Мы сидим на Старой башне, а внизу, в синеве залива, купается солнце, словно надкусанное оранжевое яблоко.
– Что есть мир видимых траекторий?
– Зачем тебе? – спросил дед, не отрывая взгляда от переливающейся воды. – Лови сны! Сегодня много пушистых.
Я поймала один в виде огненного шара, но он рассыпался на множество искр, которые упали вниз, на позолоченные крыши храмовых построек.
– Осторожнее, внучка, – прошептал дед Атолла и засмеялся в густую белую бороду.
– Как я могу ловить сны? Удочка, которую ты мне дал, – ненастоящая! – сказала я, надувшись.
– Всё, что ты можешь себе представить, всё, что ты можешь увидеть, – подлинное, – парировал дед и, в подтверждение своих слов, легонько ткнул меня тонкой, похожей на тростинку удочкой в бок.
– Ой! А что было раньше на Старой башне? Ведь всегда что то бывает раньше, перед «потом»… – мысли не давали ни минуты покоя, их поток жужжал внутри головы, словно рой пчел.
– Мысли – это ветви, проникающие неглубоко: в изнанку мира, туда, где много швов и стежков. В глубину ведет тишина… – сказал дед, вытаскивая из солнечных лучей перламутровый треугольник, который, мелькнув, стал серебристой рыбой, а потом пропал в отражении его глаз. Однако на мой вопрос дед все же ответил: – Раньше на Старой башне был маяк.
– Маяк? – ответило эхо внутри меня: было так неуютно в окружающей нас тишине.
– Здесь горел огонь, замурованный в куполе цветного стекла. Свет был виден даже за Призрачной границей, и никто не сбивался с пути. Сюда поднимались лодки.
– Лодки без парусов?
– Они поднимались как пар с самого низа сквозь все измерения. В каждой лодке – одна душа. Никогда я не видел двух душ вместе! Рядом с душой был фонарь, жестяная плетенка с огнем внутри. И души, воплотившись, грели об него свои, как им казалось, холодные руки.
– А что потом?
– Будет тишина или нет? – не выдержал дед и посмотрел на меня сурово. – Сейчас здесь нет маяка, нет душ, и даже склад фонарей ликвидировали…
Пришлось умолкнуть.
Нырять в тишину утомительно для меня. На это я трачу больше энергии, чем на всё, что умею: тишина как омут. Ты прыгаешь с высоты, но не идешь на дно, потому что боишься. Страх заставляет тебя выныривать из тишины, судорожно глотать воздух, жмуриться и совершать бессмысленные движения. А нужно уйти в глубину, посмотреть и увидеть, как слова и мысли искажают донные потоки.
Мы всегда знали всё, только забыли.
Всё, что потом прочитаем, расскажем и нарисуем. Всё, о чем будем говорить и писать. Это хранит глубина. «Быть может, прежде губ уже родился шепот», – вспомнила я строчки из старой книжки.
Раньше у меня совсем плохо получалось с этими делами – я была маленькая, а теперь подросла и стала слышать свое дыхание: солнечный ветер, пульсирующий под кожей. Дед говорит, это лучше, чем долго настраивать стук сердца.
Нырнув в глубину, я увидела море цветов. Это было настоящее море из красных, розовых, белых и желтых тюльпанов. Тюльпаны, подобно морским волнам, шумели. Большая белая черепаха возникла из глубины небесного свода. Ее панцирь из темно синих сапфиров сверкнул в догорающем солнце, и черепаха, мудрая и важная, спокойно поплыла по синему небу.
Здесь врата тишины.
И границы во внутренний космос – отсутствуют.
Я открыла глаза.
Дед Атолла собирал улов в сеть. Сны переливались и пушились. Мне понравился бирюзовый, похожий на морскую звезду, но дед сказал:
– Это подарок Чапе!
Чапа – наша собака, дворняжка, мы любим ее за веселый нрав. Дед говорит, что когда то ее отравили злые люди, и она умерла. Ее кости истлели в заброшенном старом колодце, но теперь Чапа ничего не помнит и виляет хвостом.
– Дед, а почему Чапа ничего не помнит?
– Ты хочешь, чтобы она вспомнила?
Я поняла, что дед немножко сердится, и домой мы пошли молча. А мне так хотелось чудес! Я слышала о наемниках Света, воюющих в нижних мирах, о странниках Тьмы, шпионящих в верхних потоках, и о долине Сиреневого Огня – обители джиннов. Но дед Атолла не отпускал меня из границ Старой башни. Это было наше Убежище. Временный приют всего на пару веков, стекающих с ладоней подобно каплям воды.
Наш дом имел зеркальный покров, и каждый приближающийся к его стенам мог увидеть только себя. Возможно, это и стало причиной нашего одиночества: кто решится прийти и рассмотреть свою душу? Непосильный труд.
Чапа, задорно лая, бежала навстречу. Она прыгала как заяц, а потом и вовсе пустилась в пляс. Дед издали бросил ей сон в виде морской звездочки. Собака принялась грызть его и облизываться…
– Она сейчас не заснет! – сказала я.
Дед промолчал.
Вечером мы читали книги у камина и пили зеленый чай.
– Ты знаешь, что такое время? – неожиданно спросил дед Атолла.
Обрадовавшись, я поспешила ответить:
– В Хрониках Песка написано, что время – это поток, пронизывающий нижние миры. Игра ума, способная сохранять искажения, слова и мысли.
– Не совсем так. Время – это, конечно, игра ума, однако восприятие его в нижних и верхних мирах неоднозначно. В нижних мирах время – это туннель. Оно никогда не движется сквозь тебя, ты перескакиваешь его, ныряешь в него и таким образом оказываешься в лодке без паруса. В верхних мирах по другому, но нас туда не возьмут.
– Почему?
– А кто мы? Осколки. Нити снов. Странники иных измерений. Эхо прошлого и будущего. Собиратели Историй. Мы обрели покой, заплатив дорогую цену.
– Так ты сам не знаешь, что за Старой башней, а не пускаешь меня туда! – с обидой сказала я.
– Знаю. Я был в нижних мирах и легко менял обличья, но когда возникла одна единственная крошечная лазейка, я воспользовался ей, и вот теперь мы здесь.
– А как же я?
– Я не мог спасти всех. Моих сил было недостаточно.
Чапа, поставив передние лапы на гамак, в котором уютно устроился дед, доверчиво прижалась к его штанине щекой и заглянула в глаза, а потом внезапно, что то вспомнив, бросилась в коридор и принесла в зубах тапочки.
– Как тапочки все время оказываются в коридоре?!
– Она это знает, и поэтому они там, – улыбнулся дед.
– Ты все знаешь! – сказала я. – Все на свете!
– Главное – детали. Остальное не имеет значения: это фон, проекция мыслей, вовлечение в пустоту. Куда бы ты ни попала – лови детали. Только из них строят миры.
– А что есть одиночество?
– Когда у человека нет семьи, которую бы он любил, он одинок. Человек говорит, что любит свою работу, но он просто забывается в ней. И знает, что вечером некому спеть колыбельную песню. Когда человек пьет веселящий его напиток, мир рушится быстрее, чем ему положено. Сны мучают его одиночеством и пустыми мечтами. Зато когда человек молится, он открыт и прекрасен. Некоторые говорят с Богом, как с соседом по дому, другие – как с Владыкой Вселенной. Но просят все одного – счастья. На рассвете у моря или на закате в пещерах, где обитают летучие мыши, человек видит знаки.
Я задумалась, а потом ответила:
– Я сожгла свои карты Таро. Вольно им было всегда говорить правду! Правда бывает разной. Когда ее можно увидеть, проследив полет пчелы, то уже не нужна бумага.
– Читая книги, человек не спасается от одиночества. Он пропитывает им страницы, не в силах проснуться и вспомнить, что было время, когда он не умел читать. Зато видел, КАК растет трава. Опрокидывая воспоминания о прошлом, знай, что всё закончится, как начиналось: пятна света в золотых пляшущих мушках.
Сны волновались, и я, выбрав один из корзинки, растворила его в себе.
Осознанные сновидения – это не просто место, это тайна, которой не существует. Когда попадаешь туда, не нужны дополнительные снаряжения в виде знаний, просто следует понять, что это – сон. И я поняла.
Я увидела белую комнату с полукруглыми стенами. В ней не было окон, зато были двери арки. Каждую арку закрывало сплошное полупрозрачное стекло. Для того чтобы проникнуть внутрь, надо было пройти сквозь него. Я приложила руку к стеклу и ощутила прохладу, как от зеркал, защищающих наш временный приют.
Расщепление – это разборка тканей на элементы и сбор их в обратном направлении. Все странники измерений умеют это делать. Сосредоточившись, я рассыпалась на светящиеся молекулы, и они прошли сквозь стекло, собравшись по другую сторону воедино. Это заняло пару секунд.
Теперь я заметила, что таких белых комнат много. Из одной двери арки можно было попасть в другую по лабиринтам.
В первой комнате меня ожидал сюрприз: я увидела кареглазую девочку в окружении других детей. Она ссорилась со светловолосым мальчиком из за игрушки – красивой маленькой лошадки с золотой гривой. Дети кричали друг на друга. Мальчик отбирал лошадку у девочки, но маленькая проказница, изловчившись, так стукнула его по ноге, что он упал. Игрушка осталась в ее руках.
Для видимых образов мы остаемся недостигаемыми: нас нельзя ощутить или потрогать. Мы берем из них нити света, в этом наша сила. Но сейчас я решила просто идти дальше.
В другой комнате девчушка лет одиннадцати вертелась перед зеркалом в ярком зеленом платке и напевала стихи, наверное, собственного сочинения:
Заката тлеющую рану
Внезапно солнце расплеснет,
И озарится лист Корана
Мечтой, похожей на полет…
Потом девочка стащила с себя платок и, сверкнув коротким ежиком волос, рассмеялась, громко объявив в пустоту:
– Меня зовут Нейши!
Комнаты были прочные. Я подошла и постучала по стене: тук тук.
Опасно для странника измерений поддаться эмоциям. От этого мы упускаем возможность контролировать силу и тратим энергию попусту. Если я и обижаюсь на деда, а он на меня – это шутка, игра, но не более того. Это не всерьез. На это энергия не уходит.
Но в этой части сновидения я начала ощущать переживание: в каждой комнате меня ждали ссоры, дружба, любовь.
Периодически мне пришлось восстанавливать свою энергию – потирая руку об руку. Так нужно, чтобы не утащило в пространство Ид, пространство, где нельзя контролировать сон и ус– талое сознание мечется, подобно тряпке в тазу с грязной водой.
В последней из белых комнат, где я оказалась, я увидела девушку девятнадцати лет. Она прощалась со старенькой женщиной с добрыми солнечными морщинками. Женщина сидела в кресле качалке и вязала шарф, а полосатый котенок рядом баловался, запутывал нитки. Девушка наклонилась и поцеловала ей руку.
– Мы еще увидимся… – прошептала она.
Но я знала: тот шарф останется недовязанным и долго будет пылиться на деревянной книжной полке.
Когда все комнаты закончились, я поняла, что стою в коридоре, который ведет туда, где светились прозрачные фиолетово золотые шары, похожие на круглые лампы под потолком.
Пойдя в этом направлении, я нашла еще одну комнату. Двадцать вторую. Там сидел мужчина. Светловолосый, синеглазый. При моем появлении он отложил в сторону древнюю книгу, страницы которой затрепетали от негодования. Она хотела внимания, но странник отключил его, и книга, заворчав, как брошенный пес, рассыпалась и пропала.
Объектом внимания стала я.
Есть вирус. Он называется доверие. По всей видимости, незнакомец успел меня заразить, воспользовавшись внезапностью появления.
Нам позволено два потока: страх и любовь. Страх идет изначальным, первым, глубинным, но я его пропустила.
– Меня зовут Рыцарь… И я живу здесь.
– Где?
– Здесь!
Он ловко поймал и вернул мне белую нить света. Энергия начала стабилизироваться.
– В моем сне?
Рыцарь засмеялся и смеялся довольно долго – я даже успела обидеться. Белые комнаты мгновенно окрасились оранжевым цветом и рассыпались. Мы стояли у мрачного Замка. Его зубчатые стены уходили в самое небо.
– Это моя обитель. Я живу в ней тысячи лет. В соседних лесах от деревьев мертвые берут силу. Деревья питают их, подобно кувшинам с парным молоком.
– Ты странник? Ты умеешь нырять в тишину?
– Я вынырнул оттуда давно. С тех пор я пью солнечный свет. Я – рыцарь солнца. На месте твоего дома в одном из нижних пространств – мой замок. Я живу в нем, как затворник, изучая мир летающих магов.
Только теперь я разглядела, что на длинных волосах Рыцаря завязан маленький шелковый платок. Он перехватывал заплетенную густую косу, являясь заколкой. Один из углов платка был длиннее волос и продолжал косу из тяжелых каштановых волос.
– Как ты попал в сон, пойманный на Старой башне?
– Ты видишь Старую башню, а я вижу Мост. Это Мост, на котором есть шлюз. Сны, что вы ловите, – обитатели шлюза.
– Как это?
Вместо того чтобы ответить на вопрос, Солнечный Рыцарь внимательно посмотрел на меня и спросил:
– Сколько тебе лет?
Хотя вопрос был с виду прост, ответить на него я не могла. Дед Атолла считал меня совсем маленькой, а сам был древним как обитатели Ледяных Глыб, перемещающихся от эры к эре. Однако иногда мне казалось, что я знаю все, а иногда – что ничего.
– На вид – ребенок, но за плечами – шесть рождений в одном из нижних миров, четыре эры погружения в осознанные сновидения. Немало. В одном из тонких пространств ты известна как Жрица с изумрудными волосами, – подытожил Рыцарь.
Я не знала, что на это следует ответить, поэтому промолчала.
– Мы встретимся. Мой осколок живет там, где окажешься ты.
Осколки – это отражение одних и тех же душ в разных реальностях. Они являются носителями одной информации и связаны с оригиналом первого модуля.
– Как я узнаю?
– Солнце укажет путь.
– А что за шлюз на Мосту?
– Собственно, если бы не он, я бы не потревожил тебя. Он явит тебе тень огненного вихря. Его сила превзойдет силу солнечного света, и ты сможешь прочитать историю измерений. Белое и Красное встретятся. Только опасайся человека Молний.
Просыпаясь, я поняла, что не успела ничего узнать про человека Молний, а Чапа уже виляла хвостом и задорно лаяла рядом.
Выйдя наружу, я увидела, что деда нет. Наше солнце никогда не уходит с горизонта, но мы наблюдаем звезды, когда оно купается в море или прячется за Синие горы. Вот и сейчас я смотрела с обрыва вниз, где под толщей прозрачной воды можно было разглядеть созвездие Пса. Есть поверье, что те, кому нужна лодка без паруса, ждут оттуда проводников.
Ноги сами несли меня к Старой башне. Я смотрю и вижу дорогу. Или на самом деле здесь бурлит зелеными водами река? Что такое подлинная реальность?
Верхний этаж – под цветным куполом, где давным давно не горит огонь…
Огонь.
А на каких частотах он горит?
Что есть время для меня: кольцо или лента?
Сев под купол, я закрыла глаза. Пламя, внутри которого я находилась, не обжигало меня.
– Каб и таб.
Это подошел дед Атолла:
– Ты видела его?
– Кого?
Очевидно, он знает.
– Я не хотел, чтобы тени решали за нас.
– Почему?
– Это твой прыжок. Я предчувствовал.
– Не переживай, деда.
– Есть души потоки, а есть души пространства. Большинство душ – пространства. Они являются структурой всего видимого, его переходными видами. Потоки – это те, кто изменяет структуру пространства. Самый ценный материал. Грааль, истина, светоч. За ним охотятся все.
– А какое отношение…
– Прямое. Между пороком и невинностью выбирай чистоту, между счастьем и горем выбирай чистоту, между жизнью и смертью выбирай чистоту.
Дыхание теневого огненного вихря усиливалось. Может быть, это открывался таинственный шлюз.
– То, что увидишь ты, не увидит никто, – сказал дед Атолла. – Тебе выбирать, видеть или нет. Пересмотреть все – значит подвергнуть себя опасности.
Чапа бегала вокруг и виляла хвостом.
Потом я услышала, как затихли их шаги.
И нырнула в глубину.
