоризмах. По всей вероятности, читатель вспомнит сейчас Достоевского, который с глубочайшим проникновением в психологию героев раскрыл идею об очистительной силе страдания. Блажен веселящийся, да не ему дано открыть путь к сердцу ближнего. Сытый взор осекается; довольное сердце молчит. Человек в своём стремлении к очищению, к возвышению души испытывает даже потребность в страдании. Поэты всегда это чувствовали живее других. Лермонтов гневается, требует от судьбы: «Я жить хочу! Хочу печали// Любви и счастию назло;// Они мой ум избаловали// И слишком сгладили чело». И — Тютчев: «О Господи, дай жгучего страданья// И мертвенность души моей рассей». Страдание разбивает оцепенелость душевную. Не страдая, чужого горя не постигнешь. Творчество несёт с собой страдание, оно предшествует вдохновению.

Страдания человека многообразны: утраты, разлуки, одиночество, недуги; боль физическая и душевная; рефлексия тоже болезненна, а человеку без этого не обойтись. Страданием окрашены даже радости.

В знаменитой сцене «Видение в Гаваоне», в которой описываются страхи и сомнения Соломона перед восшествием на престол, он просит Всевышнего дать ему «сердце разумное», чтобы править народом «великим сим». Екклесиаст делает различие между мудростью пророческой и народной, но в данном случае это не важно. Сердце разумное! Страдания очищают его: при печали лица сердце делается лучше. Снисходительнее. Добрее. Отзывчивее на печаль ближнего.

Не страдая, можно ли постигнуть мудрость? Как бы ни сомневался Екклесиаст в ценности ее перед ликом Смерти — все же нет для него существа выше, чем  «человек мудрый». И вот он говорит:

Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых —  в доме веселья. Еккл 7:4

Вид страдающего человека, которого спешишь ты утешить в его муках, умягчает и твоё сердце: сердце делается лучше. По Екклесиасту, исполнение главнейшей библейской заповеди «Возлюби ближнего своего, как самого себя» затруднительно для человека, оберегающего себя от вида страданий, от сочувствия чужому горю.

Екклесиаст развивает наставление о мудром в доме плача: еще, дескать, пронзительнее для сердца твоего поспешить в дом, где оплакивают покойника. Содрогнешься, и твой конец такой же будет, и облегчишь душу от суеты.

 Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Еккл 7:2

Жить, осознавая и постоянно помня, что дни твои сосчитаны, смерть неизбежна и даже память о тебе исчезнет, — нельзя. Страдания как бы заменяют эту память. Освежённое ими восприятие действительности помогает по-иному взглянуть на жизнь, обогащённое нравственное чувство — простить обиды, удержать себя от зла. И на многое, что заботило и тяготило, легко махнуть рукой: суета!

Если приобщиться радости необходимо иной раз волевым усилием, что и рекомендует Екклесиаст, то страдания врываются в нашу жизнь без спроса. Нарочитое устремление к боли и горести противно Когелету; он сторонник простоты жизненного поведения, без ухищрений и прихотей. Но и прятаться от страданий, если это только вообще возможно, — не следует. Нетрудно заметить, что такой взгляд весьма далёк от буддийского. Человек не может избегнуть страданий. Тяготы и невзгоды, выпадающие на его долю, должен он превозмочь, не ожесточая, а очищая сердце.

Две эти стороны проповеди Екклесиаста — о радости и о страдании — не противостоят, а дополняют друг друга. Конечно, не надо забывать, что это поэма, а не трактат. Выразительность и глубина изречений помогают восстановить нравственное учение в его многообразии.

 Композиция

Как построена поэма композиционно? Начинается она мощным аккордом, в котором звучат две напряженно и грозно окрашенные темы; в дальнейшем им предстоит своеобразно развиться. Бренность сущего — и Олам (восчувствие Вселенной человеческой душой). Бесконечность движения, повторяемость явлений и событий в природе.

Первая же фраза «Суета сует!» — страшное и почти божественно величественное клеймо, которым метит Когелет всякий человеческий помысел. И перейдёт это слово во все языки мира.

Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — всё суета! Еккл 1:2

Однако это итог его духовных поисков. Он помещает его вначале, не позаботившись провести читателя по лабиринту своих исканий. Как это не похоже на правила, которыми руководствуется привычная нам литература! И следом: восходит солнце... заходит солнце... — без всякого перехода  (да их и не будет, надо привыкать) — начинает звучать исповедальная тема «чистого желания». И тема забвения, которой впоследствии тоже предстоит набрать силу, и прослушиваться начинает едва еще издалека доносящаяся, но душу сдавливающая тема Смерти. К концу первой главы напряжение спадает; звучит печальная мелодия.

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после. Еккл 1:11

Вторая глава. Поверка «чистого желания». Эксперимент над собою. Деление на главы, разумеется, условное, о границах кое-где можно бы и поспорить. В частности, при переходе к третьей главе, где вновь возникает тема Олама и даётся грандиозная фреска «Времена».

Этот фрагмент тяготеет ко второй главе, где раскрывается драма человеческой мысли и где вместе с автором мы переживаем крушение надежды достигнуть духовного образа существования. И тут же, как бы ненадолго отстранившись от этих переживаний, поэт набрасывает космическую фреску: вот фон, на котором разыгрывается драма идей! Человек — частица времён, свидетель и работник; он вовлечён в это вечное движение, но и отдалён от него сознанием, и возвышен, и потому горестный возглас его «Суета!» носит не приземлённый, а вселенский характер.

Всё соделал Он прекрасным в своё время, и вложил мир в сердце их... Еккл 3:11

Олам «хорош вельми», хотя и недоступно разуму постигнуть его от начала до конца... в чем тоже, быть может, заключён Умысел, потому что мир, лишённый тайны, не был бы уже столь прекрасен. Веселись, человече! Ешь с веселием хлеб свой!

Познал я, что нет для них ничего лучшего, как веселиться и делать доброе в жизни своей. Еккл 3:12

Это изречение стоит сразу после Олама — как понимать такое соседство? Вселенная — и итоговое изречение о счастье, которое потом, варьируясь, будет повторяться, но повторы в этом произведении имеют своё магическое значение, о чем чуть ниже. Громада мира не раздавила человека. Все суета, но жизнь — нет. Музыка звучит жизнеутверждающе... вдруг характер ее резко меняется: в поэму ворвалась тема насилия, несправедливости.

И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетённых, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила, а утешителя у них нет. Еккл 4:1

Повтор утешителя у них нет, поэтически безупречный, подчёркивает скорбь и безнадёжность, владеющие Когелетом. Тут почти отчаяние... а следом вырывается стон:

 И ублажил я мёртвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе. Еккл 4:2

...а блаженнее их обоих тот, кто еще  не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем. Еккл 4:3

Лучше бы и не родиться человеку, белого света не видеть... Синкопированно-резкая перемена настроения (после «Веселись, человече!»). Перемена, столкновение противоположных тем, без которых поэзия и музыка мертвы, противоположности, без которых и самая жизнь не ставится.

И незаметно, исподволь возникнув, все увереннее, поднимается тема мудрости; ведь строфы в четвертой главе, посвящённые дружбе, — тоже о ней: как достойно прожить немногие дни жизни своей... С пятой главы эта важнейшая тема получает полное развитие. Меняется и музыкальный темп; это уже другая часть симфонии: аллегро.

По объёму вторая часть самая большая и занимает семь глав (включая одиннадцатую). Образ рассказчика существенно меняется. Теперь это не мятущийся искатель истины, испытывающий веселье и глупость, не чурающийся удовольствий жизни, а познавший мудрость учитель. Боль и горести людские глубоко его трогают, он и сам не защищён от страданий. Но ему открылось место человека на земле, предназначение его. Вторая часть и есть Проповедь в Собрании.

В ней ставятся проблемы зла, справедливости, государственного устройства.

Магические повторы

Исповедальные мотивы и завет о веселии (Ешь с веселием...) неоднократно повторяются. Почему? Это легко объяснить, если рассматривать композицию как подчиняющуюся законам музыкальной структуры. Но они имеют и свой сугубый смысл — магический. Придавая важное значение какому-либо наставлению, автор повторяет его в самых неожиданных местах, притом варьируя лексику. Этим он добивается того, что наставление закрепляется в памяти. В качестве примера вспомним заповедь о веселии. Она повторяется несколько раз. Ешь, человек, с веселием хлеб свой и пей в радости сердца вино своё!

Наконец, третья часть симфонии — «Смерть Человека».

Скорбная музыка; сильный пронзительно-печальный и затухающий аккорд... Звучит все тише, тише... вдруг доходит до нашего сознания, из какой дали веков донеслась к нам эта музыка, рассказывая о страстях, исканиях, трагедии и успокоении Человека...

Образы и темы поэмы — не вочеловеченные изображения, а вылившиеся в звуках чувства. Магически акцентированные повторы главнейших назиданий лишь подтверждают первоначально существовавший у автора музыкальный замысел.

Магия неотделима от ритма.

Монтажные стыки

В поэме использован оригинальный приём, без помощи которого, вероятно, невозможно было бы на небольшой площади уложить столь богатое содержание. Я говорю о монтаже. Принято считать, что литература заимствовала его у кино, да и там он изобретён сравнительно недавно. Стык разнородных изобразительных планов придаёт всему фрагменту как бы дополнительный эстетический смысл, иной раз заранее непредсказуемый. Однако, как нетрудно убедиться, автору поэмы знаком этот приём. Следующий отрывок убедит нас в этом: он построен на монтажных стыках — резких, жёстких и неприкрытых. Екклесиаст чаще прибегает к такого рода сопряжениям, нежели к плавным переходам. Как и любой другой отрывок из поэмы, он важен и в содержательном отношении, и высокопоэтичен.

Если ты увидишь в какой области притеснение бедному и нарушение суда и правды, то не удивляйся этому: потому что над высоким наблюдает высший, а над ними еще высший; Еккл 5:7

...превосходство же страны в целом есть царь, заботящийся о стране. Еккл 5:8

Кто любит серебро, тот не насытится серебром, и кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это — суета! Еккл 5:9

Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им: разве только смотреть своими глазами? Еккл 5:10

Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест; но пресыщение богатого не даёт ему уснуть. Еккл 5:11

Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему. Еккл 5:12

И гибнет богатство это от несчастных случаев: родил он сына, и ничего нет в руках у него. Еккл 5:13

Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришёл, и ничего не возьмёт от труда своего, что мог бы он понести в руке своей. Еккл 5:14

И это тяжкий недуг: каким пришёл он, таким и отходит. Какая же польза ему, что он трудился на ветер? Еккл 5:15

А он во все дни свои ел впотьмах, в большом раздражении, в огорчении и досаде. Еккл 5:16

Рассмотрим отрывок. Он содержит:

1) Сентенцию о возмездии притеснителю, нарушителю суда и правды. Однако наказание не следует непосредственно после преступления. Сказано не удивляйся и над высоким наблюдает высший. Как видим, строфа непроста по смыслу и требует осмысления.

2) Вот отличный пример жёсткого монтажа! — следует никак с предыдущим отрывком не связанное (или очень уж отдалённо связанное) утверждение о благе, каким является для страны заботливый царь.

3) Еще один пример жёсткого монтажа! О вреде сребролюбия: никакой связи с предыдущей строфой!

4) В развитие сказанного: чем богаче, тем больше приживал.

5) Сладок сон усталого труженика, а празднолюбец и богач не знают покоя. Чудесное изречение, ставшее народной мудростью во всех языках земли.

6) Мучительный недуг — скупость. Даже честно нажитое богатство лишает душевного покоя. (А уж коли обманным путём или, того хуже, преступным, не жди от него счастья.)

Однако честно нажитое добро, употреблённое для благих дел, обретает привлекательность. В той же главе Екклесиаст говорит:

 И если какому человеку Бог дал богатство и имущество и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это дар Божий. Еккл 5:18

Строфа эта имеет продолжение, очень характерное для Екклесиаста:

Недолго будут у него в памяти дни жизни его; поэтому Бог и вознаграждает его радостью сердца его. Еккл 5:19

7) Нагим пришёл, нагим и покинешь сей мир. Еще одно чудесное изречение, ставшее народным — всемирно народным. Приходилось слышать его множество раз и в бытовой речи, и в романах встречать, переведённых с разных языков: наверно, не все употребляющие его знают, что оно восходит к афоризмам Когелета.

Резкие стыки тематически далёких друг от друга фрагментов придают дополнительный эстетический эффект всей картине.

Афоризмы Екклезиаста

Однако приём монтажа не сработал бы или не дал столь блестящих результатов, если бы грубо сваренные смысловые листы не были исполнены, как сказано в поэме, «изящных изречений». О них сам Екклесиаст говорит: Слова мудрых — как иглы и как вбитые гвозди.. Они рассыпаны по тексту, попадаются в вышеприведенных отрывках. Выпишу еще несколько. Афористика Екклесиаста — тема обширная и непочатая. Влияние ее на склад народной мудрости, афористическое мышление, выражаемое в пословицах, поговорках, лаконичных поучениях тех народов, куда пришла Библия, — очень велико. Это дар Когелета человечеству. Итак, афоризмы Екклесиаста. (Некоторые из них даны в вольном переводе, стремящемся подчеркнуть сжатость и выпуклость выражений оригинала.)

Не рой яму другому, сам в неё  угодишь. Еккл 10:8

Пословица, ставшая народной «во языцех» — едва ли не всех, на каких говорят люди. На Востоке распространение получил ее вариант, приведённый в той же строфе:

...кто разрушает ограду, того ужалит змей. Еккл 10:8

Жив человек, жива и надежда. Псу живому лучше, чем мёртвому льву. Еккл 9:4

Горбатого не выпрямишь. (Русская пословица

«Горбатого могила исправит»

— аналог.) В той же строфе читаем:

...чего нет, того нельзя считать. Еккл 1:15

Не будь духом твоим поспешен на гнев. Еккл 7:9

Не торопись языком твоим. Еккл 5:1

(Держи язык за зубами, — говорят русские.)

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться. Еккл 1:9

Вариант в 3:15:

Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было...

Правда, здесь следует великолепное добавление:

И Бог воззовёт прошедшее.

Стало расхожей истиной, и в обыденной речи то и дело слышишь:

Нет ничего нового под солнцем. Еккл 1:9

Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. Еккл 6:9

(Русская пословица-аналог «лучше раз увидеть, чем сто раз услышать».)

Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы. Еккл 7:20

(Близка по смыслу русская пословица «На каждого мудреца довольно простоты».)

Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых. Еккл 7:5

Кто передвигает камни, тот может надсадить себя, и кто колет дрова, тот может подвергнуться опасности от них. Еккл 10:9

(«Без труда не вытянешь и рыбку из пруда». Но можно понять и по-другому. У армян есть пословица: «Не тащи камень, какой тебе не под силу», а русские говорят: «Не по себе дерево не руби» (или: «Не по себе ношу не волоки, надорвёшься»).

Кто наблюдает ветер, тому не сеять; кто смотрит на облака, тому не жать. Еккл 11:4

(«Не жди у моря погоды»)

...все произошло из праха и все возвратится в прах. Еккл 3:20

Одна из главных поэтико-мировоззренческих установок Екклесиаста. Все прах...

С незапамятных времён стал притчей во языцех нижеследующий афоризм:

Всему своё время, и время всякой вещи под небом... Еккл 3:1

И вся эта восхитительная своей архаичностью череда времён:

...время любить, и время ненавидеть... время войне, и время миру... Еккл 3:8

Мёртвая муха испортит чашу благовоний. Еккл 10:1

(«Ложка дёгтя испортит бочку мёда».)

Екклесиаст углубляет это сравнение:

Так и малая глупость из уст умного человека может уронить его честь. Еккл 10:1

Близость пословиц разных народов, разделённых временем и языками, — свидетельство единства человеческого рода.

Дни его  — скорби, и труды — беспокойство. Еккл 2:23

(Тоже часто цитируется.)

Доброе имя лучше дорогой масти. Еккл 7:1

Человек в беду попадает, как рыба в невод и птица в силки. Еккл 9:12

(Не ведаешь, где и ждёт беда...)

Спокойное слово мудрого властнее, чем крик властелина. Еккл 9:17

И чем бы закончить этот неполный список афоризмов? Пожалуй, вот этим:

Слова из уст мудрого — благодать, а уста глупого его же самого и погубят. Еккл 10:12

Это уж точно.

Ну и под самый занавес пусть прозвучит несравненная

СУЕТА СУЕТ.

Афоризмы древней Руси

Мудрые поучения, издревле любимые на Руси, — стоит обратиться к ним особо — насыщены образами и оборотами, почерпнутыми из Священного Писания. Выпишем те из них, что имеют непосредственное касательство к «Екклесиасту». Они взяты из сборников: «Пчела», «Менандр», «Изречения Исихия и Варнавы», «Поучения Владимира Мономаха» и замечательного в своём роде «Слова Даниила Заточника». Разумеется, они далеко не исчерпывают темы; важно показать, сколь раннее и светлое влияние оказала на склад русской народной духовности библейская поэзия.

Копающий яму под ближним своим — упадёт в неё

(по-старославянски: Копаян яму под ближним своим впадеться в ню. Сжатость и энергия древней речи освежают восприятие). Выше уже говорилось, что этот афоризм распространён едва ли не во всех «языцех», и это понятно. В сущности, он являет собой парафраз глубочайшего библейского поучения: «Не делай другому того, что ты не хотел бы, чтобы делали тебе».

Лучше малое имущество, добытое правдой, нежели многое богатство — без правды.

(В «Пчеле» находим аналог: «Лучше пища с зельем, с любовью и благодатью, нежели предложен телец со враждою». — Лучше зеленью (овощами) угоститься в доме друга, нежели телятиной в доме врага.)

Не так огонь жжёт тело, как душу разлука с другом.

Не покидай старого друга, ведь новый не будет похож на него.

 (Афоризмы о дружбе, рассыпанные по всем сборникам, имеют аналоги в «Екклесиасте».)

Муж обличающий лучше льстящего.

Кто хочет другими управлять, пусть сначала научится владеть собою.

(Иже хощет над инем княжити, да учится первие сам собою в ладети.)

Кроткое слово укрощает гнев.

Не радуйся, видя других в беде.

Пчела на звон летит, а мудрый на полезные речи спешит.

Мзда глаза слепит судьям (Подарки портят сердце — в «Екклесиасте».)

Имя и слава дороже человеку, чем красивое лицо. (Доброе имя лучше дорогой масти, — наставляет Екклесиаст.)

Хорошая смерть человеку лучше дурной жизни.

Чьи одежды светлы, того и речь честна

Притчею говорят книги: не осталось камня на камне.

(Тут прямая связь усматривается с Екклесиастовым собиранием и разбрасыванием камней.)

Пшеница перемолотая чистый хлеб даёт, а человек в печали обретает ум зрелый.

К этому екклесиастическому мотиву о пользе страдания Даниил Заточник даёт существенное дополнение:

Как слово пропадает, когда его часто плавят, так и человек, когда много бедствует. Никто ведь не может ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть; всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а о своей не может смыслить!

Даниил Заточник прибегает и к прямому повтору наставлений из «Екклесиаста»:

Очи мудрых желают блага, а глупого — пира в доме. Лучше слушать спор умных, нежели совет глупых.

Длинная речь не хороша, хороша длинная поволока.(Поволока — шёлковая ткань)

Перекликается с заметой Когелета:

..составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела. Еккл 2:12

«Выслушаем сущность всего, — призывает Екклесиаст, — бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека». Еккл 2:13

Сентенция эта представляется столь важной Владимиру Мономаху, что он повторяет ее дважды в своих «Поучениях»: Страх имейте Божий в сердце своём... А вот вам и основа всему: страх Божий имейте превыше всего.

Темные места

В «Екклесиасте» есть два фрагмента, не поддающиеся достоверному толкованию. Два «темных места», влияющих на колорит всей поэмы. В четвертой главе читаем:

Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь, который не умеет принимать советы; Еккл 4:13

ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своём бедным. Еккл 4:14

Видел я всех живущих, которые ходят под солнцем, с этим другим юношею, который займёт место того. Еккл 4:15

Не было числа всему народу, который был перед ним, хотя позднейшие не порадуются им. И это — суета и томление духа! Еккл 4:16

По-видимому, здесь кончается «тёмное место» и следующая строфа не имеет к нему отношения. Но, может быть, она как раз и венчает этот фрагмент. Приведу ее хотя бы как пример жёсткого монтажа, когда стыкуются два разнородных отрывка:

Наблюдай за ногою твоею, когда идёшь в дом божий, и будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению; ибо они не думают, что худо делают. Еккл 4:17

Изречение о бедном юноше и царе — законченный афоризм; его уместно было бы привести в предыдущем разделе. Далее следует нечто, трудное для понимания. В судьбе юноши из темницы, вставшего на царство, угадывается судьба Давида, отца Соломона. Кой-кого из друзей скитальческой юности отца он еще мог застать, но не всех... которые... с этим другим юношею! Непонятно. Не было числа им, но участь их незавидна. Намёк на сподвижников Давида, погибших в междоусобной борьбе? Возможно. Потому и глухи так намёки: боялся обидеть ветеранов, доживающих свой век (которым как-никак тоже обязан своим царствованием)? Возможно. Опять же, возвращаясь к старому, скажу, что признание авторства Соломона позволяет как-то расшифровать этот фрагмент, разглядеть силуэты реальной истории. Гипотетический автор IV века до н.э. не предоставляет такой возможности.

Средневековые комментаторы толкуют эту притчу своеобразно-метафорически. Старый глупый царь — это злое начало в человеке, а бедный юноша — добрый помысел. Пренебрегаемый всеми юноша — духовная сила и чистота — должен одолеть старого неразумного царя, то есть плотскую прихоть и чувственность.

Следует сказать, что, готовя отдельное издание «Екклесиаста», мы как бы вырываем его из контекста Библии, из того необъятного мира, где поэма существует, занимает своё место и с которым тысячами нитей связана. Для комментаторов метафорическое истолкование ― один из способов сквозного чтения Библии ― логически необходимо и оправдано.

Поучение внимать слову в доме молений — тоже афоризм. В целом фрагмент можно трактовать как тёмное пророчество: некий юноша, бедный, но умный, собрал молодцев и двинул на царя, преклонного годами и, вероятно, строптивого характером и к старости потерявшего способность трезво оценивать политическую обстановку (не внимал советам). Когда свергнут был царь, чаемого счастья победители не обрели. И потомки не порадуются им.

Напомню, что в Библии немало «темных» стихов. Они производят необъяснимо сильное впечатление, несмотря на неясность, а порой и невнятицу, в них заключённую (или же благодаря ей). Поэты всех веков умели ценить их, чувствовали красоту и жар этих путаных виршей, обладающих все же внутренней цельностью и пусть не логической, но художественной связностью. Пушкин писал о «восточной бессмыслице, имеющей своё поэтическое достоинство». Бессмыслицами пользовался Шекспир. Абстрактные «проговоры» — те же бессмыслицы — встречаются в драматургии Чехова. Известна роль «зауми» в поэтической школе Хлебникова.

В девятой главе находим такую «притчу о неблагодарности»:

Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: Еккл 9:13

город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвёл против него большие осадные работы; Еккл 9:14

но в нем нашёлся мудрый бедняк, и он спас своею мудростью этот город; и однако же никто не вспоминал об этом бедном человеке. Еккл 9:15

И сказал я: мудрость лучше силы, и однако же мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают. Еккл 9:16

Кроется ли за этими словами доподлинный эпизод истории? Направлен ли скрытый здесь намёк к каким-то конкретным людям? Ничего сказать нельзя. Обратим внимание на то, что город спасли не оборонительные сооружения, не «сила», а — мудрость. Мудрость лучше силы. Весьма непохоже на мораль некоторых современных государственных деятелей, полагающихся только на силу! Города не вельможи уберегают, а бедняки, не сила спасает, а мудрость.

Иллюстрации Эрнста Неизвестного

---

---