Зинаиде Кирилловне Гедройц посвящается... Как обещанное ей однажды в телефонном разговоре сочинение на тему "Как я провёл один из летних дней.." Со светлой памятью и надеждой на её твёрдую 4-ку...
ХЭНДЭ ХОХ!
...Утренним петухом пропела входная дверь. Приоткрывшийся правый глаз, фокусируясь, различил два темных силуэта в дверном проёме.
"Товарищи водоплавающие-е-е?" - обратился к нам с Юркой ближайший из них голосом начальника лагеря Галины Петровны.
"Да тут дышать нечем! Сплошной перегар! Какая тут пионерская работа!? Повaжаете вы их, Галина Петровна..." - проканючил второй силуэт голосом лагерной медички. Под Юркой всхлипнула пружинами кровать.
"Иваныч, это кто там?" - театрально запросил он.
"Русалки" - нашёлся я.
"Нет, та, что позади, кажись, кикимора будет" - на что второй силуэт тьфукнул и исчез...
"В общем так, "гражданин Нептун" и "гражданин Водяной", - обратилась к нам окончательно сфокусированная Галина, - за вчерашний нестандартно, с выдумкой проведённый День Нептуна - благодарность. А за "пивной переполох" на два соседних лагеря - выговор..." ("Один-один. Ничья..." - вставил Юрка).
"Два дня в лагере будут санитарными: помывка и замена белья. Перед помывкой физрук закончит лагерную Олимпиаду. У вас двоих тоже санитарные дни. Никакой культурно-массовой импровизации. Отдых! Поняли!!?"
"Домашний арест?" - спросил я. "Нет, Слава, повторяю - санитарные дни. Выспитесь в конце-то концов! В любом спектакле бывает антракт. Поняли?! Я объявляю антракт! Утреннюю планерку можете сегодня и завтра не посещать"...
Нам даже не пришлось сходить в столовую на завтрак. Пока мы водопроцедурились, у нас в комнате на бурых шершавых кухонных подносах появился стандартный пионерский завтрак: молочно-рисовая кашка, хлеб, сливочное масло, нарезанное неизвестным кухонным кубистом. Дюралевый чайник с аляпистым инвентарным номером "7" на боку мерно покуривал возле тумбочки...
"Замуровали..." - подытожил Юрка. Мы включили магнитофон и молча, инстинктивно принялись за завтрак. Юрка вытащил из-за тумбочки старую, в углах пожелтевшую газету и в перерывах между поглощением очередной порции каши принялся вслух, с выражением, читать новостную колонку. "Битва за урожай... Слёт сельско-хозяйственников области... Летние пришкольные лагеря... Дружественный визит делегации вьетнамских рисоводов"...
Мы переглянулись. Юрка продолжил: "Делегация вьетнамских рисоводов посетила детский сад "Солнышко". Зарубежные гости с большой заинтересованностью ознакомились с детсадовскими буднями и вместе с питомцами передового районного детского сада даже отведали традиционный питательный молочный суп"...
Мы опять переглянулись и... К концу трапезы сценарий был почти готов. Итак, если мы отлучены от родных лагерных подмостков, то надо выезжать на гастроли! Даёшь выездной спектакль! На роль вьетнамских рисоводов, когда-то с официальным визитом бороздивших районные просторы, мы в силу объективных физиологических причин конечно же не тянули, но образ Паниковского, в канотье набекрень и гусем под мышкой, братски манил нас в ряды сынов известного лейтенанта...
...Мы начали, как нам казалось, с самого тяжелого пункта плана, без успешного воплощения которого остальное было просто бессмысленным. У воспитателя второго отряда Валентины Стрелковой старшая сестра работала инструктором при третьем секретаре райкома партии, курируя всю идеологическую подноготную жителей района. На схожести голосов сестёр и базировался весь наш план. Валька с видимым интересом и здоровым смехом выслушала наши задумки, выразительно покрутила у виска указательным пальцем и наотрез отказалась сотрудничать с нами. Понадобилось всё наше красноречие, чтобы упросить её нам подыграть. Решающим фактором явилось то, что сестра Вали была в отпуске, и при нашем возможном фиаско её отсутствие в районе и явилось бы её, так сказать, алиби...
Жертвой был выбран пионер-лагерь "Ветерок". Во-первых, мы знали начальника лагеря по имени-отчеству, а во-вторых, лагерь находился в конце ущелья, и про нас там даже если и слышали, то в лицо ещё не знали. Звонили мы из дома дяди Абдеса, лагерного сторожа. Валька (ну молодчина!...) великолепно сыграла свою роль.
"Анна Григорьевна! Узнала? Так вот, дорогуша, давай приводи в порядок свой лагерь. Большое тебе поручение и большая честь одновременно! Высокий гость у нас в районе. Правнук Эрнста Тельмана. Да, да... Того самого... Решил он внепланово посетить места летнего отдыха пионеров. Выбрали мы вас для показа. Визит неофициальный. С ним никого из начальства не будет. Он сам так попросил... Только КГБэшник на охране и переводчик. За транспорт не беспокойтесь. Тут у нас автобус из "Золотого Ключика" в центре, вот он к вам гостя привезёт и увезёт... Встретьте со всей душой, и чтоб комар носа! Поняла!? Ну, не мне тебя учить! Давай, действуй, Григорьевна! Не подведи!"
"Побьют вас, ребята, - вздохнула Валька отсмеявшись,- ей Богу, побьют...".
"Подумай, что говоришь, - осёк её Юрка, - да ещё в присутствии правнука вождя немецкого пролетариата! Постеснялась бы, товарищ воспитатель!"
...Мы продолжили воплощать нашу идею в действительность. В первом отряде у отдыхающего Эрика Исламова, сына начальника Чимкентского авиаотряда, были на время позаимствованы фирменные шорты, футболка и кроссовки. У сына лагерного сторожа дяди Абдеса – свадебный костюм, белая рубашка и галстук, в которых Юрка, таки, стал, хотя и немного карикатурно, походить на гэбэшника-телохранителя. С водителем лагерного автобуса Петровичем не было никаких проблем. После полдника он собирался в фуражирскую поездку в районный центр и, дабы просто хоть как-то приобщиться к готовящемуся перформансу, согласился подбросить нас до "Ветерка" и позже забрать оттуда. Галина Петровна с интересом и всевозрастающим удивлением наблюдала за нашими перебежками по территории лагеря и в конце-концов, видимо измучившись предположениями и подозрениями, пришла к нам в комнату и спросила, не замышляем ли мы чего? А?..
"Ну, вам не угодишь, Галина Петровна... Веселишь лагерь - вам плохо. Не веселишь - опять не в тему. Определитесь, наконец, какой вы видите воспитательную составляющую нашего лагеря. А у нас пока санитарные, критические дни... Месячные, по-пионерскому..."
Когда всё уже, казалось, было подготовлено, мы уперлись в серьёзнейшую проблему - переводчик.
Юрка наотрез отказался работать на две ставки. Мол, вот если бы "по фене"... Я тоже не рискнул говорить по-русски с немецким акцентом. Терялась некая социалистическая реалистичность. Помогла опять Валька. В её отряде стажёркой работала Лена Вайс, десятиклассница из села Мичурино. В поселке этом проживало большое количество немцев-переселенцев. Так вот, Ленкин немецкий экстерьер и, самое главное, наследственное знание языка и были отсутсвующим необходимым. Ленка даже не поняла сначала, шутим мы или нет, а когда до неё дошло, что эта шутка действительно всерьёз, она замахала руками и, в конце концов, даже чуть не расплакалась, пытаясь прекратить нашу перекрёстную атаку... Вот тут-то Валька и помогла её уговорить: мол, да расслабься ты! Это же как игра! В том смысле, что - жизнь! Что про лето потом вспомнишь? Стажёрство для анкеты?! Да побудь хоть раз в жизни переводчицей правнука Эрнста Тельмана!...
Я до сих пор удивляюсь, как она согласилась. Но, видимо, бывают в жизни такие "переломы", когда... Ну, об этом немного позже. Так вот, после полдника вся наша импровизированная Тельман-пионерская делегация украдкой проскользнула в отъезжающий от столовой "ПАЗ-ик" и принялась наскоро костюмироваться. Юрка нехотя затянул на шее галстук. Лена, мандражируя, просила меня не говорить длинные фразы.
"Да ты переводи, как знаешь, - успокаивал я её, - импровизируй! Главное - без пауз!"
Перед последним поворотом к "Ветерку" Петрович остановил автобус, кряхтя, достал откуда-то из под своего сиденья бутылку портвейна и вечно дежурный по автобусу стакан. Выпил правнук Тельмана... Выпил его телохранитель... Неумело и обречённо отхлебнула из стакана переводчица... Юрка хрустнул свежим огурцом... Под повизгивание колёс автобуса, уносящего хохочущего Петровича, мы прошагали несколько метров до поворота к входной арке "Ветерка". То, что мы увидели за поворотом, обрушилось на нас всей масштабностью совершённого: под аркой стояло всё лагерное начальство в парадных костюмах, далеко не летнего покроя. Одетая в казахский костюм дородная русская девица держала на полотенце с белорусскими узорами узбекскую лепёшку. А позади этого сюр-реалистичного коллажа, очень напоминающего фигурки для стрельбы в тире, вдоль лагерной аллеи выстроилась красно-галстучная "ветерковская" дружина. Пионеров с полтысячи, не меньше...
"Ой, мамочка..." - застонала Ленка. "А ну-ка, цыц! Не скисать! - сквозь зубы шикнул Юрка, на ходу одевая чёрные очки, - арбайтен ибн арбайтен!"
"Вячеслав Иванович? Как вас зовут-то?" - обратилась ко мне стажёрка. "Ты чё, с глотка портвейна "улетела" уже?" - ещё раз прикрикнул на неё мой телохранитель. "Да нет же! Как ваше имя? Надо ж представить вас!"
"Лена, я - Рудольф. Запомни - Рудольф. А лучше, просто Руди. Руди Тельман... Правнук. Запомнила, Лена? Пра-а-авнук..."
Но тут началось такое, что заставило нас на время усомниться в том, что весь этот спектакль задумали и организовали именно мы. Нас, не спрашивая ни имён, ни фамилий, ни национальностей, сначала подтолкнули к узбекской лепёшке. Краснощёкая русская казашка расцеловала меня, тараня необъятным бюстом седьмого калибра. Людская волна буквально приподняла и понесла нас сквозь пионерский строй, выкрикивающий речёвки и нестройное немецкое "Guten Tag!!" Нам показали пионерскую комнату, отрядные места, бассейн, рисунки мелками на асфальте, посвященные дружбе немецкого и советского народов, поведали о средне-статистической прибавке в весе за сезон отдыхающими в пионерлагере «Ветерок», провели по Аллее пионеров-героев.
Никто совершенно не обращал внимания на переводчицу и её работу. Все, видимо, позабыли, что Руди Тельман вроде как даже и немец. Юрка же наоборот приобрёл свою охраняющую значимость, живым волнорезом рассекая потоки устремляющихся к нам людей и при этом постоянно поправлял сдвигающийся вбок галстук.
Неожиданно заголосили горны, загремели барабаны. Нас пригласили на торжественную линейку, посвящённую, как объявили по селектору, визиту правнука Эрнста Тельмана в самый лучший в области пионерский лагерь. Мы вышли на линейку. Юрка демонстративно снял черные очки, подышал на них, протер галстуком и рукой подал знак начальнику "Ветерка" к началу линейки. Отряды начали перекличку. Речёвка. Отрядная песня. Смирно. Рапорт. Вольно. Рапорт старшего вожатого. Переводчица шептала мне на ухо свою сюр-интерптретацию пионерских заклинаний...Настал черёд приветственного слова начальника лагеря. Анна Григорьевна с явной гордостью в голосе обратилась к дружине:
"Ребята! Сегодня у нас в лагере большой праздник. У нас в гостях, прямо из самой Германии! Из самого города Берлина! Правнук великого человека! Вождя немецкого пролетариата Эрнста Тельмана! Товарищ Руди! Руди Тельман! Поприветствуем его, ребята!"
Когда смолкли апплодисменты, я шагнул вперёд к микрофону. Обвёл взглядом замершие отрядные колонны. Полтысячи пар ребячьих глаз сошлись на мне. Линейка затаила дыхание. Театральность происходящего непроизвольно натолкнула меня на мысль прочитать что-нибудь рифмованное, объединяющее, завораживающее...
"Может, "Лореляй"?" - мелькнуло у меня в голове немецкое стихотворение школьной и институтской программ. И тут вдруг как то само-собой, не знаю почему, я начал Гётевский монолог доктора Фауста:
Habe nun, ach! Philosophie,
Juristerei und Medizin,
Und leider auch Theologie
Durchaus studiert, mit heißem Bemühn.
Da steh ich nun, ich armer Tor,
Und bin so klug als wie zuvor!
(Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом...
Увы! с усердьем и трудом
И в богословье я проник, —
И не умней я стал в конце концов,
Чем прежде был... Глупец я из глупцов!)
Чтобы завуалировать рифму, мне пришлось на ходу изменить ритм стихотворения под прозу. Остановившись, я посмотрел на Ленку. "Переборщил..." - мелькнуло у меня... И тут вдруг Ленка ожила! И случилась её звездная минута! Гордо вскинув голову вверх, она пафосно выдала: "Здраствуй, красно-галстучная Советская Пионерия! Передаю тебе горячий дружеский привет от ваших германских сверстников, пионеров-тельмановцев!"
"Во даёт!" - удивился я про себя и, интонационно подыгрывая ей, продолжил Фауста. А Ленку "несло". С каждой фразой её импровизация наращивалась. Она выдавала такие перлы!, так увлеклась!, что количество перевода уже не совпадало с произнесённым мною немецким оригиналом. Даже "народный артист" пионерских лагерей Юрка ошарашенно косился на неё. И я решил, что пора заканчивать, пока мы не спалились.
Ещё раз поприветствовав отдыхающих детей и лагерный персонал, я вскинул руку в пионерском салюте и прокричал девиз пионеров: "Junge Pioniere! Zum Kampf der Kommunistischen Partei der Sowjetunion... ("Юные пионеры! К борьбе за дело Коммунистической Партии Советского Союза...). И тут у меня вместо положенного "Seid bereit!" ("Будьте готовы!") вдруг сорвалось неожиданное "ХЕНДЕ ХОХ!" ("Руки вверх!").
"Всегда готовы!" - рявкнула в ответ лагерная дружина. Пионерки старших отрядов под барабанную дробь повязали мне на шею почётный красный галстук. Ко мне бросились октябрята младших отрядов с цветами. Зазвучал пионерский марш и эхо строевых команд. Отряды развернулись и с дружинной песней двинулись на выход с линейки. Проходя мимо они, как солдаты на военных парадах, разом поворачивали головы в нашу сторону и... улыбались. Я посмотрел на Ленку. В её глазах стояли слёзы. И тут по-моему даже я сам поверил в то, что я - Руди Тельман, правнук немецкого пролетарского вождя.
...А потом был концерт лагерных дарований. Первым номером программы пионер третьего отряда продекламировал "Лореляй". Я с облегчением вздохнул по поводу того, что не это немецкое стихотворение начал читать на линейке. А потом нас повели в столовую, где был накрыт праздничный стол, и кухонные работницы встречали нас белоснежными фартуками и косметическим экспрессионизмом на лицах. Пили в основном за дружбу и какое-то там братство. Тут уже и мой "телохранитель-гэбэшник" расслабился. После очередной выпитой рюмки Юрка щипал проходящих мимо кухарок за попки и, как обычно, удачно шутил. Галстук он перестал поправлять уже после первого тоста...
Провожали нас всем персоналом и пионерами старших отрядов. Автобус уже стоял у въезда в лагерь. На прощанье все фотографировались с "товарищем Руди" у лагерной арки. И вместе, и небольшими группами. Работницы кухни передали Юрке две авоськи со свёртками, формы которых кричали об их содержании...
Мы сели в автобус. Последнее, что я запомнил, отъезжая - это провожающие нас "ветерковцы", сбившиеся в дружную стайку, машущие нам на прощание руками. Я посмотрел на Лену и опять увидел слёзы на её глазах. И счастливую улыбку. И мне вдруг захотелось сказать ей что-нибудь простое и доброе. На немецком...
..."Не косись, Иваныч, - бросил мне Юрка, распаковывая содержимое авоськи, - это не лично мне, а моему 4-ому Особому Отделу Правительственной Охраны от работников кастрюль и сковородок. От чистого, тк сказть, сердца. Не мог я женщинам отказать..." Он откупорил бутылку коньяка, взял у Петровича стакан, налил мне, выпил сам и протянул стакан Лене. "Ну давай, переводчица! Ну, ты дала сегодня! Тала-а-антище! Далеко пойдёшь..." Шофёр содрогался от хохота до самого нашего лагеря.
Конечно же, Петрович не смог удержать в себе всю эту историю больше одного дня. На следующее утро после завтрака нас вызвали к Галине Петровне.
"Ну, рассказывайте",- сказала она.
"А что рассказывать-то?"- удивились мы.
"Правду", - отрезала Галина.
"А есть ли она, правда, Галина Петровна, всё ведь упирается в интерпретацию..."
"Ну хватит, Слава. Я уже звонила Анне Григорьевне в "Ветерок". Она мне похвасталась, какой "высокий гость" посетил её образцово-показательный лагерь. Всю программу визита живописала. Это ж надо до такого додуматься! У меня ну просто слов нет. Ведь вам все поверили! И дети, и взрослые! И я не сказала ей правду. Не смогла. Партийный грех на душу взяла. Артисты? Не-е-ет... Охламоны порядочные, вот вы кто!"
"Спасибо за "порядочные", - нашёлся Юрка, - да и зачем разочаровывать-то людей?! А может, у многих наш приезд на всю жизнь ярким событием в памяти запечатлеется? И фотографии будут внукам показывать. Непрерываемая связь поколений!"
"Ну, хватит паясничать! Так, за арку до конца сезона ни ногой! Идите!"
Мы направились к выходу.
"Ребята, - вдруг услышали мы совершенно другой голос начальника лагеря, - постойте, садитесь. Давайте-ка расскажите, как там всё это было? А? По-правдашнему..."
И мы начали свой рассказ, соревнуясь в том, чей пассаж заставит Галину Петровну улыбаться дольше всего...
PS. А ведь Юрка-то был прав, говоря о том, что наше представление в "Ветерке" может даже оказаться памятным событием для кого-нибудь из его участников.
...Десять лет спустя довелось мне сопровождать своего немецкого шефа и группу центрально-азиатских журналистов на Международный Форум Свободной Прессы в Москву. В конце последнего дня пленарных заседаний во время заключительного фуршета, перед отъездом по гостиницам, мы общались с российской полит- и медиа-элитой. И вдруг женский голос обратился ко мне по имени-отчеству. Я обернулся и увидел молодую женщину. Что-то знакомое... Глаза? Улыбка?
"Не помните?" - она взметнула руку в пионерском салюте и громко отчеканила: «В борьбе за дело Коммунистической Партии Советского Союза - ХЭНДЭ ХОХ!»
"Ленка!"
"Вы как тут оказались, Вячеслав Иванович?"
"Да я вот с журналистами из Центральной Азии. По немецкой линии. А ты?"
"А я с немецкими журналистами. Перевожу..."
Мы расхохотались так громко, что в нашу сторону посмотрели все, кто находился рядом.
Я представил Ленку своему шефу как правнучку Эрнста Тельмана.
"Того самого?"- удивился мой работодатель.
Я кивнул.
"Живет здесь? Почему?"
"Das Schicksal ("Судьба")", - ответил я.
Шеф с серьёзным видом понимающе кивнул головой. Ленка начала что-то импровизировать по-немецки, но тут её позвали на выезд со своей делегацией.
"А вы знаете, - обратилась ко мне Лена, - я ведь после того самого лагерного сезона решила: стану переводчицей! Вот так вот... Das Schicksal! Так что, спасибо вам и Юрию Александровичу... Я вас обоих помню... Я вас всегда помню..."
Мы пожали друг другу руки, и она заспешила на выход. Задержалась. Обернулась... "Вячеслав Иванович, а я бы с вами с удовольствием портвейн выпила, и мы б такое здесь устроили!"
Улыбнувшись, она махнула мне на прощанье рукой. И мне захотелось сказать ей вдогонку что-нибудь простое и доброе... На русском...
Набоков Вячеслав
где-то на Берегах Онтарио.
