---

О поэзии Алины Витухновской
Сто лет назад биолог фон Икскюль предложил понятие умвельт как определение ближайшей области окружающего мира, которую животное способно воспринять. Пчела видит только цветы — то есть определенные геометрические формы, которые она идентифицирует как важные для нее. А облака для нее не важны, и она их не видит.
Конфигурация умвельта меняется в зависимости от состояния организма: сытая акула не видит мелкой рыбешки, она ей не нужна и потому не существует. Голод меняет мир акулы — и она начинает замечать мелкую рыбешку. Обезьяны видят красный цвет, потому что в джунглях они умрут с голоду, если не обнаружат зрелые плоды. А достигшие нирваны люди, надо полагать, видят только черноту пустоты, потому что все остальное не имеет никакого значения для человека, преодолевшего сущее.
Умвельт Витухновской — небытие, пустота. Витухновская не изучает Ничто, она просто видит только его; а весь остальной мир, возможно, домысливает — как наш глаз ошибочно достраивает картинку в своем «слепом пятне», чтобы не было разрывов, признаков той самой пустоты.
«Идея Ничто сама по себе // В философии не нова. // Но Ницше верует в сверхлюдей, // А Хайдеггер — в сверхслова». Хайдеггер утверждал, что в нашем инструментальном мире только поэт еще способен воспринять неопределенную пустоту Бытия, неотделимого от Ничто и предвосхищающую явление мира. В пример он приводил Гельдерлина, который был способен ощущать отсутствие богов в нынешнем мире. То есть именно ощущать Бытие как Ничто.
Поэтому настоящий поэт — не гений, способный на озарение и прозрение, но созвучная этому хаосу пустота. Талант отныне не в поэтическом обживании мира, а в способности опустошаться перед лицом фрагментов техногенной реальности. Поэт обитает в норах между ними, в зазорах и нестыковках. Причем подобным техническим фрагментом становятся и метафизические вещи, такие как душа, например. «Душа — иллюзия, ложь, фантом. // Реальность — набор вранья. // Цинциннат, устремись к Ничто! // К нему стремилась и я».
     Аркадий Смолин

 

Когда постигнув сущность зла...

Как через трубочку вдыхаешь,
Допустим, модный кокаин,
К плохому быстро привыкаешь.
И ты такой здесь не один.

 

Золотая акула смерти

Некто, Сковородкой гремящий на кухне,
По Пятам Следящий Красный Мясник…
Четыре часа в окружении проституток.
Озябшее время сдувает с пальцев
сиюминутную жизнь.

Верни мне хаос, Золотая Акула Смерти!
Обернись на выворот утробы своей, Никакая Мать!
Две проститутки на тоненьком парапете,
как лихорадки слезки, продолжающие танцевать…

Где вы, чужие дамы моих грехов повсеместных?
Кто вас раздвинул до внятности дважды два?
Ловись, ловись, Золотая Акула Смерти!
В проруби шеи крючок. На нем моя голова.

Я живой, посмотри, я маленькая наживка.
Неспроста на кухне стоит мясник.
Ловись, ловись, Золотая рыбка,
я к тебе как к смерти своей привык.

* * *
Секун-Данте Алигьери
Элегантных аллегорий,
Знайте меру, знайте меру
Агитаторы историй!

Только маузеру разум!
Реставраторы империй,
Уступите Герострату!
Секун-Данте Алигьери.

Ждите истинных инструкций,
Что готовит злой куратор.
Дегустаторов конструкций
Ждет деструкций дегустатор

Миру — мор! Нерону — троны!
Но историй повторимых
И тиранов утомленных
Третьих рейхов, третьих римов

Мне приятней, пряней, ядней
Дней суетных обнуленье,
Тленье лун и тел развратных
Размноженье-разложенье.

Торжествующее Множеств
Прекращающим ножищем
Уничтожив, уничтожусь,
Укачусь в Ничто Нулищем.

 

То ли чего-то желает Русь…

То ли чего-то желает Русь,
То ли нам скучно без,
Все безразлично уже, так пусть
Кружится черный бес
Бредит больной серебряный Блок.
Начинается страшный век.
Каждый раз, когда умирает бог,
Рождается человек.

Город ложится в свой Питер-гроб.
Народ похотливо пьян.
Блудливых рабов собирают, чтоб
Выдавливать кровь в стакан.

И, выпив жадно, мотать на ус
Водоросли их тел.
У тех, кто любит их липкий вкус
Лица бледны, как мел.

И хищностью морд, насекомой тьмой,
чудовищем рыхлых рыл
Морщинисто-общий узор сквозь гной
Их тайную суть открыл.

 

Любовь вещей

Сквозь кожицу не-жука радио потрескивает.
В меня, как в пустую комнату, люди идут без стука.
Пальцы в глазах копаются, настраивая их на резкость.
Глаза, один в другом отражаясь, не узнают друг друга.

Я в кресло складываюсь. Мы с ним как два скелета.
По мне, как по случайной комнате, ходят чужие ноги.
Правильный человек откапывает в подушке контуры пистолета,
и хочет черную выдумку злыми руками трогать.

Сквозь кожицу не-жука радио потрескивает.
В меня как в пустую комнату люди идут. Им тесно.
Выдуманный пистолет тщательно их расстреливает.
Два скелета на пол падают — я и кресло.

 

Меланхолический конструктор

Маршем Войны заглушило вальсы благополучий.
Вальсадоры Дали расстреляны за позоры сюра.
Топорами насилья разинулись пасти истин.
Свастике весело. Вокруг моей смерти кружится ностальгия

Старой пластинки… Рентгеновский снимок солнца.
Очертание скелета инцеста Хиросимы и Нагасаки.
Атомные экспансии пустоты
как секс Робинзона Крузо с резиновым органом смерти.
Наслаждение как осознанная невозможность
Определенных идеологических практик.

Тряпичные пальцы музыки на отрубленном фортепьяно.
Деформация боли. Бесконечное терпение палача
К четвертованной плоти жертвы.
Эстетика механического Маркиза Де Сада,
проникающая в настольный будильник и авторучку.

Настойчивое бесчувствие музыкального автомата
В распавшейся скорлупе взорванного позавчера ресторана.
Новые технологии, как возможность для комфортабельной шизофрении.
Семплирование интенсивных страхов с наложением Хиросимы.
Книжка Мисимы в кармане повесившегося школьника.
Запах мочи, исходящий от его одежды и ранца.
Признаки вырождения человека
На панцире ползущей к пропасти черепахи.

 

«Только волею к власти отныне ведомы»

Только волею к власти отныне ведомы
Роковые валькирии, в отрицании тварных страстей.
С васнецовой улыбкой возникнут лубочные вдовы,
Чтоб кровавую Волгу черпать черепами детей.

Взвоют матери мертвые, матрицы злые мокрицы.
Тьмы матрешки разинут влагалища мглы.
В эту бездну смотри, навсегда ускользающий Ницше,
И узнай, наконец, как немецкие страхи малы.

Как погромно-огромна кошмарная мглистая Волга,
В чьих глубинах таится огромное логово хищной болотистой тьмы.
И бредут средь обрезов берез безобразные серые волки.
(Их убили голодные зомби в клыках колдовской Колымы.)

Как же чувственно-нежен сей смрадный экстаз поглощенья,
Похотливо дурманящий души червивый болотный обед!
Лишь отеческий череп страшнее в своем беспощадном прощенье,
В завещании, эхом подземном звучащим: «Пожалуйста, кушайте, дет...»

И веками людские щенки ненасытно и жадно лакают
Ту могильную, мглистую, гнилостно-липкую кровь.
Бога нет. И прощения нет. И немногие знают,
Что лишь эта жестокая дикая связь
в закольцованном мире
собою являет
То, что в суетной жизни тотально тождественно слову «любовь».

2010 г.

 

Щелкунчик Ницше

Когда голов орешки грецкие
Скучающий Щелкунчик выберет,
То Смерть придет, как сказка детская,
Придет она, Богиня Гибели.

Грядут кровавые репрессии
Во вновь отстроенных Бастилиях.
Голубоглазым скучно бестиям,
Они тоскуют по насилию.

И арестанты ждут пристанища,
Чтоб вместе бредить Революцией.
А на допросах их товарищи
Безлицым хохотом смеются.

К глухим богам взывают нищие
И глупо молятся убогие.
И Истина ясна как Ницше.
И гнилостны останки бога.

 

Я не люблю Европу

Я не люблю Европу, этот глобальный супермаркет
С трагическим актером на киноэкранах
С комическими королевами и их архаичной охраной,
С ручными болонками и ручными блондинками
С подводными лодками и водородными бомбами.
Какой-нибудь наркоман когда-нибудь взорвет их??
Война - предмет первой необходимости.

Я не люблю Европу, этот глобальный супермаркет
С всевидящими глазами обязательных мониторов,
Эти отражения пользователей-покупателей-потребителей-
-народа-тварей.
(На самом деле, пользоемых-покупаемых-потребляемых-
-народа-тварей.)

Супермаркет окружает карманного человечка.
Мониторы настраивают. Настраивают мониторы!
Устраниться от наблюдения - это значит отменить систему контроля
Короля, полиции, армии, монитора. Чтоб было нечем

Подсматривать, задерживать, управлять,
Закусывать, платить, совокупляться.
Оставьте только, чем стрелять
И кого-нибудь для кого стараться.

Эти отражения тварей в неизбежных мониторах...
Эти отражения мониторов в неизбежностях тварей...

Эти отражения
Так недобро ограничены,
Так неизбежно счастливы...
Отчего же?
Словно не вы, задержанные на всех границах
Каких-то невзаправдошних стран
Астральные арестанты?

Словно не вы скандальные спекулянты?
Словно не вы смертельные легионеры...
Словно не вы инфернальные революционеры,
Ледяные мальчики, цинковые дуэлянты...

Купите себе понятные пистолеты!
Пустите в себя пули и карамельки!
Не вы астральные арестанты?
Или вы нормальные клерки?

Может и впрямь, вы мертвые аристократы?
Может и впрямь вы культурные твари,
Словно не за вас сумасшедшие бились солдаты?
И Других Сторон Партизаны не за вас умирали?

Словно не вам кровавый смеется рот...
Красной Мясник не вам произносит пароль...
Сквозь мониторы за вами шпионит бог.
Подлости этой ясен (и что же, терпим?!) итог.

 

Гер-мания

У меня Гер-мания. Свастике весело.
Маниакально-репрессивный психоз.
Фальшизм окружающей местности
разрубает бешенный паровоз.

Бог умер под этим поездом
Останков его и рельс
стальные и злые полосы
в церковный сложились крест.

Но кровь текла по нему не ласков
(Кровь не могла не течь)
И от бога осталась лишь только свастика
(Маниакально-репрессивная смерть.)

У меня Гер-мания. Свастике весело.
Маниакально-репрессивный психоз.
Фашизм в окружающей местности -
лучшее из ее свойств.

На мне ордена и полосы.
Герб мании цветочит балкон
Насе-комната шелестит и ползает
И сам я зверинен и насеком.

Когда у меня на себя алер-Гитлера,
краснею сыпью Адольф поперек.
Гер-мания. Вылезает из свитера
голый сумасшедший царек.

У меня Гер-мания. Свастике весело.
Мой мирпридумывал Босх.
Но все, что страшно, все сверхъестесвенно
Меня пугает мой мозг.

Гер-мания. Я вождь и тигр тайн.
Власть - это только Абсолютная Власть.
Война (Настоящая, а не та) проиграна,
потому что мир всегда оставляет часть

недоступной, неподконтрольной, или
неизвестной (что-нибудь из иных пространств)
Гер-мания, которую мы получили -
разве только намек на Власть.

Когда я стану слепым, усталым и... смелым, рядом
Ева вновь зачем-то молодой и красивой...
Мы выпьем вместе свадебно-адских ядов
(Когда мы умрем, Германия превратится в Россию)

А пока Война, чьн важно сакральное,
а не явное (идеология, трупы)
Моя смерть не наступит, пока Гер-мания.
Гер-мания. Метафизический ступор.

Ева Браун. Браунинг. Браво, покорная девочка.
Но ни любовь, ни оргии не нужны.
Смерти нет, и любви, пока я делаю
Это с Миром Моей Войны.

Под Москвою войска. Долги ли?..
Ева, Вы тоже детали жизни, которые не нужны.
Если б знали вы, как мне дороги
факты Моей Войны.

У меня Россия. У меня агрессия.
Сделайте мне обрезание берез.
Гер-мания. Свастике весело.
Маниакально-репрессивный психоз.

У меня Гер-мания. Свастике весело.
Смех продлевает злость.
За геранью отравленного полумесяца
ухмылочки и колючки звезд.

Я герань выращиваю, желая пошлости.
За грани ума снесен
Насе-комната шелестит и ползает
и сам я зверинен и насеком.

Когда у меня на себя алер-Гитлера,
теку кровью как мертвый бог
Надо мной идея витает выпытанная.
Подо мной трупоскрючен как зяпятая пытки зверек.

Фашизофрения. Военное положение.
Неизюежное солнышко коловратов.
Врожденная склонность к уничтожению.
(Так и надо)

Мозг сваливается по лестнице.
В нем катается паровоз.
Погните свастикой рельсики!
Под откос!

Я давно б уже пошел и повесился;
Но безумие началось.
Гер-мания. Свастике весело.
Маниакально-репрессивный психоз.

 

Изнанка куртизанки

Сентябрь. Ночь. Фашизм.
Здесь все непостоянно.
Вчера в аптеке йод, сегодня - яд.
То танцы судорог, то судороги танцев.
И танц-пощады нет. Смеется бес-пощад.

Я улыбаюсь вам. Пластмассовая кукла.
Глаза мои - стекло. И ноги - костыли.
Я вновь не умерла от боли и испуга,
До капли крови сок по городу разлив.

Уходит с полотна Мадонна, съев младенца.
Матисса рыбок горсть осыпалась с холста.
Залив картины, кровь заставила раздеться
Портреты. И тогда позналась нагота.

Искусство - что оно? Лишь форма оправданья.
Искусство есть всего лишь способ претерпеть,
Перетерпеть суметь позор существованья
И страх его узнать от страха не посметь.

А страх, как плотный хрящ, он тоже не бесплотен.
Бесплотен героизм - не раздается хруст.
И сами от себя бегут тела с полотен.
И стаи мух летят за нами вместо муз.

Остались ты да я, солдатик оловянный,
На стойких костылях валюсь с нестойких ног.
Похожая на сок, стекает кровь из крана,
Похожая на кровь. Течет по венам сок...
1988 г.

 

Фрейдизм

Они висели на весах,
пытаясь выведать в глазах
хоть что-нибудь, хоть что-нибудь,
но в темноте терялась суть.
И совершенный мир вещей
трещал из хаоса щелей.
И кровь стекала со стены.
Учись не чувствовать вины.
Все, что ты есть в чужих глазах -
инстинкт, помноженный на прах
и отраженья в зеркалах.

Родятся духи пустоты.
Они давно с тобой на ты.
Они сомкнут твои мозги.
Пока ты трезв, беги, беги!
А впрочем, господи, зачем
ломать такой некрепкий плен?
Он сам рассеется к утру,
закончив тайную игру.

Пока пусть стынет этот дом,
пусть пьют шампанское со льдом,
пусть видят гости миражи.
Благодари за щедрость лжи!

...А из прищуренных дверей
вам ухмылялся старый Фрейд.
Он редактировал любовь,
он знал пунктиры ваших снов.
Пока вы, устремившись вверх,
летели вниз, минуя век
и удаляясь от земли
под дивный вальсадор Дали,
минуя злую даму треф,
за вами старый Зигмунд Ф.
следил, как будто за жучком
следит жучковый астроном,
когда жучки на небесах
изволят ползать и плясать.

---