---

---

 Братья родились в Лифляндской губернии на юге Эстонии в местечке Антсла на хуторе в семье многодетного ремесленника – портного.
Мой дед Роберт Густавович Бебрис был ровесником прошлого века. Родился 10-го декабря (по новому стилю) 1899-го года. А брат его Иоганн Густавович Бебрис был на год старше – с 25-го апреля 1898-го года. Дед любил историю и говорил, что каждый должен знать свою страну, в которой родился и жил, независимо от национальности. Усаживаясь рядом с ним на мягком диване, я внимательно слушала!
– Название нашей маленькой страны Эстония – произошло от слова Aestii. И было впервые упомянуто римским летописцем Тацитом в начале нашей эры. Так германцы называли народы, жившие на северо-востоке на берегах Балтийского моря. А первые поселения на этих землях возникли ещё раньше – в первом тысячелетии до нашей эры на берегу реки Пярну – недалеко от сегодняшнего Таллина, и на островах Сааремаа и Иру.

– Ты знаешь, что эстонский язык относится к финно-угорской группе? – спрашивал меня Дед. – Поэтому я и понимаю финский, норвежский, венгерский, шведский, а русский само собой! – засмеялся Дед. Русский язык появился у нас в начале XVIII века после победы России над Швецией в «Северной войне». И в 1721-ом году Эстония вошла в состав Российской Империи и разбилась на три губернии – Эстляндская, Курляндская и Лифляндская.

Но я расскажу тебе о нашем времени, боевом и счастливом! Молодость человека – это лучшее время, даже если оно военное. Но это, порой, понимаешь много позже. Наше время молодости совпало с Революцией и с Гражданской войной. А когда было тяжело, мы пели, и становилось легче, а от счастья пели ещё громче! – помню я слова моего деда.

Пел я с раннего детства, когда дрался с большими мальчишками и приходил домой в разорванной рубахе и с синяками! И тогда, когда отец бил меня розгами за то, что я упустил в лес пару овец хозяина – мельника с соседнего хутора, на которого мы с братом Иоганном работали в летнюю пору. А после, в лесу нашли только овечьи шкуры, их задрали волки. И я не получил за работу столько же мешков муки – сколько пропало овец. И в ту зиму оставил семью без белого хлеба. Ели отруби и гречневые лепёшки с тмином.

Пел громко со слезами, когда отец застрелил мою собаку Дика, которая заболела бешенством и носилась по лесным дорогам, кусая всех, кто попадался на её пути.
И тогда, когда пошёл с шести лет в церковно-приходскую школу. И за непослушание меня били линейкой по рукам и ставили в угол на горох. Тогда, всхлипывая, я до крови расковырял себе нос. Размазал кровь и слёзы по лицу, и повернулся к классу... После от моего вида, от ужаса мог «петь» наш престарелый учитель Карл. Класс замер в ожидании! Урок прервали. Взволнованный учитель словесности подбежал ко мне, вытер белоснежным кружевным носовым платком моё окровавленное лицо; взял меня на руки и отнёс в свой кабинет; положил на коричневый кожаный диван; угощал сладостями и поил клюквенным морсом. А после отвёз меня на своей пролётке домой. На удивление мамы и сестёр, которые выбежали нам навстречу, думая, что в наши края заехал солидный господин из города.
Как же после этого можно было не петь! Учитель извинялся перед мамой и передо мной! Это был самый лучший день в моей школьной жизни!
Пел от счастья, когда отец подарил мне свою мандолину! Она висела на гвозде в нашей с Иоганном комнате. Но моё бренчание его раздражало, и брат выгонял меня в амбар, где я играл и орал во всё горло! И наша корова Молли, и розовые поросята, куры и утки слушали меня с удовольствием.
И почему Иоганн никогда не пел? – удивлялся я. Видно, ему было и так легко! И учился он хорошо, и был любимчиком у родителей. Отец не жалел денег на его обучение. На осенней ярмарке купил ему вороного жеребца и справил мундир с серебряными пуговицами с изображением двуглавого орла, которого он тщательно до блеска начищал.
В 1916 году Иоганн окончил Гатчинскую школу прапорщиков, и после присяги был отправлен на фронт в Ригу. За участие в сражениях с немцами был произведён в подпоручики. С Первой Мировой войны вернулся домой уже в звании поручика.
– Дедушка, а нам в школе о Первой Мировой войне рассказывали очень мало!
– Да, вы много чего ещё не проходили. И будете ли, вообще, проходить?! У вас в школе история начинается с Октябрьской революции, – засмеялся дед. – Разве вам рассказывают о героях царской армии?
– А что были ещё революции?
– Да, была и февральская, в которой мы принимали активное участие. И были свидетелями дальнейших событий. Помню, в феврале 1917 года наш губернатор Лифляндии барон Рейтерн набирал из местных в караул, в команду Императорского Железнодорожного Полка для охраны железной дороги, по которой должен был проследовать из Царского Села в Могилёв поезд Николая II.

Мне было тогда семнадцать. После окончания железнодорожного училища я работал с четырнадцати лет на железнодорожной станции и был тоже в числе избранных в караул. В руках я держал ружьё, и весь день гордо стоял на посту в цепи охраны Его Величества!
Это было последнее путешествие Императора Николая II, перед отречением его от трона.
Воцарилось беззаконие и безвластие. Все тогда стояли перед выбором: куда и за кого идти! Иоганн, рассказывал мне, что ещё в окопах он прислушивался к агитации большевиков, меньшевиков и других! Даже немцы после газовых атак, ещё и к чему-то призывали! Они раскидывали свои листовки с дирижаблей. Мы их бочками называли. И с аэропланов Taube, удивительно похожих на птиц. Нам тогда было интересно послушать, что может быть дальше. И вернувшись после октября 1917-го года в Эстонию, я встал на сторону большевиков. Сначала был агитатором в местном гарнизоне, участвовал в организации местных советов, а после стал секретарём партийной ячейки в городе Антсла, и прибывал в ней, так долго, как долго существовала Советская власть. Через пять месяцев в марте 1918-го года, после немецкой оккупации Эстонии, спасаясь, Иоганн перешёл в Советскую Россию. И в Петрограде вступил в Пятую Красногвардейскую армию. Я пошёл вслед за старшим братом. Что было бы с нашей мамой, если бы я тогда пошёл воевать против брата! А были и такие семьи, где воевали друг против друга! Гражданская война – это самое страшное, что может быть! Вспомни Шолохова «Тихий Дон».
Мы вместе под Красным знаменем освобождали Петроград, Нарву, Псков от Юденича, и Гатчину от казаков генерала Краснова. Помню, как после освобождения Гатчинской губернии на дворцовом плацу отмечали первый Первомай, и был парад частей нашего гарнизона. Цвели вишни, яблони, сирень. Мы гуляли с местными барышнями: танцевали, целовались, миловались... Мне было тогда восемнадцать, а Иоганну девятнадцать. Только и гуляй! В 1919-ом, наши дороги с братом разошлись по разным фронтам Гражданской войны: Он устанавливал Советскую власть в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и в Средней Азии.

А я воевал на юге в Бессарабии и на Дону против добровольческой армии Деникина, и гонялся по степям за батькой Махно. Помню, прятались мы в мазанке от артобстрела. Были молодые бесшабашные! Пили мутную горилку, играли в карты и ждали приказа – когда и куда бежать...
Свистели и рвались снаряды! Мы считали: Перелёт! Недолёт! И спорили, в скольких метрах рвануло!
И вдруг, после дикого свиста громыхнуло, совсем рядом! Ну, всё! – подумал я... Когда пыль и гарь рассеялись, увидели, что полхаты нет. А в той части, напротив, где сидели наши товарищи, развороченная земля, стены нет, поломанные деревья фруктового сада, поваленный плетень, разбитые горшки и летящая солома крыши. Как же было нам после этого не петь! Опять повезло! И не знаешь, где и когда больше везло!
Да, моя милая девочка, – обняв меня, продолжал дед, – без песни, я бы не дожил до этого дня! Сидим мы сейчас на нашей дачке под яблонькой. Бабушка в доме печёт пирожки с капустой, пахнет душистым наваристым бульоном. Да уже и гости скоро должны подойти! Устроим пир на весь мир!
–Деда, а что было дальше? – прервала я его.
– Я свидетель тех дней и событий. Всё происходило на моих глазах! Везение это большое дело!
Повезло мне и тогда, когда наш латышский стрелковый полк стоял под Псковом.
Я был уже командиром небольшого отряда и меня с депешей на автомобиле отправили в соседнюю часть. Автомобиль был гордостью нашего полка – трофейный германский «Presto», не металл, а броня! Говорили, что это автомобиль – самого Деникина! Вот этот автомобиль нас тогда и выручил.
Дорога вела через поля и сёла. Жители провожали нас с удивлением и со страхом, глядя на нашу бронированную телегу без лошадей!
– Дяденьки, прокатите! – кричали босоногие мальчишки нам в след. За кукурузным полем мы остановились. Я достал планшет и сверился с картой. Дорога раздваивалась – одна вела лесом, а другая – понизу оврага по небольшому мосту через ручей.
Донесение мы доставили вовремя и к вечеру собрались обратно. Мой водитель, что-то беззаботно насвистывал, а я думал о баньке и о гречневой каше с салом.
Темнело. Я задремал. Вдруг машина резко затормозила. Поперёк дороги лежали поваленные деревья.
– Ну вот, рано радовались! Попали! – вымолвил я. Бандиты, кулаки, видно, выследили, когда мы туда ехали! Или им местные сообщили!? Теперь ждут где-нибудь в кустах...
– Быстро разворачивай машину – приказал я, – и поедем по другой дороге – через мост. В темноте леса замелькали силуэты людей. Раздались выстрелы. Пули защёлкали по металлу машины!
– Гони, – заорал я, пригибаясь и заряжая винтовку.
За поворотом в овраге должен был быть спасительный мост. Но, подъехав ближе, обнаружили, что и он был разобран. Из леса к нам не спеша, приближалась вооружённая группа людей.
– Ну, друг, – не раздумывая, скомандовал я, – Терять нам нечего! Ручей неширокий! Давай задний ход, пусть думают, что мы к ним... сдаваться. А сами разгонимся и попробуем перелететь по мосту пару метров через ручей! Видишь, они же только середину моста разобрали, вытащили пару досок. Вон, под ивой валяются! Видно торопились? Я бросил винтовку на сиденье, медленно встал, повернулся к ним лицом и поднял руки... Наш «Presto» медленно пополз им навстречу...
– Попались, краснопёрые?! Не стрелять! Берём живых! – орал, тряся наганом невысокого роста, коренастый в белой папахе, в меховой чёрной безрукавке поверх зелёной атласной длинной рубахи.
Она прикрывала, когда-то синие галифе с красными лампасами. И в грязных стоптанных сапогах.
Окружала его такая же пёстрая толпа: в ватниках, обмотанных кожаными ремнями; кто-то был в пальто, или в мундире без знаков отличия. На ногах были лапти или ботинки с портянками.
Среди толпы выделялся один высокий в фуражке с седыми усами и бакенбардами, в распахнутой шинели без погон и в хромовых начищенных сапогах. На кителе висел полевой бинокль. Одной рукой он нервно оттягивал ремень портупеи, другая лежала на открытой кобуре с револьвером.
– Ваше Благородие, что прикажите с ними делать? – сплюнув, обратился к нему коренастый, в белой папахе.
– Да, делайте что хотите! – поморщился тот, – мне нужен только автомобиль!
В нескольких метрах от них мы резко затормозили.
– Давай, гони! – крикнул я, и упал на дно машины, вцепившись в спинку сиденья. Автомобиль со скрежетом на полной скорости рванулся вниз! И в клубах придорожной пыли перелетел на другую сторону ручья. Вслед раздавались выстрелы. Но мы были уже далеко...
Опомнились уже только у своих – с разбитыми головами и окровавленными лицами, с ушибами, но живые! От удара о землю мы чуть не вылетели из машины. Удержали металлические обручи кузова – кабины над головой. Но мы остались на своих ногах, а германский автомобиль – на своих колёсах, только без глушителя и выхлопной трубы. С петель сорвало дверцу, и вылетели стёкла. Но он и так был на ходу! В это сложно было поверить, что мы тогда ушли! Опять повезло! Главное – не теряться! Особенно тогда, когда уже и терять нечего!
Можно приключенческий фильм сделать, чего только не было!
Один из подвигов Иоганна описан в газете «Звезда Прииртышья», в номере, посвящённом пятидесятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции! Помню наизусть!
«В 1919-ом году командир 228-го Карельского полка, 26-ой Златоустовской дивизии, пятой Красной Армии Иоганн Бебрис провёл операцию по захвату оружейных и продовольственных складов армии Колчака. Совершил пятнадцатикилометровый бросок в тыл врага – Уральского корпуса белых и, в результате молниеносного нападения, справился с задачей. На ста пятидесяти подводах, которые дали местные жители, Иоганн вывез всё, и надолго обеспечил дивизию всем необходимым. За этот подвиг Иоганн был награждён Орденом Красного Знамени. И вместе с ним были награждены и бойцы четвертой роты Карельского полка пятой армии».
Они освобождали Омск, Семипалатинск, Павлодар, Иркутск, Красноярск, города Восточной Сибири от армии Колчака, от банд Попеляева и барона Унгера.
Иоганн рассказывал, что у них служил – и Ярослав Гашек – чех, из бывших пленных, перешедший на сторону большевиков, автор книги «Бравый солдат Швейк». Он заведовал интернациональной секцией политотдела пятой армии. И много писал юморесок о Гражданской войне. Не знаю, что он там увидел весёлого?! Может, в штабе и было весело, и сытно, не знаю! Говорят, и фильм вышел по его произведениям «Большая дорога». Надо будет посмотреть!
А сколько было ещё невероятных историй!

Не из книг, а из нашей жизни! В любую войну есть ещё один общий враг – это смертельные болезни – холера, сыпной тиф! Было со мной и такое!
В степях Бесарабии жарким сухим июлем 20-го года, я опять с контузией попал в госпиталь. Вернее в барак, где лежали вместе и раненые, и холерные больные. Разделяла помещение только серая в пятнах простыня. Кружек не было, И сестры милосердия поили всех из одной... Кругом лежали окровавленные тела, стонущие от ран и болей... Стоял жуткий смрад. Роились чёрные мухи, облепляя кровавые бинты ещё живых и тела, накрытые грязными землистыми простынями.
Приходя в сознание, хотелось только пить... И вскоре меня перенесли в ту часть амбара, куда уже не заходили со спасительной кружкой воды.
Я об этом тебе уже рассказывал! Такое не забывается! Тогда, меня без сознания, бросили вместе с трупами из холерного барака в общую яму, и второпях присыпали землёй. Спасло то, что я лежал сверху и то, что не успели закопать. Тогда в 19-ом году шли кровопролитные бои. Отступали, наступали... и было уже не до могил. И как я вылез из-под тел с того света, дополз, теряя сознание, до ближайшего палисадника. И лежал, не помню как долго, в кустах чёрной смородины, и ел, ел, ел только живительные ягоды! Благодаря смородине выжил!
С тех пор это моя самая любимая ягода!
Надо нам сегодня обязательно смородину в саду собрать, а то осыплется! И вечером полить кусты! – обняв меня, улыбнулся дед.
А сколько раз меня спасали мои лошади! Выносили из боя.
В холодном и дождливом ноябре 20-го наша дивизия латышских стрелков составляла ударную группу Красной армии, которая штурмовала Перекоп.
При переходе через Сиваш меня ранило, и я упал с лошади в чёрную жижу ила, перемешанного с кровью. Шери преданно стояла рядом. На поле боя, рыжую с белой гривой кобылу было видно издалека. И комиссар, как мне рассказали, заметил её, и приказал привести. Так меня и обнаружили. Гнилое это было место! Столько там Врангель наших положил. Выжили единицы!
И дальше продолжали выживать, казалось бы, уже и в мирное время.
Как же я «пел» в 38-ом, выл в камере Бутырки.
– А почему? – переспросила я.
– Если бы я знал, может, и не выл. История рассудит. Полтора года в камере корчился на бетонном полу от болей, холода, пыток и от несправедливости. И опять повезло! Кто-то замолвил за меня слово! Выпустили! Но вышел уже инвалидом.
После этого, ты знаешь, в 1940-ом я устроился художником в артель. И писал портреты вождей – борцов за справедливость, за которую мы воевали, сидели в лагерях, верили и погибали! Портреты отправляли на фронт, в парткомы, в райкомы, на предприятия.
...Вот так в НАШЕ ВРЕМЯ строили мы новое общество – социализм, а теперь идём к коммунизму! Может и дойдём! А портреты вождей, которые я пишу, нам помогут! – тяжело поднявшись с дивана, сказал дедушка. А про Отечественную войну, столько уже написано и рассказано, и сколько фильмов! Только у каждого был свой фронт! Боевой и трудовой. Боролись и выживали!
– Да, что я тебе, моя внучка, всё это рассказываю. Ты ещё слишком мала! Правда, может быть, что-нибудь останется в твоей светлой головке, и расскажешь потом своим детям!?

Во время Отечественной войны твою бабушку – мою любимую жену Вареньку, было не узнать. А было-то ей в то время всего за тридцать с небольшим! Как тень ходила, дома двое маленьких детей, ответственная работа, главным инженером в «почтовом ящике», да и соседи в нашем генеральском доме были ещё те! Не знали, что от кого ждать!
Каждую ночь в наш двор в центре Москвы за кем-то приезжал чёрный воронок, выводили, а кого-то уже и выносили на носилках, накрытых простынёй. Мы были уже ко всему готовы. В углу коридора стояли собранные чемоданы. Считай, спали на них!
В то время мы уже пели всей семьёй, и чаще про себя. Надо было жить дальше!
– А что стало с дедом Иоганном? – напомнила я моему деду.
– Иоганн заслуживает отдельных страниц истории. Можно написать роман о его жизни и боевом пути!
В 1922-ом за ликвидацию контрреволюционных банд в Восточной Сибири – был награждён именными золотыми часами Наркомвоенмора.
Позже, уже в тридцатых годах после окончания в 1926-ом году военной Академии им. Фрунзе был назначен начальником штаба горно-стрелковой дивизии Средне-Азиатского военного округа в звании комбрига. Устанавливали в Средней Азии советскую власть. Боролись с басмачами моджахедами.
Много интересного рассказывал. Сразу и не вспомнишь.
С тех пор у меня его подарок висит – вот этот верблюжий ковёр с кистями.

В 1931-ом году был переведён в Москву, преподавать в Академии им. Фрунзе. В 1934-ом году – назначен начальником штаба горно-стрелковой дивизии в г. Ашхабад. А в 1936-ом – уже был зачислен слушателем Высшей Военной Академии Генштаба, и через год – начальником первого курса этой Академии.
А впереди нас ждала долгая дорога – длиною в жизнь!
Только жизнь Иоганна оборвалась рано. Посмотри наш альбом с фотографиями и папку с документами, которые я храню. Вот один из них:
«В августе 1938 года в результате клеветы Бебрис И. Г. был репрессирован, и умер в заключении в 1944-ом году в возрасте сорока пяти лет. В 1956-ом году был посмертно реабилитирован».
Это архив истории нашей семьи! Фотографии тех лет, статьи в газетах о нашем боевом пути, письма, свидетельства и документы. Семейная реликвия. Берегите её!

Мой брат Бебрис Иоганн Густавович был одним из четырёхсот репрессированных комбригов Красной Армии. Память о нём осталась в книгах, в газетах, в архивах в Москве и в музее Эстонской Боевой Славы в Таллине. И в названии улицы в ЭССР, улицы героя Гражданской войны Иоганна Бебрис.
История – она такая, как две стороны одной медали! Одна сторона матовая, другая блестящая! И у каждого она своя!
– Посмотри, – обратился дед ко мне, – вон там, в серванте, в коробочке лежат мои медали и Орден Красной Звезды. Это наглядная история! Можно потрогать!
А сейчас, только и пой! Мир и покой! Ну, какую споём?! – повернулся он ко мне, – я люблю Зыкину! Какой голос!
«Течёт река Волга... А мне уж...!» – пропел он и с иронией переспросил, – А сколько лет?
– Деда, а почему к нам дядя Витя с семьёй не приезжают?
– Кто? Виктор?! На этот вопрос мне сложно ответить. Давай лучше попоём! Не хочу я о нём говорить... Разошлись мы с ним во взглядах. Не понимает он меня и осуждает, что не так я жил, и не за то боролся! Обидно! У нас с ним разная Правда! А две Правды в одном доме не уживаются! Видно, и она у каждого своя!
Вот так, моя милая внучка, вырастешь, узнаешь!

А ХХ век был нашим временем!

---