Когда волна тепла, текущая по венам
Меня уже накрыла с головою,
Себя я ощущаю словно сын Иисуса.
– Лу Рид, «Героин»
Авария, случившаяся, когда я ехал в попутке
Коммивояжёр, поделившийся выпивкой и заснувший потом за рулём… Индеец Чероки, у которого было много бурбона… Водитель – студент, в Фольксвагене похожем на мыльный пузырь наполненный дымом гашиша…
А ещё семья из Маршалтауна, те, чья машина столкнулась лоб в лоб и погиб человек, который ехал на запад из Бетани, штата Миссури…
Я проснулся промокший насквозь после сна под проливным дождём, сознание было неясным, за это мне нужно благодарить первых трёх человек, о которых я уже говорил – коммивояжёра, индейца и студента – тех, кто поделились со мной наркотой. У начала подъема дороги, я ждал без особой надежды, что меня кто-нибудь подвезёт. Зачем я вообще свернул спальный мешок, если я сейчас настолько промок, что вряд ли меня кто-то пустит в машину? Я натянул на себя спальник, словно накидку от дождя. Ливень колотил по асфальту, клокоча в выбоинах дороги. Мысли мои становились всё более жалостливыми к самому себе. Коммивояжёр дал мне таблетки, от которых теперь казалось, что внутреннюю часть моих вен выскребают наждаком. Челюсть саднило. Я знал имя каждой капли дождя. Я ощущал, что что-то произойдёт, еще до того как это случится. Я знал, что этот Олдсмобил остановится рядом со мной, еще прежде, чем он стал тормозить, а услышав приятные голоса семейства внутри машины, я уже знал, что с нами случится авария во время грозы.
Мне было всё равно. Они сказали, что довезут меня туда, куда мне нужно.
Муж и жена, посадили дочку вперёд, рядом с собой, оставив младенца на заднем сиденье, куда я уселся, держа в руках свёрнутый спальник с которого стекала вода. «Мы не будем ехать быстро», – сказал мужчина. «У меня здесь жена и дети, поэтому мы поедем потише»
«Да, ты из таких», -подумалось мне. Положив спальник на сиденье у левой задней двери, я облокотился на него и заснул, не заботясь о том, выживу я или погибну. Младенец спал рядом со мной. Ему, наверное, было месяцев девять.
Но еще раньше, до этого, днём, коммивояжёр и я, неслись с ветерком в город Канзас, на шикарной машине. Мы обнаружили в нас опасный, циничный дух товарищества ещё тогда, когда ехали через Техас, там, где он меня подобрал. Мы прикончили целый флакон с его амфетаминами, а потом свернули с трассы и купили ещё бутылку виски «Канадиан Клаб» и пакет со льдом. У него в машине, на каждой двери были подстаканники и весь салон был обит белой кожей. Он сказал, что мы поедем к нему домой и там переночуем, он познакомит меня с семьёй, но сначала, ему нужно кое-куда заехать и встретиться с одной знакомой.
Под облаками среднего запада, похожими на серые извилины мозга, мы покинули трассу с её плавным ощущением дрейфа и нырнули в час пик города Канзас где, казалось, все застряли на рифах. Как только снизилась скорость, всё волшебство ощущения того, что мы путешествуем вместе – исчезло. Он снова и снова толдычил о своей подружке: «Мне она нравится, я думаю, что я её люблю – но у меня жена и двое детей, а это налагает ответственность. А кроме того, я люблю жену. Я счастлив в любви. Я люблю детей. Я люблю всех своих близких». Он всё продолжал, и я почувствовал себя брошенным, и мне стало тоскливо: «У меня есть лодка, небольшая, шестнадцати футов. Две машины. Место на заднем дворе для бассейна». Он встретил подружку когда работал. У неё свой мебельный магазин… на этом моменте я перестал следить за тем, что он говорит.
Облака оставались без изменений до самого вечера. Затем, в темноте, я уже не видел, как собирается шторм. Водитель Фольксвагена, студент из колледжа, тот, кто подкинул дровишек мне в мозг, дав гашиша, высадил меня на окраине города, как раз в тот момент, когда начал накрапывать дождь. Не важно, с какой скоростью я пытался двигаться, я был слишком измождён, чтобы устоять на ногах. Я лёг на траву у начала подъема дороги и проснулся в середине большой лужи.
А чуть позже, как я уже говорил, я заснул в Олдсмобиляе, в котором семья из Маршалтауна, расплескивая воду, ехала через дождь. И хотя я спал, я смотрел прямо сквозь закрытые веки, и мой пульс отсчитывал оставшиеся нам секунды. Траса тянущаяся по Миссури, в основном, была не более чем дорогой с двусторонним движением. Когда полуприцеп поравнялся с нами, а потом умчался прочь, дальше по трассе, мы потерялись в ослепивших нас брызгах и какофонии звуков похожих на те, что ты слышишь, когда машину буксируют по конвейеру в автоматической мойке. Щётки-дворники поднимались и опускались, пытаясь очистить стекло, но безуспешно. Я был измучен и провалился в сон ещё глубже.
Я знал абсолютно точно о том, что должно скоро случиться. Но муж и жена меня разбудили, яростно отрицая неизбежное.
– О-нет!
– НЕТ!
Меня швырнуло вперёд, ударив о спинку их сидения так, что оно сломалось. Потом начало бросать по салону. Жидкость, в которой я сразу узнал кровь, разлеталась по всей машине и падала мне на лицо. Когда всё закончилось, я снова оказался на заднем сиденье, там же где был раньше. Я приподнялся и посмотрел по сторонам. Передние фары погасли. Из радиатора раздавалось шипение. Кроме этого звука ничего больше не было слышно. Насколько я мог сказать, я был единственным, кто находился в сознании. Как только глаза привыкли к свету, я увидел, что младенец лежит на спине возле меня, так словно ничего не случилось. Глаза у него были открыты, и он прижимал свои маленькие ладошки к щекам.
Через минуту, водитель, который сгорбившись сидел прижатый к рулю, распрямился и уставился на нас. Его лицо было разбито и потемнело от крови. От взгляда на него у меня заныли зубы, но когда он заговорил, не было похоже, что хотя бы один зуб его сломан.
– Что произошло?
– Мы попали в аварию, – сказал он.
– С малышом всё в порядке, – произнёс я, хотя совершенно не знал, так ли это.
Он повернулся к своей жене.
– Дженис, – позвал он. – Дженис, Дженис!
– С ней всё нормально?
– Она мертва! – выкрикнул он, яростно тряся её за плечи.
– Нет, не мертва. – Я был готов всё отрицать.
Их дочка была жива, но без сознания. Она хныкала в своём беспамятстве. Но мужчина продолжал трясти жену.
– Дженис! – звал он.
Его жена застонала.
– Она не мертва, – сказал я, выбираясь из машины и отбегая прочь.
– Она не хочет просыпаться, – слышал я его слова.
Я стоял в ночи, почему-то держа младенца на руках. Должно быть, всё ещё шёл дождь, но я ничего не помню о воде. Мы столкнулись с другой машиной, как я сейчас понял, на двухполосной дороге моста через реку. Вода под нами была невидима в окружающей темноте.
Продвигаясь вперёд к другой машине, мне начал слышаться скрежещущий, металлический хрип. Чьё-то тело вывалилось наполовину из передней двери со стороны пассажира, которая была распахнута настежь, казалось, что кто-то застыл в позе человека свесившегося с трапеции, за которую он зацепился лодыжками. Машина была покорёжена, сжата так сильно, что не осталось ни капельки места внутри, даже для ног того человека, не говоря уж о водителе или других пассажирах. Я просто прошёл мимо.
Вдалеке показался свет фар. Я дошёл до начала моста и замахал свободной рукой, чтоб машина остановилась, прижимая второю рукой ребёнка к плечу.
Это был большой грузовик, который заскрежетал коробкой передач, замедляя ход. Водитель приспустил стекло на двери и я крикнул ему:
– Там случилась авария. Нужно вызвать подмогу.
– У меня не получится здесь развернуться, – ответил шофёр.
Он открыл дверь со стороны пассажира и я, прижимая к себе ребёнка, забрался в кабину. Потом мы просто сидели, смотря на аварию освещаемую светом фар его грузовика.
– Там все погибли? – спросил он меня.
– Я не могу сказать, кто там умер, а кто ещё жив, – признался я.
Водитель налил себе чашку кофе из термоса и выключил всё освещенье, оставив только аварийные сигналы.
– Который сейчас час?
– Наверное, четверть четвёртого, – ответил он.
По тому, как он себя вёл, казалось, что его полностью устраивает идея ничего не предпринимать. Я почувствовал облегчение, и слёзы навернулись у меня на глазах. Мне казалось, что от меня что-то требуется, но я не хотел выяснять, что именно это было.
Когда показалась ещё одна машина, движущаяся нам на встречу, я подумал, что мне стоит поговорить с ними.
– Можешь подержать ребёнка? – спросил я.
– Просто положи его на сиденье, – ответил водитель. – Это ведь мальчик, не так ли?
– Ну, наверное, так, – сказал я в ответ.
Мужчина, чьё тело вывалилось наполовину из смятой машины, был всё ещё жив, когда я проходил рядом с ним, и я остановился, поражённый тем, насколько же сильно он покалечен и ещё, чтобы удостовериться, что я ничего не могу здесь поделать. Он надсажено хрипел. Кровь пузырилась у него на губах при каждом вдохе. Ему немного осталось. Я это знал, но он – нет и, поэтому я посмотрел вниз на него, с огромной жалостью к человеческой жизни в существующем мире. Жалость моя была не в том, что мы все закончим свой путь и умрём, в этом не может быть состраданья. Я сожалел, что он не может сказать мне о том, о чём он мечтал, и я не могу утешить его, сказав, что всё это было реальным.
Спустя какое-то время, вереница машин скопилась по обеим сторонам моста и свет их фар, создавал атмосферу ночной игры, в которой был виден туман, поднимающийся от щебня, машины скорой помощи и полицейских, пробирающиеся к месту аварии, а весь воздух вокруг пульсировал цветом. Я ни с кем не разговаривал. Моя тайна была в том, что за это короткое время я прошёл путь от главного героя трагедии до безликого зрителя, смотрящего на эту кровавую аварию. В какой-то момент один из полицейских узнал, что я был одним из пассажиров и взял у меня показания. Я не запомнил ни чего из того, что он мне говорил, кроме фразы: «Вытащи изо рта сигарету». Ещё мы сделали перерыв в разговоре, когда умирающего загружали в скорую помощь. Он был жив, всё еще придавался бесстыдным мечтаньям. Кровь текла из него тонкими нитями. Колени его судорожно дёргались, а голова мелко дрожала.
Со мной всё было в порядке, я ничего не видел, но полицейский всё равно должен был меня допросить и отвезти в госпиталь. Из его рации раздался голос, который сказал, что водитель скончался, как раз в тот момент когда мы въезжали под навес у входа в отделение скорой помощи.
Я стоял в облицованном плиткой коридоре, опершись на мокрый спальный мешок, скомканный, который я прижал спиною к стене, разговаривая с человеком из местной похоронной конторы.
К нам подошёл один из врачей и сказал, что мне нужно сделать рентген.
– Нет.
– Сейчас есть возможность. Если что-то обнаружится позже…
– Со мной всё в порядке
По коридору быстро прошла женщина. Он была восхитительна, её щеки горели. Она ещё не знала того, что её муж мёртв. Мы знали. Вот что давало ей такую власть над нами. Доктор отвёл её в комнату в конце коридора, в которой стоял стол, и из под закрытой двери на нас полился отражённый от плитки сверкающий свет, такой словно каким-то невероятным образом в комнате оказались бриллианты и они сгорая, превращались в пепел. Какие же у неё великолепные лёгкие! Её пронзительный крик был похож на то, как мне казалось, должны были бы кричать орлицы. Так прекрасно было быть живым и слышать это! Я везде искал для себя такое ощущение жизни.
– Со мной всё в порядке. – Я был удивлён, что произнёс эти слова. Но это всегда было моей склонностью – лгать врачам, так как будто смысл хорошего здоровья лишь в том, чтобы их одурачить.
Несколько лет назад, когда я лежал под капельницей в Центральном Госпитале Сиетла, после передоза, я применил такой же приём.
– Вам слышаться какие-то необычные звуки или голоса? – спрашивал меня доктор.
– Помогите нам, о Господи, как же нам больно! – вопили коробочки с ватой.
– Не совсем, – отвечал я
– Не совсем? – переспрашивал он. – Что это значит?
– Я не готов это обсуждать, – таков был мой ответ.
Жёлтая птичка трепетала крыльями у моего лица, мускулы сводило судорогой. Я бился словно рыба об лёд. Когда я со всей силы зажмурился, обжигающие слёзы брызнули из глаз. Открыв их, я увидел что лежу перевернувшись на живот.
– Почему комната стала такой белой? – спросил я.
Прекрасная медсестра прикоснулась ко мне.
– Это витамины, – сказала она и воткнула иглу.
Шёл дождь. Гигантские папоротники нависали над нами. Лес спускался вниз по холму. Я мог слышать журчанье ручья, текущего между камней. А вы, вы смешные людишки, вы почему-то думаете, что я вам помогу.
