Автор: | 29. мая 2021



150 лет со дня рождения Агатангела Крымского

Агатангел Крымский – явление научное, литературное, политическое, к сожалению, недооценённое и практически забытое. Можно сказать, что герой этого повествования – это европейское явление в жизни Украины, ее европейский менталитет.

Рубеж ХІХ и ХХ веков ознаменовался появлением огромного множества различных мод и пристрастий, среди которых весьма интересна ориенталистика – направление, которое должно было обслуживать европейские колонизаторские амбиции на Востоке, но постепенно стало вполне самодостаточной наукой. В Российской империи, а потом уже и в советской Украине, в этой области плодотворно работал Агатангел Крымский, человек трагической судьбы.
Будущий учёный родился 3 (15) января 1871 г. в городе Владимир-Волынском в большой семье – у него было две сестры: Анна (Ганя, как ее называл Агатангел) и Мария (Маша), а также брат Ефим (Сима). Самые тёплые отношения сложились у Агатангела, если судить по письмам, с отцом Ефимом Степановичем, Машей и Симой.
Отдельный раздел жизни А. Крымского – это взаимоотношения с матерью Аделаидой Аркадьевной, пожалуй, особенно остро сказавшиеся на его психике и дальнейшей судьбе. Из огромного пласта эпистолярного наследия учёного, красочно описывающего жизнь и душевные трагедии своего автора, не осталось ни одного письма матери. Он редко вспоминал ее, практически никогда не передавал приветы. Интересное отражение нашёл образ матери в его романе «Андрій Лаговський» (1904–1919). О том, что этот роман – душевное откровение А.Крымского, полная проекция его жизни и метафизических поисков, можно говорить вполне уверенно. Исследовательница жизни ориенталиста Соломия Павлычко отмечала, что Лаговский – alter ego своего творца.
В романе А. Крымский (литературный псевдоним – А. Хванько) объясняет свои отношения с матерью. Главного героя раздражают грубость матери и ее неотёсанность, раздражает, что она промышляет ростовщичеством и вертится в господских домах, где даже не знают ее имени. Лаговский прощает мать в конце романа, но этот идеал оказался недосягаемым для самого Крымского.
Происхождение Агатангела Крымского, вероятнее всего, сыграло не последнюю роль в выборе профессии, а профессия существенно повлияла на самоидентификацию. В своих ранних автобиографиях А. Крымский старательно ретуширует историю семьи. В письмах к профессору Емельяну Огоновскому или к Ивану Франко в 1890-х гг. видно, что он стыдится своего татарского происхождения. Только другу Борису Гринченко весьма неохотно признается, что имеет восточные корни.

Дом в Звенигородке, где Агатангел Крымский провел свое детство

Понятно, что Крымский знал о своём восточном происхождении («лицо ориентального типа», как писал Емельян Прицак, ученик и биограф), ведь он сам требовал от отца вести заметки об истории семьи. Откуда же такое пренебрежение к собственной биографии? Причина, вероятно, кроется, как это ни парадоксально, в ориентализме ХІХ века. Крымский постигал знания о Востоке в эпоху неделикатного колонизаторства и вполне конкретной потребительской миссии Европы в странах, отношение к народам которых было как к варварам. Восток, конечно, заслуживал определенную интеллигентную снисходительность, но, в общем, считался чем-то второсортным.
Добавить к этому еще и слабое физическое здоровье, инфантильность, словом, откровенную болезненность – и получим гербарий комплексов. Крымский писал о себе, что он рос медленно, часто болел, и из-за этого терпел издевательства ровесников. В зрелом возрасте Крымский постоянно жаловался на психозы, неврозы, слепоту и жил в постоянном предчувствии скорого конца.
Наука стала для Крымского словно саркофагом, в котором он мог ощущать свою полноценность. Сначала он учится в Звенигородке (1876–1881), куда семья переехала еще в дошкольные годы будущего учёного. После протогимназии в Остроге (1881–1884) и Второй киевской гимназии (1884–1885) Крымский поступает в знаменитую Коллегию Павла Галагана (1885–1889). Коллегия стала для него духовным, академическим и психологическим лифтом в жизнь. В ней он столкнулся и со стигматизацией, и с педагогическим самодурством. Но именно в Коллегии Крымский изучает языки и, что более интересно, знакомится со взглядами Михаила Драгоманова – позже одним из главных разочарований жизни учёного. Можно сказать, что до момента окончания Коллегии, обвешанный болезнями, стрессами и раздвоениями, Крымский уже созрел в анатомическом и социальном смыслах.
Он становится студентом Лазаревского университета восточных языков в Москве (1889–1892). После окончания остаётся на кафедре арабской филологии. В 1892–1896 гг. учится на историко-филологическом факультете Московского университета. В 1896 г. после успешной сдачи магистерских экзаменов молодого учёного отправляют на год в Сирию и Ливан для овладения практическими языковыми навыками, и еще на год – в один из европейских университетов. В Европу Крымский не попадает, предпочитая остаться на Востоке.
Тяжёлые детские переживания, комплекс Эдипа, ранние жизненные разочарования взрастили в молодом человеке ряд противоречий.
Первое из них: поэт и учёный. Чувственность, вероятнее всего, преобладала у Крымского над логикой. В своей научной практике он отдавал предпочтение изучению культурных наследий тех или иных народов, хорошо разбирался в театре и литературе. Его герой Лаговский – математик по профессии, но он выдаёт в себе пасмурного эстета, романтика и философа-искателя смысла бытия.
Из этих разногласий вполне очевидно одиночество учёного. Весь роман пронизан угрызениями автора–одиночки: в доме матери его «нервирует одиночество», в Туапсе «сердце ему укололо одиночество», и во время болезни – «снова одиночество». Одиночество Крымского идёт, прежде всего, от его недугов: он боится быть бременем и вместе с тем ищет себе патронов. Из-за постоянных внутренних поисков он часто переживал неожиданные метаморфозы.
Еще одно противоречие: мужчины и женщины в жизни Крымского. Сложные взаимоотношения с матерью оставили след в понимании учёным роли женщины в его быту. Соломия Павлычко говорила о женоненавистничестве и гомосексуализме Крымского. В этом контексте интересен один эпизод из его жизни. Находясь в Ливане, Крымский познакомился с Марией Каменской, которой признался в любви, но получил решительный отказ. Вряд ли эту историю можно назвать любовной – молодые люди были знакомы всего несколько месяцев, а их отношения носили форму невинных прогулок по Бейруту. Но после этого случая серьёзных увлечений женщинами в жизни Крымского не наблюдалось. Однако ему нужна была любовь – честная и глубокая, способная на дружбу, понимание, сочувствие. Он находил ее в окружении мужчин – это видно из романа, и это следует из его жизни. Бесспорно, есть в этом что-то латентно-гомосексуальное, но однозначно – на уровне общей благосклонности, а не эротики.
Из своего восточного путешествия Крымский привёз целый литературный архив. Некоторые из его рассказов, стихов, переводов были опубликованы еще во время его отсутствия, некоторые ждали милости своего творца, ибо Крымский часто отмечал, что сам он – невысокого мнения о своих писательских талантах. Впрочем, в украинской культурной среде этого человека уже знали.
Возвращение Крымского в Российскую империю ознаменовало новый этап в его жизни. Он уже владеет, по меньшей мере, 16 языками (по другим данным – 30-ю и даже 60-ю!), преподаёт в университете, пишет научные работы.
Наряду с этим – украинская жизнь учёного. Еще во время обучения в Коллегии у него появился интерес к политической и интеллектуальной среде Киева, сохранявшийся и в дальнейшем: переписка с украинской элитой, написание статей в украинские издания, изучение украинского языка.
Именно поэтому возвращение Крымского в Украину в 1918 г. было не авантюрным приключением, а пересадкой на благодатную политическую и идеологическую почву. После 1918 г. профессор кардинально меняет свою жизнь.
Еще до своего возвращения в Киев Крымский успел пережить тяжёлую историю распрей с Драгомановым по национальному вопросу. Либерал Драгоманов не был готов к национализму галицкого образца, а вот Крымский под влиянием Франко и Гринченко требовал от интеллигенции именно такой идеологии. Но эти проблемы были только своеобразной прелюдией ко всему тому, что ждало Крымского в Киеве после 1918 г. Гетман Павел Скоропадский предложил открыть в Украине Академию наук. Крымский – непременный секретарь и один из первых академиков. Профессор становится затворником, общаясь только с родственниками, сёстрами Черняховскими, Кривенко-Косачами, семьёй Николая Василенко и его жены Наталии Полонской-Василенко. Позже близким другом становится Сергей Ефремов. Наталия Полонская-Василенко вспоминает: «Строительству Академии он посвятил всю свою жизнь, все время фактически руководил ею. Не зря в Киеве шутили, что Академия не Украинская, а «Крымская».
В 1924 г. в Украину из эмиграции возвращается Михаил Грушевский. Известный историк проигнорировал приглашение Вернадского создавать украинскую науку в 1918 г., а после возвращения начал делать некорректные выпады в сторону Крымского и Ефремова. Они ссорились едва ли не каждый день...
В том же 1924 г. друга Крымского Николая Василенко обвинили в сфабрикованном ОГПУ деле «Киевского областного центра действий». Учёный помогает Наталии Полонской-Василенко устроиться на внештатную работу, поддерживает ее и других учёных. В период установления в Украине советской власти он и Ефремов отчаянно бросались на амбразуру, воюя с бюрократией и поддерживая жизнедеятельность Академии.
У профессора слабое здоровье, прогрессируют слепота и неврозы, вызванные бедностью и постоянными проблемами в Академии. Крымский ищет себе помощника – секретаря и корректора – и находит студента Николая Левченко, талантливого выходца из простой семьи, как когда-то и Крымский. Позже он становится пасынком профессора.
В 1929 г. – «дело СВУ», в результате которого арестовывают Ефремова и Левченко. Названный сын возвращается домой, но тяжело заболевает. А. Крымский уверен, что спокойная жизнь в Звенигородке у Аделаиды Аркадьевны улучшит самочувствие Николая, но, вероятно, психическая болезнь оказалась слишком тяжёлым бременем для юного Шевченко. Спустя несколько дней после приезда он покончил жизнь самоубийством. Из воспоминаний Полонской-Василенко: «Горе Крымского не знало границ. Его спасала только вера. Он ходил в церковь, заказывал панихиды... Время проходило в безнадёжном одиночестве».
В то время работа Крымского в Академии – это хождение по краю пропасти. За ним следят сотрудники НКВД, хотя он и пытается сотрудничать с режимом. Со временем его объявляют неблагонадёжным и отстраняют от дел.
1939-й принёс объединение Украины, хотя и под тяжёлой рукой Сталина. К тому времени профессор уже еле сводил концы с концами, хотя во Львов на сессию Академии наук ехал как первое лицо и был искренне рад этому.
1941-й принёс новую беду – началась война. А. Крымский писал из Звенигородки Полонской-Василенко, с просьбой позаботиться о его архивах. Позднее за ним приехал автомобиль якобы забрать в Киев. Однако, ни в Киев, ни в Уфу он не попал. После этого след учёного потерялся, и долгое время ничего не было известно о его дальнейшей судьбе. Исчезновение Крымского вполне вписывалось в обстоятельства эпохи. Из рассекреченных позже архивов НКВД стало известно, что учёного судили в 1941 г. по делу СВУ. Он умер в тюремной больнице 25 января 1942 г. в городе Кустанай (Казахстан).
Дело ориенталиста продолжили его ученики, среди которых – Емельян Прицак. В 1991 г. по его инициативе на базе Академии наук был создан Институт востоковедения имени Агатангела Крымского.

* * *
Агатангел Крымский прожил длинную и небанальную жизнь. Библиографический указатель работ учёного поражает воображение современных исследователей. Историк, востоковед, этнограф, переводчик, филолог, языковед, культуролог, литературный и театральный критик, преподаватель, писатель, общественный деятель – эта матрица жизни с трудом укладывается в стандартное представление о возможностях человека. Но она существовала и сегодня нуждается в осмыслении.
Агатангел Крымский – явление научное, литературное, политическое, к сожалению, недооценённое и практически забытое. Можно сказать, что герой этого повествования – это европейское явление в жизни Украины, ее европейский менталитет. Учёный был наделён не только западным подходом ко всему тому, к чему применял свой интеллект, но и собственно западным интеллектом, западным способом мышления. Он был пропитан европейскими настроениями и подходом к жизни, европейскими упадочничеством, сентиментализмом, романтизмом и ориентализмом. Следует ли говорить о том, почему именно этот менталитет заслуживает тщательного изучения?