Фото - первый ряд -С. Кирсанов, Л. Недоля, С. Бондарин, во втором - М. Голодный и М. Светлов. Материалы из фондов Одесский литературный музей

Как известно, Одесса падка на все новое. А в начале двадцатых годов двадцатого века левое искусство еще обладало приятной новизной. Но лидерам левого искусства году примерно в 1923 было сложно.
«Мне приходилось представлять все левое в Одессе. Трудности колоссальные. С одной стороны Русское товарищество писателей, с другой – мама и папа не признавали футуризм». Так написал умудрённый жизнью Семён Кирсанов, двадцати одного года отроду. А писал он о себе, семнадцатилетнем.
В 1923 жизнь его была очень бурной и очень литературной. «Я сейчас работаю много по языковедению (славянскому), состою членом Правления Производственной Мастерской Синтетического Театра. Мы открываем театр <…> и первые постановки будут: “Весёлая Смерть” Евреинова, “Ошибка Смерти” Хлебникова (он умер), “Стенька Разин” Гершуненко, опера “Войана” Кирсанова и др. Я написал оперу с музыкой. Основанную на словосозвучиях, ритме, шумах, звонах etc.», – пишет он поэту Давиду Фишману.
Из воспоминаний М. Осиповича: «Кирсанов носился с идеей создания нового синтетического театра, который в конце концов был создан. Режиссёром и драматургом стал Гершуненко. Гершуненко, человек гигантского роста, зимой ходил всегда в тигровой куртке. Рядом с ним Сёма казался карликом».
Второй Семён, поэт Олендер, тоже воспоминал и театр, и Гершуненко: «создан “Синтетический театр”, где целый год ставилась одна и та же пьеса одесского ”левого” драматурга Михаила Гершуненко<…> Некоторые одесские ”юголефовцы” [ошибка, «Юголеф» возник в 1924 – А.Я.], в том числе и Кирсанов, подвизались в этом театре в качестве актёров».

Эскиз афиши Синтетического театра. Н. Соколов

Тот же Олендер писал о реакции Исаака Корчика, папы, «не признававшего футуризм»: «Кирсанов был также администратором театра. <…> отец Кирсанова <…> говорил: ”Кажется, из моего Сёмки все-таки получится человек. Я думал, что он всю жизнь будет заниматься этими пустяками – писать стихи. Администратор – это фигура”»
Но это воспоминания. А периодика свидетельствует: Производственная мастерская революционного синтетического театра создана в феврале 1920 г. В правление мастерской входят С. Кирсанов, С. Бондарин, В. Овчаренко, Ю. Олеша, Н. Данилов, М. Гершуненко и др.
Синтетический театр Лефа был открыт в декабре 1923 г. и просуществовал до марта 1924. Размещался он на улице Ласточкина 26, бывшей Ланжероновской.
Надо сказать, улица Ланжероновская роковая для левых – все их театры, клубы, объединения могли продержаться здесь не больше года. Но пока в апреле 1924 года приехавший в Одессу «старый коммунар, израненный вояка Октября» (так писал о себе поэт Леонид Недоля-Гончаренко) возглавляет слившиеся в Юголеф левые группировки. Как вспоминал член Юголефа, художник Николай Данилов: «Ближе познакомившись с нашим председателем, мы убедились в том, что он органически не способен жить спокойной размеренной жизнью. Ему нужна была борьба, драка, хотя бы на литературном фронте».
Скандальный характер и резкость формулировок характерны для всех юголефовцев. При этом они отличаются и завидной работоспособностью и таким же самомнением.

Одесса, город мам и пап
Лежит, в волне сомлев.
Сюда ступить
Не смеет РАПП,
Здесь правит Юголеф, –

писал Семён Кирсанов.

Вначале проводили еженедельные собрания. Плакат возле входа строго предупреждал «Пьяным и крашеным не входить!» Впрочем, тех, кто исповедовал иные взгляды, юголефовцы тоже не жаловали. Так, на 7-м открытом собрании, посвящённом «методу бездокладной разработки вопросов лефистской прозы», завязалась дискуссия. Итог: « В виду того, что со стороны враждебной части аудитории замечено стремление придать лабораторной работе Юголефа дискуссионный характер, Исполком постановил решительно пресекать эти попытки неорганизованной части аудитории».
Юголефы были самой богатой литературной организацией Одессы – у них был свой журнал, своё кафе и даже собственная печать. По одесской легенде, именно «Юголеф» разорил несчастного отца Кирсанова – модного портного Исаака Корчика.

Эскиз печати Юголефа

В действительности же Леонид Недоля был заведующим одесским отделением Госиздата и, по воспоминаниям Данилова, при первой встрече «дал нам понять, что его положение в Госиздате открывает широкие возможности для пропаганды наших художественных взглядов и издания произведений лефовцев, вплоть до выпуска лефовского журнала».
В первом номере журнала «Юголеф», редактором которого стал Недоля-Гончаренко, призывы «крепко бухать молотом по устоям старой культурной постройки». Журнал вышел с ошибками и опечатками, на критическую статью в газете «Известия» был дан ответ, судя по всему, вдохновивший позднее Ильфа и Петрова: «мы – рабочие, с детства на заводе, в школах не были, возможно, что кое-где не поставили запятой». Примечательно, что самые активные юголефовцы – Кирсанов и Бондарин – учились как раз в гимназии.
Журнал расходился слабо. Наверное, именно поэтому юголефовцы решили перейти к более сильным воздействиям на одесситов – театральным.
Вначале – в кафе под названием «РОЖ», все на той же улице Ласточкина, 16. Название РОЖ расшифровывалось просто: работа, отдых, жратва.
Сергей Бондарин вспоминал: «В целях эпатирования буржуазии <...> мы, <...> в ресторанчике, который должен был служить, по нашему замыслу, материальной базой для идеологической надстройки, время от времени устраивали незамысловатые инсценировки <...> с улицы вдруг раздавалось как бы церковное пение: открывалась дверь, группа молодых людей и девушек вносили <...> просмолённый, как лодка, черный плоский гроб. В гробу лежал человек и курил. Случалось, ложился в гроб и я.» Такую картину увидели однажды столичные поэты. «Миша Голодный поперхнулся. Светлов молча проводил глазами процессию <...> оглядел онемевших за столиками посетителей и, улыбаясь, спокойно сказал:
– Интересно, тот парень, что лежит в гробу, он и олицетворяет собой левое искусство? <...> Если так, то едва ли стоит ему так беспечно покуривать: есть над чем подумать».
Юголефовцы к совету Михаила Светлова не прислушались. А зря… Позднее Данилов написал «Не столовая стала причиной развала Юголефа. Его погубил театр».

Журнал Юголеф

При «Юголефе» действовала экспериментальная театральная мастерская – «Этмас». Её силами и решено было поставить пьесу «Необычайные приключения племени Ничевоков». Рекламировали достаточно пафосно: «Заканчивается капитальная постановка “Необычайные приключения Ничевоков” которая будет показана как первая постановка левого театра на Юге. Постановщик – Юренев, конструктор – Н. Данилов».
Семён Кирсанов гордо заявлял: «Задача постановки – противопоставление культивируемым в Одессе приёмам театральной работы новых приёмов. Надо ломать старое искусство во всех его областях».
Впрочем, все шло не так уж гладко – Николай Данилов и художница Ольга Эксельбирт, которые были уверены, что постановка окончится провалом, подали заявление о выходе из Юголефа. По воспоминаниям Данилова, Исполком принял решение их исключить как «людей, идейно и творчески чуждых этой организации. <...> Не прошло и двух месяцев, как ко мне явился Кирсанов с каким-то свитком в руках. Развернув его, он торжественно огласил новое постановление о восстановлении нас в правах членов Юголефа и предложил от имени организации возобновить свою работу. Нетрудно было догадаться о причине нашего помилования. Работа над «Ничевоками» дошла до того этапа, когда уже необходимо было оформление, а художников не было. Они предложили вернуться в Юголеф, мы все трое отказались, но сердце не камень, согласились оформить спектакль».
Если фраза «мы в школах не были» напоминает о «Золотом телёнке», то объявление о предстоящем спектакле кажется позаимствованным из «Двенадцати стульев»: «Экспериментальный театр Юголефа в помещении театра им. т. Луначарского ставит 18 марта с.г. пьесу Юрцева в 9-ти эпизодах “Необычайные приключения племени Ничевоков”. Постановщик – Л. Юренев, лаборанты – А. Недоля и П. Григорьев, конструкторы – Н. Данилов и О. Эксельбирт, шумомонтаж – А. Завадский, М. Коган, и М. Лозановский. Участники – работники экспериментальной театральной мастерской Юголефа. Директор театра Л.Недоля».
Оперный театр, носивший тогда имя Луначарского – достаточно странное место для постановки левого спектакля. Но Недоля краткое время был директором Оперного, и договорился, что сцена будет предоставлена Юголефу. Провели генеральную репетицию, расклеили афиши. О них сохранились противоречивые описания.
У Данилова: «уже были выпущены афиши с напечатанными на них восторженными отзывами живых и мёртвых великих людей от Юлия Цезаря и Наполеона до Льва Толстого и Бернарда Шоу о еще не состоявшемся спектакле».
У Бондарина: «… расклеивались загадочные афиши, система которых была придумана Кирсановым. Сначала на первом листе афиши появилось одно только слово “Ничего”. Потом слово появилось полностью “Ничевоки” с тремя восклицательными знаками. И уже после этого – более или менее толковый текст, извещавший, что означали первые недомолвки и что это за великолепное зрелище предстоит одесситам в цирке».
За несколько дней до премьеры в театре был сильный пожар. Одесские острословы уверяли, что театр предпочёл сгореть со стыда, увидев репетиции спектакля, и добавляли, что цирковая арена – именно в цирк перенесли премьеру – более подходящее место для такого действа. И они были правы.
Пригласительный билет обещал: «По ходу пьесы автомобили и мотоциклеты, бои на сцене и в зале, светомонтаж, шумомонтаж». Одним из действующих лиц спектакля был Сатана, его роль играл сам Леонид Недоля.
По воспоминаниям Данилова, Недоля заменил чёрно-красное трико Сатаны на голубые кальсоны и фуфайку. «На ногах у него были цветные носки с подвязками и те покрытые грязью калоши, в которых он пришёл в цирк. От моего эскиза остались только жилетка и борода. Увидя моё изумление, Недоля принял его за восторг, и, желая окончательно поразить меня, сказал: “ты посмотри какой хвост, настоящий, бычий, я его на бойне достал” <...> Махнув на всё рукой, я пошел в зал».
О дальнейшем сохранились воспоминания Бондарина: «Действительность превзошла все залихватские намёки. Соответственно идее спектакля на арену цирка выехал на мотоцикле и почему-то в голубых кальсонах наш идейный руководитель украинский поэт Леонид Недоля. Мотоцикл стрелял, над головой пышношевелюристого Недоли трепетал плакат: “Долой всяческую мертвечину и мещанские предрассудки!”
По всему барьеру венком сидели “юголефские девочки” в трусиках, как купальщицы. Многие из них с ужасом обнаруживали среди зрителей своих пап и мам, каким-то образом узнавших о любопытном спектакле, сокрушающем предрассудки при участии их детей».
Свидетели спектакля впоследствии достаточно иронично описывали, как публика, еще помнящая время гражданской войны, в страхе пыталась сбежать при виде взвода вооружённых солдат, направивших винтовки в зал. И только крики режиссёра, что это театральный ход, а не арест и реквизиция, вернули ее на место.
Скандал, безусловно, состоялся. А вот успеха не было. Один из критиков осторожно написал, что собрались очень трудолюбивые и очень преданные своему делу ребята и не очень умно набедокурили. Семён Кирсанов, главный скандалист и рупор «Юголефа», немедленно возразил «Что вы от нас требуете, чтобы мы следовали каким-то законам театра! Законов левого театра нет! Ибо тогда левый театр перестанет быть левым. Спрячьтесь! И никакие выпады не собьют „Юголеф“ с его пути! Мы еще с большим упорством будем ломать старое искусство во всех его областях!»
Впрочем, журнал «Юголеф» сообщил, что «Агит-театр отказался от театральных форм работы (спектакль) взамен этого наш агит-театр займётся оформлением общественного быта и организацией гражданина за пределами его производства».
Страшно представить, что могло бы случиться с гражданами «за пределами производства». Но, к счастью для одесситов и к несчастью для юголефовцев, постановка спектакля была последним ярким и шумно-скандальным юголефовским действом.
К лету 1925-го все главные действующие лица покидают Одессу, – кто перебрался в Москву, кто уехал в Харьков. Спустя два года Кирсанов написал: «Открытие футуристического театра и напечатание статьи вызвали дискуссию и невероятную шумиху. Появились какие-то лекторы, улицы зацвели афишами диспутов. <…> Но потом нас тоже уничтожили. Театр был передан коллективу ”Массодрам” (нечто вроде московского Камерного), и все разбрелись».