Вера и смерть

Готовиться к смерти Вера начала с пяти лет, вместе с бабушкой. В разговоре с соседкой та жаловалась на боли в спине и причитала, что ждет – не дождется, когда ангелы протрубят ей отходную и унесут на заслуженный отдых в Небесное Царство. Вечером бабушка взялась за блины, и Вера, наматывая круги около табурета, остановилась и поинтересовалась, в какое-такое царство она собралась. Старушка махнула рукой в сторону позолоченного солнцем подоконника, сказала, что «там, на небе, никто не болеет и всё есть» и «скорее бы смерть пришла, а то сил никаких не осталось вас, оглоедов, воспитывать». Вера подбежала к окну, забралась под тюлевую занавеску, чихнула от осевшей на ней известки, и, глядя на заходящее солнце, спросила, будет ли на небе велосипед. Получив в ответ утвердительный кивок, она всем сердцем пожелала умереть как можно скорее.
Вера ждала смерти каждую минуту и, памятуя о том, что дедушка, которого она никогда не видела, умер во сне, засыпала, ожидая увидеть утром у дверей новенький велик с непременным сигнальным звонком и сияющими катафотками. Однако смерть все не приходила.
Бабушка откладывала на похороны с каждой пенсии. Лаковые туфли были уже готовы, в шкафу висел выходной костюм двадцатилетней давности, обработанный нафталином. Она регулярно снимала его с плечиков и чистила, поскольку на тот свет нужно отправляться в лучшем виде – событие это все-таки ответственное и случается всего один раз в жизни. Вера подумала, что приход смерти хорошо бы ускорить, а то велосипеда не дождешься, и тайком начала готовиться вместе с бабушкой. Покопалась в мешке с носками, вытащила одинаковую белую пару и спрятала в коробке из-под электрического чайника. Этого ей показалось мало – забравшись в шкаф, она отыскала зеленую атласную комбинацию с кружевами, которую бабушка никогда не надевала. Кружевной шлейф волочился за ней по полу, и лучше наряда для Небесного Царства было не найти – сорочка отправилась в коробку к носкам. Все было собрано к смерти, и вот-вот она должна была забрать Веру. Девочке представлялось, как едет она по Царству на велосипеде и за спиной ее развеваются атлас и зеленые кружева.
Но смерть как будто смеялась над Верой. Вместо нее она забрала соседа дядю Петю Качалова – помер он от сердечного приступа, а работал сторожем на овощебазе. Половина Лосиного собралась хоронить дядю Петю – кто пришел ради поминок рюмку-другую пропустить, кто просто поглазеть на покойника, а кто и правда попрощаться хотел. Бабушка тоже собралась на кладбище, и, к большой радости Веры, прихватила внучку с собой.
На подходе к кладбищенским воротам слышались крики и плач. У земляной насыпи на деревянных табуретках стоял обшитый красным сукном гроб, где спал тощий дядя Петя с посиневшим носом. Рядом лежала пара пластмассовых венков от коллектива овощебазы и один неподписанный. Его жена, краснолицая Варвара, один за другим совала в руки стоявшей рядом дочери использованные носовые платки с воплями «что ж ты так рано от нас ушел» и «на кого оставил», выхватывала их назад и сморкалась по второму кругу. Дочь дяди Пети тоже плакала, всхлипывали и несколько родственных старушек. «И чего они ревут, радоваться надо, – думала Вера. – Все у человека будет теперь, даже велосипед». Пришел, шатаясь, и Верин отец – он прижимал к груди початую бутылку, оступился и едва не угодил в могильную яму. Бабушка со злостью схватила его за шиворот, а отец, утирая слезу, закричал: «Это все вы, бабы! Сгубили парня, теперь и шкалик раздавить не с кем!» Тут уж на него накинулась целая орава бабушкиных подруг, которые вытолкали его прочь. А Вера, увидев всеобщее замешательство, бросилась наперерез к покойнику, принялась трясти его за рукав и кричать: «Дядя Петя, ну как же ты помер, скажи? Забери меня с собой!» Бабушкины подруги переключились на Веру, оттащили ее от гроба и принялись шушукаться, что ребенок, вишь, чувствительный, и так переживает смерть соседа – по большому-то счету алкаша и бездельника. Дядю Петю опустили в могилу, Вера рыдала в полный голос – вместе с красной материей гроба исчезала под землей ее велосипедная мечта.
За столом вспоминали покойника и говорили – ну слава Богу, хоть сено успел скосить. До картошки, правда, не дожил, придется Варваре с дочерью самим копать, а поле-то соток тридцать, не меньше. Им теперь столько и не надо, в заготконтору по три рубля сдадут, – глядишь, и денег выручат. Вера жевала маринованные огурцы и донимала расспросами бабушку – если человек в гробу лежит, значит, он уже мертвый? Бабушка кивала и говорила, что без гроба хоронить никто не будет.
На следующее утро Вера не могла дождаться, когда мама уйдет на работу. Детский сад был закрыт на месяц – там травили тараканов и красили забор, так что Вера сидела дома то с отцом, то с бабушкой, которая жила неподалеку. Сегодня она еще не пришла, и девочка перебирала игрушки, думая о велосипеде и выжидая подходящий момент. Во дворе послышался грохот и ругательства, в дверях появился отец – не с первого раза ему удалось вписаться в проем. Он поднял палец кверху и медленно опустился на пол, растянувшись по всей прихожей. Вера, не обращая внимания на пьяное бормотание отца, вытащила из голенища его сапога молоток и поволокла по коридору. Возле кухонного шкафчика остановилась, открыла дверцу и, встав на цыпочки, попыталась достать заржавевшую банку из-под кофе. Удержать ее не получилось, гвозди с грохотом рассыпались по полу – Вера еле успела присесть на корточки и прикрыть голову ладонями. Отец выкрикнул: «Стой, стрелять буду!», и через несколько секунд снова захрапел. Она положила несколько гвоздей среднего размера в передний карман и, прихватив молоток, вышла из дома.
Вверху не было ни облачка, пахло тмином, разросшимся по всей ограде. На куче песка, вытянув лапы, спала беззаботная Баська. Вера обогнула малинник, пару раз ойкнув из-за крапивы, и остановилась у жирных лопухов. Там валялись сломанные ящики из деревянных реек, в которые, если их починить, можно было поставить банки с вареньем и на зиму опустить в погреб. Вера сложила коробки в линию и легла рядом, чтобы посмотреть, сколько штук ей потребуется.
Сделать одну коробку из трех оказалось не так-то просто. Занозив пальцы и кое-как скрепив две, Вера отправилась на подзаправку – в это время на обед с работы как раз вернулась мама. Отпинав отца, мама с криком всучила ему в руки ведро и отправила кормить куриц. Вере тоже перепало за рассыпанные гвозди, вымазанную юбку и царапины на руках и коленях.
После обеда девочка со всех ног побежала к лопухам. Отец с пустым ведром лежал в малине – перед этим он, видимо, топтался вокруг и прошелся по коробкам, безнадежно испортив полдня тяжелого труда дочери. Этого Вера вынести не смогла и разревелась самыми горькими в своей жизни слезами. На крик прибежала собиравшаяся на работу мама и подоспевшая следом бабушка, вернувшаяся из комхоза. Вдвоем они растолкали отца и, разобрав сквозь море слез просьбу Веры, наперебой стали кричать, чтобы он сколотил ей коробки, как она хочет. Отец, матерясь и проклиная всех женщин на свете, смастерил из реек один большой дырявый ящик. Верины слезы высохли тут же, и с ощущением полной победы она бросилась в свою комнату, чтобы достать узелок с похоронными вещами.
Мама с бабушкой ушли, отец забрался на чердак и захрапел оттуда на весь дом. Вера медленно, чтобы не поломать, протащила ящик через двор, время от времени останавливаясь на отдых, внесла его в большую комнату и положила посредине. Надела перед зеркалом зеленую комбинацию с кружевами, мамины красные босоножки поверх белых носков, легла в гроб и закрыла глаза.
Сколько времени прошло? Может семьдесят лет, а может семь минут. Перед глазами Веры мелькали лица, предметы, события, все кружилось хороводом – знакомое и незнакомое. Во сне или наяву – она перестала различать.
Кто-то коснулся ее руки – перед ней стояла женщина со смутно знакомыми чертами, на ней были лаковые туфли и бабушкин выходной костюм. «Верочка, ну вот и дождались мы тебя. Как ты без нас жила? Вспоминала ли?» «Бабулечка, всю жизнь вспоминала», – она приподнялась на локтях и увидела, как в комнату вошла мама. Ее лицо было спокойным и гладким, было видно, что она и не думает кричать на дочь за взятые без спросу красные босоножки. Вере от этого стало смешно и радостно. Мама погладила ее по голове и поцеловала в макушку. «Мамочка, а где же самое главное?» В комнату вошел отец, ведя за руль новенький синий велосипед с блестящими спицами. Отец был трезвым, смотрел печально и словно просил за что-то прощения. Вера выскочила из ящика и, подобрав зеленый подол, бросилась к маме, обняла ее, потом бабушку и отца, подбежала к велосипеду и посигналила несколько раз. Катафотки велосипеда сияли. Из окна во все стороны лился белый, невозможно белый свет.

Светлое будущее наступает

Позвонила мама из Седельникова, говорит – жизнь в селе бьет фонтаном. На днях торжественно вскрыли капсулу времени, которую комсомольцы зарыли в 1968 году у памятника герою Гражданской войны А.И. Избышеву. Собрались, так сказать, ветеранским активом ВЛКСМ, встали у монумента под елочками, воткнули лопату в мерзлую землю. А на вечер заказали столики в кафе у автозаправки – торжественно отметить 100-летие комсомольской организации.

«Вы, комсомольцы 2018 года, живете при коммунизме», - гласит рукописный текст на пожелтевшем бумажном листке.

В Седельникове, тем временем, -12 и падает снег. В бабушкиной квартире поддувает от окна, и мама натягивает ей на колготки толстые вязаные рейтузы. Бабушка свою квартиру не узнает – ей кажется, она в гостях у брата Родиона. Время от времени она обращается к моему отцу со словами: «Ну, погостили и хватит. Теперь потёпали домой». Отец берет ее под руку, ведет по комнате до входной двери, потом на кухню и обратно в комнату. Круг замыкается. Бабушка ложится на диван и дремлет.

«Вам повезло своими глазами увидеть светлое будущее, - зачитывает послание бывший председатель райком ВЛКСМ Витёк Кондратьев и сморкается в бумажный платок. – Будущее, которое строилось руками нескольких поколений советских людей. Наш современник, Юрий Гагарин, проложил первые космические трассы. Вы – летаете на другие планеты».

Бабушка просыпается и просит моего отца поехать во Львовку – поработать с родней, чтобы на их семью начислили больше трудодней. Это такие отметки в тетради, по которым крестьянам полагались продукты (но их не давали). «Так нет уже ведь никаких трудодней, мать! И ты, и дети твои – все давно пенсионеры», - ворчит отец. Она грозит ему кулаком – как это, нет трудодней, а куда же они подевались… «И Львовки никакой нет лет сорок», - не унимается отец, но бабушка уже запрокинула голову на подушке и шумно дремлет, подергивая заострившимся носом.

Вечером мама оставила стариков и побежала на встречу с комсомольским активом. Кафе у заправки полыхает огнями цветомузыки, вчерашние комсомольцы в блеске седины и золотых зубов танцуют под нестареющие хиты 80-х. Из дальнего угла доносятся нестройные песнопения – не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодой. Мама стоит в дверях, прислонив голову к косяку.

Светлое будущее наступает. Будущее наступает. Наступает.