ОДЕССА – ПЕТЕРБУРГ – БЕРЛИН
Меж Петербургом и Одессой
есть, несомненно, связи нить.
Их даже времени завесой
никак нельзя разъединить.
И тайное соединенье
скрепляет эти города –
истории и духа звенья –
с тех давних пор ещё, когда
на берегах Невы дворцовой
поэт – слагатель вечных песен –
заветный перстень Воронцовой
храня, ждал писем из Одессы.
И мне в Одессе доводилось
у моря тёплого бывать,
отдавшись ласке волн на милость,
про дождь и холод забывать,
и на Привоз ходить лукавый,
где шутки слаще, чем плоды,
смотреть на памятники славы,
страдать из-за плохой воды...
И позабуду я едва ли
Фонтаны, Оперу, трамвай,
«шаланды, полные кефали»,
людей, сдававших мне сарай,
и парубков чубы крутые,
и приблатнённый говорок...
Где те денёчки золотые?
Куда умчал их жадный рок?
Играю новой жизни пьесу –
в Берлине ныне пиво пью
и про далёкую Одессу
песнь петербургскую пою.
СЕРЕБРЯНЫЕ ПЕРСТНИ
В шкатулке, на подкладке из фланели,
вещицы праздные нашли покой.
Серебряные перстни потемнели
в разлуке с их носившею рукой.
Они её когда-то украшали...
В последний день над светлою рекой
оставлены они лежать на шали,
раскинутой в траве на берегу...
Забыть бы, как они ко мне попали,
о ком воспоминанье берегу!
ВУАЛЬ
Когда-то, век назад, бывало –
лик женщины вуаль слегка скрывала
прозрачная. За ней не то чтоб тайна,
но полутайна обитала,
и очертанья профиля и шеи
манили...
Как старинные камеи,
влекли прикрытые вуалью лица –
чуть-чуть романтики,
и чтобы ночью сниться...
Теперь не носят женщины вуаль.
А жаль...
ЛЮБИТЬ БЛИЖНЕГО
Я знаю, что любить людей легко –
спокойно, отвлечённо и всех разом –
все миллиарды тех, кто далеко,
о ком порой тревожится наш разум.
Но как же трудно ближнего любить,
того, кто так невыносим был рядом,
к нему всегда великодушным быть,
не прикрываясь ложью иль обрядом.
«Любить, как самого себя»… Увы,
мы и себя любить-то не умеем.
Недружелюбье бытовой молвы
холодным в душу заползает змеем...
Да, я б хотела полюбить себя
и душу отогреть в любви несмелой,
с тем, чтоб себя, хоть капельку, любя,
того, кто рядом, полюбить сумела.
ПУЛЬС ИСТОРИИ
Тысячелетьями, а не веками,
Восток и Запад тянутся друг к другу –
туда, где стрелкой, обращённой к Югу,
Израиль вклинен меж материками,
когда-то бывшими единым целым.
Связует он два мира и два моря,
с самой судьбою непрерывно споря,
пульсируя всем невеликим телом.
И не один пророк уже погиб там,
и вечность там сжимается шагренью
с библейских давних пор, когда мигренью
залёг Израиль на виске Египта.
И в сердцевине Иерусалима
сошлись в раздорах языки и веры
в извечных поисках добра и меры.
Но жажда та была неутолима...
ДЕПРЕССИЯ
Опустело... В душе опустело.
Нет желаний. Безмолвная темь.
Наползает косматая тень,
и безвольно ненужное тело.
Ничего для души не осталось.
Пустота, темнота и... конец.
Лишь усталость. Такая усталость,
будто кровь превратилась в свинец.
УВИДЕТЬ РАССВЕТ
Уходит плохое и злое
из памяти прожитых лет,
обиды на прошлое нет,
и грустный прощающий свет
тепло освещает былое.
Мы в путь забираем с собою
лишь краткого детства привет,
и мудрости добрый совет,
да вечный духовный завет
храним до сердечного сбоя.
С годами мягчея душою,
мы старый узнаем ответ:
есть счастье, такое простое, –
проснувшись, увидеть рассвет.
ЛЕСНОЕ ОЗЕРО
По спокойной воде
тихо лодка плывёт, отражаясь
в обрамленье зелёном
из дремлющих ближних ветвей,
так неспешно плывёт,
незаметно, легко приближаясь
к не намеченной ранее
цели случайной своей.
Ветра нет, и ничто,
и никто не нарушит покоя,
и на глади озёрной
ни ряби, ни плеска волны.
Только мягко шуршит,
опадая, уставшая хвоя,
и с весла осыпаются
капли лесной тишины.
