Валентину Анатольевичу Куклеву, моему другу, посв.
Со светлой памятью и улыбкой.
"Великие деяния часто рождаются на уличном перекрестке
или у входа в ресторан".
(Альбер Камю, французский прозаик, философ)
...Один мой хороший знакомый всегда начинал свои воспоминания дигитально. Выпив стакан портвейна, закусив и дождавшись, когда "зацепит", он с одной ему ведомой точностью называл год и день в его рассказе происходящего, а затем ещё давал и географическую навигацию. Звучало это примерно так: "23-е февраля. 1967-го. Сахалин". Затем следовало повествование пережитого, которое звучало подчас сюрреалистично. Но всякие сомнения в правдивости некоторых деталей происшедшего отметались обозначенной цифирью. Она внушала доверие и вкупе со вторым стаканом производила нужный эффект... Не скрою, был у меня соблазн начать например так: "Вызов после первого урока к директору школы не сулил ничего хорошего". Или: "Мы были обречены". Но формат "дд.мм.гггг" плюс широта/долгота, помноженная на выпитые градусы, чертовски хорош и соблазнителен. А потому:
23 февраля 1990 года. Чимкентская область. ПГТ Сас-Тюбе.
К директору школы нас вызвали двоих: меня и Валю Стрюковскую. Беда наша заключалась в том, что мы были ответственны за интертеймент. Я – в учительской комсомольской организации, Валя командовала тем же фронтом в профкоме. В сухой, беcцветной форме директор изложил, что наш цементный завод – кормилец, краса и гордость посёлка – завоевал переходящее знамя области за трудовые свершения. А посему, областное начальство решило приехать в посёлок и это самое знамя вручить прилюдно в нашем клубе. А чтобы народ стянулся к действу и не заскучал во время торжественной церемонии, приуроченной, как раз кстати, ко Дню Советской Армии, наши областные отцы заботливо подумали и о развлекаловке. КВН! – решили они. Завозное студенчество – команда Политехнического института из областного центра – супротив местной глубинной шантрапы. Вот где будет потеха! Да ещё сколько "галочек" можно поставить: тут тебе выезд и вывоз "на места", и общение с селянами, и забота о подрастающем поколении и пр. пр... В общем, дороговато тянуло мероприятие. А в самом низу этого вот чужого алгоритма – мы. Подстава, короче... Именно это мы в деликатной форме попытались изложить начальству. Но все наши: "Когда мы всё успеем за полдня? Что за скоропостижность? Это волюнтаризм!!! А судьи кто?!" – остались без ответа. Уже в дверях директор нас остановил и добавил: "Вячеслав Иванович. Подойдите к КВНу ответственно. Серьёзно. Про перестройку не забудьте. Про школьную реформу. Детали согласуйте с завучем".
"Кадры решают всё."
(Иосиф Сталин)
Далее действо развивалось по классическому, периодически эксплуатируемому киношниками сценарию: когда в малом и большом мирах худо, изжога или беда грозит какая, находится горстка симпатичных головорезов, противостоящих всему этому. Началось всё с "Семи Самураев" Акиры Куросавы. Голливуд, разглядев большой потенциал в этом сюжете, адаптировал его под себя в вестерне "Великолепная семёрка". И пошло-поехало: "Три Амиго", "Армагеддон", "Люди Х", "Лига Выдающихся Джентльменов" и прочеизмы... А в общем-то, не в количестве героев глубинная суть, а в том, что в годину Вселенского челленджа и опасности, когда некоторые хилые духом и недостаточно демократизированные народы пребывают в панике, испуге или запое, крутые парни, берутся за дело и через пару часов – бац! – Хэппи-энд...
Смутно представляя, кто нужен для прорыва и доверившись интуиции, мы в кабинете у завуча начали селекцию. Первым в списке оказался лаборант Райнгольд Цимфер. На вопрос завуча об обосновании освобождения его от работы мы по деловому ответствовали: мол, молодой, незашторенный взгляд на мир, опять же- интернационализм. На самом то деле определяющим было наличие у лаборанта спирта, ежемесячно получаемого из базисного магазина для использования в научно-лабораторных целях. Ещё мы выбрали десятиклассника Еркена Мыктыбаева. В данном случае решающим фактором послужил его небольшой рост. Потенциально это его временное качество можно было применить. Третьим был выбран Панфилов (в школьном миру Семёныч), дворник школы. Был он весь какой-то неказистый и, как и любой уважающий себя школьный дворник, много пил. Это, как мне говорили, было у него потомственное. Завуч попытался протестовать, мол, зачем такой эксперимент, ведь над нами все смеяться будут. Но наше с Валькой восхищение его родословной, а в особенности: "Дык, мы в принципе и хотим, чтобы было весело..." – взяли верх. Но, видимо, заподозрив неладное, завуч всё же решил внедрить к нам "своего" и включил в состав команды парторга школы, трудовика Афанасьева Александра Ивановича. Последнее, что мне пришло в голову, было выпросить макет скелета из биологического кабинета. "А это наверное символ Нетленности и Вечности?" – съязвил завуч. "Нет, вы знаете, как раз таки наоборот. Это Шекспировский референс на краткость Бытия." – парировали мы. Улыбнувшись, завуч "дал добро". На том и порешили. Труднее всего пришлось с Панфиловым. Насмерть перепугавшись, он игнорировал все наши увещевания, типа: "Семёныч, выручай! Отступать некуда! Надо постоять за посёлок!"... Отчаявшись, я применил удар ниже пояса. "Пузырь перед выступлением, литр после..." – коротко и ёмко искусил его я. Семёныч на минуту взгрустнул и тяжело выдохнул: "Ваша взяла...". Двадцатью минутами позже полбутылки спирта в колбе у лаборанта, парторг, скелет, Семёныч, Кеша и мы с Валькой уже сидели в кабинете зав. клубом Майи Николаевны и вертели диск телефона. Мы вызывали своих...
Сначала приехал электрик профилактория Саша Меджитов на своей "Яве". Через четверть часа заводской профкомовский "УАЗик" привёз Юру Казачкова и Бориса Асхадулина. Боря обладал отменным чувством юмора, громким голосом и ста десятью килограммами веса. Вместе с его непосредственностью это было необходимым и достаточным, чтобы быть бессменным поселковым Дедом Морозом. Вес позволял держать алкоголь и объёмный мешок с подарками, а голос долетал до всех уголков поселкового спортзала, где обычно проводился предновогодний вечер. С Юркой и Сашкой мы вместе тянули не один срок в пионерских лагерях и часто делали невозможное возможным...
Последним пришёл мой друг, директор муз.школы, Валентин Куклев. Со своим баяном и секретаршей. Без Валентина и его виртуозной игры на баяне мы были бы просто дурашливыми персонажами. Мы знали это. Именно Валентин мог своим музыкальным талантом и чутьём сделать выпуклое ещё более выпуклым, а не выпуклое возвести в гениальное. В принципе, он в одном лице был самодостаточной КВН-овской командой и то, что он работал на общую идею, делало его энергетически незаменимым, необходимым и достаточным. Пока разводилось и разливалось содержимое колбы, мы позвонили в Чимкент своим бывшим выпускникам. Результаты разведки были неутешительные: политеховская команда была сильна на слово. К тому же они имели сильную подтанцовку. Поглядев на Семёныча, парторга и скелет мы приуныли. Майя Николаевна открыла нам клубную костюмерную и сочувственно удалилась... Мы налили. Юрка занюхал рукавом близвисящего гусарского костюма и...
"Я беру глыбу мрамора и отсекаю от неё всё лишнее".
(Огюст Роден, французский скульптор)
Началось... Это будет срез! Исторический срез героев Отечества!! От Ильи Муромца до современности!!! Костюмы есть. Нужны тела. Муромцем предложили быть парторгу. Александр Иванович замахал было руками, но мы, аргументировали выбор тем, что с этой ролью могут справится только два человека – или он, или скелет. А поскольку от скелета толку пока нет, то уж надо выручать! Парторг приосанился и деловито произнёс: "Замётано". Соловьём-разбойником к парторгу определили Еркена. Диахроническая мысль забурлила дальше... Панфилов был произведён в поручики. Поручик Ржевский. В Наташу Ростову пошла секретарша. Юрка стал Чапаевым. В ординарцы к нему пошёл Сашка. "Третьей будешь?" – спросил Юрка Вальку. Валя, перекрестившись, согласилась на роль Анки-пулемётчицы... Гольда стал Чонкиным, я – красноармейцем Суховым.. Костюмы имелись для всех. Только Панфилову не нашлось подходящих штанов. Но тут Юрка, примерив на себя шаровары Чапая, отдал своё трико Семёнычу. Панфилову неожиданно гусарский верх и трико, заправленное в почти отжившие кеды, очень понравились. Тут мы вспомнили, что Боре не достался персонаж. Героев Отечественной войны 1812-го года Борис Латыпович отказался представлять наотрез. И тогда мы нашли простой и гениальный выход – Боря наденет свой дед-морозовский костюм. Будет Дедом Морозом. Почему? Да просто так. Все в одном формате, а Боря в другом. Сюрреализм... Мы налили и выпили. Наташа Ростова кокетливо подмигнула поручику, Валентин взял ля мажор, Боря нацепил бороду из ваты и немецкую трофейную каску, парторг ласково поправил голову скелету, Чапай положил руку на коленку Анки-пулемётчицы, и мы начали Творчество. Переделывались анекдоты, сочинялись куплеты, обсуждались мизансцены. Добрых полчаса ушло на то, чтобы обучить Панфилова фразе: "Да уж, живут же графья...". Принимая во внимание генетическую немногословность Семёныча, мы доверили ему только эту реплику. Но он никак не мог её в себя вместить. У него получалось то: "Графья уж да...", то "Живут же да..." и даже антисемитское: "Жиды уж графья...". Дописав диалоги и разок отрепетировав на сцене под баян, мы разбрелись по домам, чтобы передохнуть и через несколько часов встретиться вновь...
"Следует признать, что подобно чуме, театральная игра –
это бред, причём такой бред, который передаётся".
(Антонен Арто, французский писатель, поэт)
Они приехали на трёх автобусах. Весёлые и находчивые чимкентские студенты. Команда и группа поддержки. Племя младое, незнакомое... К областному начальству подтянулось районное и местные авторитеты. После короткой рекогносцировки мы срочно позвонили школьным вожатым. Поднимайте народ, 10-ти классников! Пусть берут стулья в музыкальной школе и размещаются в проходах. Нужна поддержка зала. Крепкий тыл... Панфилов деловито напомнил о предстартовом пузыре. Мы с Сашкой вызвались съездить в магазин за допингом. Сашка завёл мотоцикл. Я прихватил с собой скелет и, усадив его между собой и Сашкой, водрузил ему на голову немецкую каску. Так втроём мы и зашли в магазин, изрядно озадачив продавщицу. Успокаивая её, Сашка коротко бросил: "Не пугайтесь... Напросился, вот, покатать, посёлок показать...". Поймав настроение, последующие 15-20 минут мы веселили подходящий к клубу народ тем, что выписывали круги вокруг памятника Ленину и выкрикивали шутки в адрес проходящих знакомых. Слух о катающемся скелете мгновенно распространился по посёлку. Народ стал подтягиваться к клубу и веселился от всей души. Публика была разогрета... Немного поднапряг нас Юрка. Появился он к самому нашему выходу. Почему-то в шлеме танкиста вместо Чапаевской папахи. "Так надо..." – коротко бросил он. Мы не возражали...
Ну, что сказать, чимкентцы выступали хорошо. Была у них и подтанцовка, и перестройка, и школьная реформа, и группа поддержки с плакатами и речовками. Не было только одного – драйва, раскрепощённости, чувства последнего и решительного боя. А нас несло. Голый по пояс парторг так вошёл в роль, что начал говорить свои реплики употребляя старославянскую лексику. Семёныч так и не выговаривал правильно свою фразу, чем приводил зрителей в неописуемый восторг. Мы с Юркой начали импровизировать, причём так удачно, что Дед Мороз махнул рукой и захлёбываясь хохотом со словами: "Ой, не могу!" покинул сцену. Мы даже внепланово спустились в зал. Юрка, кивая знакомым девчонкам, бросал какие-то реплики оторопевшему областному начальству. Я подсел к первому секретарю райкома партии и, дыхнув на неё портвейном и называя Гюльчатай, поздравил с наступающим Международным женским днём. Вдруг Юрка резко рванул с головы танкистский шлем, и тут мы поняли причину его опоздания на выступление. Под шлемом ничего не было! В смысле, не было волос. Бритая под ноль голова. Поклонницы Юркиного творчества из числа спелых десятиклассниц бросились к нему, оставляя на его бритом черепе следы различных оттенков губной помады. Зал ревел. Крики и аплодисменты слились воедино... На разминке мы шутили на грани фола. Но это проходило на ура. Зал забыл о существовании другой команды. Всё превратилось в наш импровизированный бенефис. Даже за кулисами студенты прижимались к стенам, уступая нам дорогу в костюмерную. Зауважали они нас. Понимали, что нет у нас за душой заготовок и репетиций, а есть другое. Стержневое...
Тем временем начался последний конкурс. Первыми выступали гастролёры. Мы не стали смотреть, а просто пошли в костюмерную. Нам уже было всё равно. Мы были в другом мире – мире наших персонажей. Разлив остатки и посчитав, что Панфилову уже достаточно, мы шутки ради посоветовали ему выйти на сцену и занять чем-нибудь публику до нашего появления. Мол, давай, Семёныч, поговори со зрителем по душам про жизнь, про текущий момент... Мы и представить себе не могли последствия нашей шутки. Закусывая на ходу, мы вышли из костюмерной. Нас встретили волны хохота, доносившиеся из зала. Оказалось, что гости закончили своё выступление, и Панфилов таки вышел на сцену и о чём-то повествовал в микрофон. Всполошившись, мы подошли поближе. А Семёныча не на шутку прорвало. Он коротко рассказал о проблемах со школьным дворническим инвентарём, об использованных презервативах, которые он постоянно находит возле школьного тира. Потом он переключился на перебои в системе поселкового снабжения продовольствием, на воровство на заводе и некачественный самогон варимый местными кустарями с указанием имён... Тут всполошился Боря Асхадулин. "Всё, мужики, пора заканчивать эту всенародную исповедь! Семёныч начал сдавать явки...". Поправив ватную бороду и каску, Боря вышел на сцену, сгрёб Панфилова в охапку и понёс его закулисы. Видимо почувствовав, что это его первая и последняя возможность быть услышанным всем народом, Семёныч начал яростно рваться к заветному микрофону. Кивер сполз набок, трико с оттопыренными коленками предательски сползло, обнажив якро-зелёную полоску материи, безошибочно опознанную даже зрителями последних рядов, так как именно трусы такого цвета, обменянные цементным заводом по бартеру у чимкентской швейной фабрики носило всё мужское население посёлка и окрестностей. При виде Деда Мороза, уносящего в своих объятиях поручика Ржевскогоб волны хохота, сопровождавшие монолог Панфилова слились в один мощный девятый вал... "Погодь, Латыпыч!" – кричал вырываясь поручик – "погодь, бородатая твоя рожа! Осади! Я ещё про участкового не сказал!". Видя всю бесполезность борьбы со ста десятью Бориными килограммами, Панфилов с отчаянной тоской в голосе впервые выкрикнул то, что мы тщетно добивались от него целый день: "Эх, бля, живут же графья-я-я!!!".......Вынеся Панфилова за кулисы, Боря рапортовал: "Поручик Ржевский удачно провёл артподготовку. Пора, мужики!..". И мы начали свой парад-алле под "Прощание Славянки", лихо и с надрывом играемую Валентином. Первым на сцену шагнул Дед Мороз с Соловьём-разбойником на плечах. За ним бритый Чапай с Наташей Ростовой в обнимку. Затем Илья Муромец и Чонкин, поддерживающие под руки обмякшего поручика Ржевского. Петька со скелетом и Анка-пулемётчица были замыкающими. Уже любое наше движения и реплика сопровождались взрывами смеха. Завершая этот театр абсурда, я вытянул из подставки переходящее красное знамя, и мы, дав круг почёта, покинули рампу...
Хэппи-энд...
"Где начало того конца, которым оканчивается начало?"
(Козьма Прутков, литературная маска)
Жюри пришлось дать нам первое место. Но нам уже было всё равно. За кулисами нас обнимали и целовали. Кто-то наливал. Нас буквально на руках вынесли из клуба. Возле памятнику Ленину мы произнесли поздравительные двадцати-трёх-февральские здравицы, дружно гаркнули "Служим Советскому Союзу!" и пошли на посиделки, где ещё добрых два часа, пока силы не покинули нас, продолжали наш импровизированный концерт...
PS. Нас отметили приказом по школе и заводу. Панфилова в приказ включить почему-то забыли. Мы ему сами сделали Почётную грамоту, вызвали по селектору в пионерскую комнату и вручили. "Первая моя грамота в жизни..." – сказал Семёныч, и вдруг его глаза блеснули слезой... "Да ладно, Семёныч, главное, чтоб не последняя..." – успокаивали мы его. В дверях он обернулся и сказал, обращаясь ко мне: "Про литр не забудь, Иваныч. Да и сам после школы присоединяйся. У меня огурчики хорошие имеются. Посидим... Как графья...". Я почувствовал, что заплачу сам...
PSS. Директор школы позже мне рассказал, что первый секретарь райкома партии поинтересовалась у него, кто этот, ну, тот – со знаменем, который дышал на неё портвейном и поздравлял с наступающим Международным женским днём?.. Узнав кто, после короткой паузы она бросила: "Перспективный молодой человек. Надо бы в партию его принять. Такие люди нам нужны...".
Но об этой не менее весёлой истории как-нибудь в следующий раз...
