Сирена

– Может свою фирменную жарежку изладишь: После последнего калыма ещё полмешка картофана осталось. Слышь, Бас, да отчаль ты свои конспекты! Тут кишка-кишке бъёт по башке, какое ученье.
Золотов умоляюще-вопросительно склонился над столом. Заваленный атласами и картосхемами он выглядел неоднородным поднятием горного рельефа.
– Ты сумку сборсь. Форму на просушку не забудь. Ваш спортфак лучше прибить, чем прокормить. Мы с тобой четыре года вместе, а прогресса в режиме – нуль. Да я сам думал. Поздно. Магазины закрыты. На воде не пожаришь.
– Сходи к землячкам, тебе отказать не возможно.
– Опять я! У тебя, кстати, Танечка тоже из городка.
– Басов, ты же сам говоришь, что я прямолинейный.
Володя улыбнулся своей хитро-грустной улыбкой чуть прищурив глаза. Это хорошо, что он их прикрыл. Монголовидный разрез скрывал удивительную голубизну, мягкую влажность и бездонную пропасть. На этой высокой, баскетбольной фигуре, мужественных плечах, голова несла ласку и детскю нежностть. Он знал свою неотрозимость и топил в этих озёрах неопытных пловчих. Семён поднялся на цыпочках. Потянул суставы, сцепив руки над чёрно-курчавой шевелюрой в плотный замок. Почти стовосемьдесят сантиметров смуглого торса с жилистыми, кручёнными мышцами, послушно???? прозвенели спелой молодостью. Сняв напряжение с угольных, чуть навыкате глаз движенем ладони запружинил к соседкам.
Тридцать девятая комната была почти напротив и сорок второй, аспирантской одиночке. Физматовки жили впятером в стандартной общаговке. Танечка Денисенко сидела за столом запрокинув голову. Короткая стрижка русых волос, в отблеске света настольной ламты, поблёскивала мелкими искорками. Как всегда у девчонок было чисто и от чего-то уютно. Перед ней лежала непонятная книга, которую она не успела закрыть. Пальчики ещё продолжали поглаживать какие-та неровности. Маленькая,кругленькая, совсем игрушечная она протянула просителю полпачки «Кулинарного жира». Это же целый Клоидайк???????!
– Танечка, приглашаю на поздний ужин. А где мои землячки?
Не дожидаясь ответа, рванул дверь.
Клубни (картофеля) были средней величины, ровные, краснофиолетового цвета. Жёлтоватые пупырышки-глазки напоминали ёлочные украшения. Основной красный и составной фиолетовый цвет не являются дополнительными, поэтому и не усиливают друг друга, а только ослабляют, гасят тональность. Вспомнилась художественная школа и возглашение Делакруа: «Дайте мне уличную грязь, и я сделаю из неё плоть женщины самого восхитительного оттенка». Жаль срезать такую красотую.
Когда нашинкованные полоски покрылись румянной корочкой, поварник уменьшил газ, добавил мелко рубленный лук и плотно закрыл крышкой. Запах пошёл неимоверный.
– Почему Денисенко все называют Танечкой?
Да просто иначе называть её была невозможно. Глазищи заливали поллица. Необыкновенную красоту дополнял взгляд. Он всегда был вопрощающим. Любознательность и постоянное удивление подсвечивалось какой-то грустной лучинкой, маленьким огоньком, там где-то далеко-далеко. Басов часто ловил в себе желание взять эту кроху на руки. Лучше, если она будет туго перетянута детской пелёнкой. Тогда от неё будет исходить чистый, детский запа
х прямого парного молока и ещё чего-то необыкновенного.
– Золот, Танечка читала какую-то книгу без букв.
– Это учебник для слепых. У неё практика в областной школе инвалидов.
– Слушай, у неё такие «окуляры».
– Читала много в детстве. Возможно лёжа.
– Ты что, хочешь сказать я мало читал?
– Меньше тебя «академик» врядли кто!
Басов накалывал картофелины вилкой и запивал крепким чаем. Разумеется без сахара. Володя в своём амплуа. Работал ложкой. Жевал торопливо, быстро.
– Сын (его так называли в команде. Когда просишь пас от партнёра, обращение должно быть очень коротким. Судья может дать предупреждение, за разговоры) не гони «тюльку». Все прекрасно знают ваш городок. Я тоже в «Гаване» давал подписку на двадцать пять лет. Только «сарафанное» радио работает без перебоев. Все давно уже знают, что наши первые атомные бомбы были похожи на американские. Плутониевая основа. Точнее изотоп-двести тридцать девятый. С сорок девятого по пятьдесят шестой, радиаактивные. Отходы получаемые при работе реакторов, сливали в реку «Теча». Высокоактивный шлак шёл напрямую в озеро «Карачай». Сегодня его уже нет, бетонка! Это потом стали какие-то могильники варганить.
– «Варганить» – съёрничал собеседник. Ты представь, умник, это целый подземный город. На глубине десяти метров в специальном каньоне с ячейками помещаются двадцать банок. Каждая из нержавеющей стали, ёмкостью в пять железнодорожных цистерн. Со своей автономной системой охлаждения. Заполненную банку закрывают плитой в сто шестьдесят тонн весом.
Золотов перестал жевать. Голова чуть опустилась на подставленную руку. Воспоминания отражались на лице то поднятием бровей, то мелкими перекатами желваков на скулах. Не поднимая глаз продолжил с грустной тоской.
– День был воскресный, солнечный и очень тёплый. Двадцать девятое сентября – это же разгар «бабьего лета» на Урале. Люди отдыхали. На участках, огородах, пикниках. Урожайная страда. Весь лес – золотое марево. Мы на тренировке в спорткомплексе были. Танечка с подружками, они из тенисной секции, уже закончили.
В шестнадцать тридцать масса «сыграла». Тепловое излучение может продолжаться до десяти лет. Видно сбой в системе охлаждения был. Не знаю.
– Володя, хватит, не вспоминай. Давай, я тебе чайку свежего подсыплю.
– Ярко стало и ослепительно светло, будто много-много солнечных дисков. Почти сразу грохот взрыва. Стёкла полетели. Мы гурьбой из зала. Над промплощадкай огромный столб из пыли и дыма. Всё мерцает каким-то оранжево-красным цветом. Очень быстро, откуда-то появилось густое чёрно-серо-бурое облако и нависло над городом. Представь Бас, во время яркого, солнечного дня, вязкая темнота. Не говoрить, не спрашивать друг друга мы не могли. Стояли оглушённые, подавленные. Собаки сильно выли, не умолкали ни на минуту. Потом они пропали куда-то. Да и птиц, помню хорошо, тоже не было. Борис Сергеевич, тренер, загнал нас в раздевалку. Вокруг стали падать крупные хлопья сажи. Нас без родителей никого не отпускали.
– А Танечка как?
– Шли домой. Хохотали болтушки. От взрыва спортивные сумки, рекетке тенесные, мешочки со «второй» обувью – всё сорвало, разбросало. Световая волна, видно, ударила по глазам. У неё папа, майор КГБ, это же генеральская должность. Он её в Москву возил, даже в Чехословакии врачам показали.
– И что?
– Вот пристал, «что» да «как»! Глаза есть, но видеть не будет. Сетчатка разрушена. Слепнет она. По радио объявили, чтобы все сидели дома. Потом сирену врубили. Представь. Резкий, воющий звук над чёрным, тёмным городом. Долгий и протяжный рёв. Она тогда и поделила всех жителей на живых и мёртвых.