Дуэт
В миноре отзвучат аккорды вальса,
а музыка останется на пальцах -
бороздками от струн и лёгким жаром,
в пространстве между нами – синим шаром.
Блаженство рыбкой поплывет по венам:
от пальцев - к голове, потом – по кругу;
и можно без смущенья, откровенно
сквозь синий шар
смотреть в глаза друг другу;
на ощупь находить слова и ноты,
прокладывать тропинку диалога
(с таким упорством пчёлы строят соты;
раввин с таким усердьем ищет бога
в любой былинке);
по дрожащим струнам
из самого обычного нейлона
угадывать событья, как по рунам,
и дуть на чай с далекого Цейлона;
понять, что мы одни - на всей планете
(ну, не считая кошки в коридоре);
и ничего важнее нет на свете
для нас, чем вальс -
«Осенний», в ля-миноре.
Маскарад
Не жалейте мишуры и краски;
пригодятся пудра и сурьма.
Надевайте парики и маски,
покидайте мрачные дома.
Собирайтесь вместе, находите
теплые ладони в темноте;
ночь пока бессонная в зените,
молча пожимайте руки те.
Арлекины, рыцари, спартанцы
и вервольфы средней полосы,
при свечах кружите в быстром танце
ваших дам, не глядя на часы.
И покуда тьма не поредела,
разливайте терпкое вино,
чтобы разогналось до предела
ветренной судьбы веретено;
чтоб за этим шумным маскарадом
не заметно было никому,
как душа неистово, надсадно
молится в покинутом дому.
Между мной и тобой
До тебя не дотянуться никак -
хоть на цыпочки вставай, хоть вприскок,
хоть по лестнице ползком на чердак,
по верёвочной... хоть камнем в висок...
Вот, казалось бы, осталось чуть-чуть:
полсекунды - и схвачу на лету...
Ты же всё-таки успел ускользнуть -
мну в обветренных руках пустоту...
Недоступен: все твои рубежи
под охраной - часовой у дверей;
я стараюсь из последних из жил
дотянуться до границы твоей.
Ты подвижен; я – подвижна вдвойне,
и сама себя гоню на убой...
В целом мире нет дороги длинней,
чем дорога между мной и тобой.
Утро. Дождь.
Утро. Дождь. На дальнем берегу
кисточкой по рисовой бумаге
кем-то нарисованы овраги,
тёмный лес и кони на лугу.
Тушь водой разбавив, сквозь прищур
разглядит художник, как паромщик
длинное весло в реке полощет,
дождь ручьём стекает по плащу.
Небо припадёт щекой к земле,
чтоб послушать, бьётся ль ее сердце,
сверит рваный ритм сердечных терций
с криком петушиным на селе,
и тумана белую ладонь
ей на лоб опустит.
На мгновенье
остановятся: реки теченье,
дождь, паром, весло...
И даже конь
вдруг замрет, вставая на дыбы.
И тогда услышишь, как с востока
время льётся медленным потоком,
углубляя линию судьбы.
На четверть вздоха
Когда шипами прорастает боль,
и не на что надеяться, и не с кем
её делить, и сколько ни мусоль
хрустальный шар, судьбу движеньем резким
не обмануть: опять несут волхвы
дары немилосердных предсказаний,
усиленных стараньями молвы,
приправленных то бранью, то слезами.
Когда и невесомо и светло
под звон колоколов перед обедней,
расправив уцелевшее крыло,
душа заходит на вираж последний,
ты знаешь: окончание строки,
любви и боли – неизбежно близко,
на расстояньи согнутой руки.
Но страха нет. И никакого риска
в том, чтоб прожить беспечно, как дитя,
наивно, без оглядки, без подвоха
до финишной черты всю жизнь, хотя
всей жизни той – всего на четверть вздоха.
Тайное желание Гертруды
Острей иглы, белее мела,
оно – во мне, оно – созрело
(до клеточки последней тело
горит его теплом)
и рвётся яростно наружу...
Но я не выпущу, не струшу;
пусть жжёт, выматывает душу,
и тычется в стекло
пчелой назойливого зуда;
пусть горлом выйдет, как простуда.
- Но ты не пей вина, Гертруда, -
я повторю, - не пей.
И не смотри на мир влюблённо
(глаза – что ягоды паслёна):
ведь ум, желаньем воспалённый,
сорвётся с якорей!
Ты приручить его попробуй
кнутом, жгутом, тюремной робой,
печатным пряником и сдобой,
дорогой без конца;
прикрикни, вспомни мать честнУю......
и не заметишь, как усну я,
чтобы проснуться одесную
небесного отца.
В других мирах
В других мирах, где свет из серебра,
там все адамы ходят без ребра,
и евы, не знакомые с проклятьем,
решают спор любой одним объятьем,
одной улыбкой – я бы не смогла...
В других мирах ночная дышит мгла
покоем – не слезами, и не гарью;
там человек со всякой божьей тварью
живёт в ладу... а мы - живём борьбой:
смиряем боль и снова рвёмся в бой...
Поверишь ли, в диковинных тех странах
любовь вершится трепетно и странно:
самозабвенно, жертвенно и пылко.
Мне до сих пор ее огонь в прожилках
даёт тепло и прогоняет страх:
когда-то я жила в других мирах...
