СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ
Два свидетельства выдаются человеку помимо его воли и вне зависимости от совокупности содеянного: свидетельство о рождении и свидетельство о смерти. Другие свидетельства о своём пребывании в подлунном мире он оставляет сам.
Предисловие автора
Документ этот, двуязычный как знаменитый Розеттский камень, имеет вид ветхой книжицы из листка тонкого картона, бледно-коричневого снаружи, зеленого внутри.
Листок перегнут пополам так, что его бледно-коричневая наружность образует обложку документа, а зелёная внутренность содержит необходимую информацию о новорожденном гражданине входившей в СССР Казахской Республики. Информация минимальна, но неоднородна и состоит из правды, неправды, правды только данного времени, и не всей правды.
Эта последняя, являясь особо эластичной субстанцией, может, согласно закону Гука, растягиваться и сжиматься в очень широких пределах от почти чистой правды до такого, что не чище самой грязной лжи. О поучительном примере не всей правды любил вспоминать при случае мой научный шеф профессор П.
В Советской Молдавии молодой доктор физ-мат наук коренной молдавской национальности – член КПСС, способный, нахрапистый и беспринципный – рвался к вершинам академической и административной карьеры, форсируя свои собственные научные результаты и прихватывая чужие.
Карьера резво неслась к самому верхнему верху, и уже близки были корреспондентское членство в местной Академии Наук и должность директора большого академического Института. Но в самом конце пути-дороги в советскую номенклатуру полагалась особо тщательная проверка. Она и показала, что претендент с младых когтей не сообщал в автобиографии всей правды о своём отце.
И хотя писал он коротко и ясно: отец – из беднейших бессарабских крестьян, участник ВОВ, погиб под Сталинградом, и писал только правду, но, увы, не всю чистую правду, что в одеждах прекрасных ходила, принарядившись для недоверчивых коллег из комитета государственной безопасности.
А вся правда была такова: погиб его несчастный отец под Сталинградом, сражаясь в рядах не нашей родной советской, а вражеской румынской армии. О вкладе этой армии в битву, решившую исход Великой войны, генерал-полковник вермахта Курт фон Цейцлер писал с грубой солдафонской прямотой: нашим решительным действиям по прорыву двойного кольца русского окружения мешали толпы бегущих румын и ужасная погода.
Времена тогда, в шестидесятые годы, были не слишком вегетарианские. Бессарабские нищие крестьяне, брошенные маршалом Антонеску без толку и за зря умирать в сталинградском огненно-ледяном аду, считались активными пособниками фашистов. Дезинформация же органов безопасности строго каралась, как государственная измена. Так что блестяще начатая карьера завершилась весьма и весьма тускло.
Об этой и всех других разновидностях правды в моем документе я расскажу по ходу изложения. Но документ – только повод для разговора, задающий направление течения беседы. Я не зря пользуюсь словами «разговор» и «беседа». Не знаю, что у меня получится, но хочу, чтобы получилось как можно ближе к застольным беседам, к моим не слишком трезвым витийствам об очень серьёзном, не очень серьёзном, совсем не серьёзном, обидном, курьёзном – о всем хорошем, разном, привлекательном и безобразном как сама жизнь.
Если же у моего читателя /а какой пишущий не надеется, что читатель найдётся/ возникнут проблемы при желании понять, где кончается серьёзное и начинается чёрный, белый или желтый юмор – то это его, читателя, проблемы. У читателя может возникнуть также вопрос – к какому литературному жанру относится данный опус. Увы, и здесь я ничем не смогу ему помочь. Не специалист. Честное слово: сам не знаю.