Стихотворения разных лет
* * *
Возвращаюсь к своим истокам
и охаян, и ухандокан,
и слегка от всего охреневший,
отсидевший и поседевший,
и своё, в основном, отпевший.
Но по-прежнему верю в чудо,
в то, что в жизни все – не напрасно,
и дышать полной грудью буду,
верить в завтра. Что будет ясным.
Нечаянная радость
Стояла ночь, когда этап мой прибыл
на родину, в мой город. Наконец-то!
Назавтра предстояло вновь проститься.
Нас сорок шесть в «столыпине» и значит
по двадцать три на воронок – битком набитый.
Везли в тюрьму на «Красных партизан».
Поскольку в клетку заходил последним,
мне повезло – остался у решётки
и, если чуть присесть, то было видно
где проезжаем: здания, деревья,
прохожих поздних редкие фигуры…
Вот улица моя... О, Боже, неужели?
Вот книжный магазин, а вот киоск газетный...
Как близок дом, где стены и постель
меня забыли,
но ждёт стареющая мать.
Февраль в Душанбе в 1990 году.
Кому камень – в лоб, кому пуля – в глаз,
Стекла окон – вдребезги – в снег и в грязь,
В моем городе – что ни день – указ,
В моем городе – комендантский час.
Наш вчерашний день навсегда угас,
Мирный город мой – на Голгофе Спас –
Что ни день, то ТАСС вспоминает нас,
В моем городе – комендантский час.
Появляется из-за гор спецназ,
В моем городе убивают нас...
Вот и весь мой крик, вот и весь мой сказ –
В моем городе – комендантский час.
Шалдыбалды
В Киргизии вблизи города Сулюкта есть
населенный пункт Шалдыбалды.
Когда все в жизни до балды,
Езжай пожить в Шалдыбалды
Коль разболтались все болты,
Спасенье лишь в Шалдыбалды.
Пока ещё не помер ты,
Скорей езжай в Шалдыбалды!
Там всех чудеснее цветы
И очень вежливы менты...
Со счастьем будешь ты на «ты»
В Шалдыбалды, в Шалдыбалды.
* * *
Спасибо тебе, Берлин,
за Кройцберга ночи длинные,
июни унтерденлиндные,
вспышки ноябрьских рябин.
Спасибо тебе, мой город,
за чаек над Хайлигензее,
за щедрость твоих музеев,
за то, что нашёл здесь горы.
Спасибо тебе, Германия,
утро моё ты раннее,
пусть на исходе дня,
за то, что душе подраненной
второе дала дыхание,
что приютила меня.
Лефортово
Не вправе забыть я свой славный венец –
Лефортовский мрак, заколюченный спец,
В восьмидесятых, как в тридцать седьмом,
И хамство, и пытки – гебэшный содом.
Слегка подрумянены, в главном – всё то же:
Терзали отца и меня те же рожи,
И бабушку, что не вернулись назад
Оттуда, где вечные холод и ад...
Вновь тусклый сочится из лампочек гной,
И страж большеусый опять за спиной.
А чтоб невзначай не столкнуться с другим,
Таким же, как ты, истощённым, седым,
Чтобы конвойный не встретился зэк,
Страж щелкает пальцами: Крэк-крэк-крэк. Крэк!
И в тот закуток, он всегда в тупике,
Ведёт вертухай, словно на поводке.
Как Анна с Киафой тоскуют и ждут –
Гладков и Малащенков спать не дадут.
Мы сядем, совсем как тогда, vis-à-vis.
– Друзья твои – кто?! Назови! Назови!
И сколь притягательной кажется смерть –
Она лишь свобода и верная твердь.
* * *
Ани Адонай элоэйхэм.
(Молитвенник, сидур).
имя в несколько букв,
два удивительных слога –
это и есть акведук,
что нас единит с Богом!
тот акведук – таинственен,
верю – и в этом всё дело –
мы с Ним – одна Истина,
мы с Ним – одно тело!
Гёрлитцер банхоф
мой берлинский вокзал,
мой Гёрлитцер,
ты мой бред,
ты моя бессонница
синева в окошке раскроется –
прилетит на балкон мой горлица,
и душа моя успокоится.
* * *
Когда я умру, будет звонкий и ласковый май
и солнцу навстречу поднимутся травы и листья,
и снова наполнится мир торжествующим свистом
и щебетом птиц, от весны посходивших с ума.
Тот день – будто ливнем облитый сиреневый куст,
и глупо покажется вдруг не поверить, что счастье
навеки наполнит тебя, целиком и всевластно.
– Да здравствует жизнь! – пусть сорвётся с немеющих уст!
Ханука в Берлине
Ханукальные свечи у нас,
безусловно, нужней, чем на юге,
ведь Берлина декабрьские ночи
холодней и длинней,
чем в израильский кислев.
Ты не можешь не верить в успех
ханукального чуда.
В то, что с каждым днём света
будет в окнах и душах на лучик побольше,
пусть будет хотя бы чуть-чуть посветлей, чем вчера.
...Для того мы и свечи во тьме зажигаем!
* * *
Хорошо быть археологом –
помимо своей квартиры
у него есть ещё одна комнатёнка –
эпоха страны, которой он занимается.
Хорошо быть археологом –
ему есть с чем сравнить свой возраст!
И это помогает, старея,
не слишком расстраиваться.
Ведь археолог и в семьдесят
иногда кажется себе
неприлично молодым.
Что такое «семьдесят»
по сравнению с семью веками,
а тем более – с тысячелетьями!?
Мадригал Дангаре
Где с горою сомкнулась другая гора,
Где овечьи бесчисленны бродят стада,
Средь степи, как оазис, собою горда,
ты сияешь, моя Дангара.
А над степью то смерч, то «афганцы» летят,
и горит моё сердце, а в сердце звучат
твои радость и боль, и печаль, и восторг...
Сколько тайн здесь скрывает Восток!
Будет ночью кружить над тобой небосвод,
лошадиное ржанье звучать поутру.
И пастух свою песню опять запоёт,
он споёт: «Я люблю Дангару!..»
