Ваня и Вильям

В одной берлинской пивной, где пиво было по рупь девяносто за поллитра, а не по три пятьдесят, как везде, сидели утром два товарища Ваня и Вильям. Ваня, коротко стриженый брюнет с перебитым боксёрским носом, был лет на двадцать моложе, попроще и вдохновенно слушал друга, но и свою масть держал. Вид у них был таков, будто они не выходили отсюда уже неделю, даром что оба были БОССы, то есть лица Без Определенных Социальных Связей, соответственно, и обязанностей.
Оба однажды покинули свои семьи, уехав в Европу на заработки по строительному ремеслу, некоторое время исправно посылали домой содержание, потом им это дело надоело и они как-то растворились среди местного населения, у которого не принято содержать родню. В этом смысле они стали вполне европейцами.
В пивной они сидят не каждый день, а только в начале месяца, когда у них совпадают получка пособия и доход от социального жилья, которое они хитро сдают студентам, каждый по комнате в своей квартире.
В другое время, когда деньги уже на исходе, они пьют и похмеляются на лавочке невдалеке от Южного вокзала. Там к ним присоединяется бывший айтишник из Литвы по имени Вилкас, то есть по-нашему Волк, но по прозвищу Зайкис. Собственно ради него они оба туда ходят. Послушать его занятную полу-русскую речь, как ходят дети в зоопарк, посмотреть на обезьян, вроде как похожих на людей, только без штанов.
В остальном они выглядят вполне цивилизованно, одеты не в новое, однако, чистое. Вильям в пиджаке, с двумя рядами орденских планок невнятного происхождения, как у современного казачества за показательный внешний вид, и листает газету «Курьер», свободно лежащую в каждой забегаловке.
Ваня сонливо смотрит на прохожих в окно, цепляясь глазами за иностранцев и мужчин, более похожих на женщин, только без грудей, мысленно сокрушаясь по поводу того, сколько и тех и других развелось на его скромную, беззащитную душу населения, и тоскует, будто с похмелья.
Освоив газету в целом, Вильям затевает разговор, разбирая её по частям.
– Ваня? – обращается с вопросом Вильям.
– Иван, – перебивает его Ваня.
– Вот спрашивается, Иван, почему такая несправедливость получается. Вот в Гамбурге левые устроили намедни форменный дебош. Побили почти 500 полицейских, витрины из стекла, а от Путина ни слуху, ни духу.
– А что от него надо-то? – удивился Ваня.
– Озабоченность нужна, глубоко выраженное сожаление, что жестоко обошлись с прогрессивной, лево настроенной молодежью. Разгоняли, между прочим, водомётами и дубинками. Есть раненые.
– Я бы их газом гонял, не погнушался, – ответил Ваня.
– И это было. Или, хотя бы, Дума приняла резолюцию, как твой Конгресс.
– Не твой, а Ваш.
– Ваш Конгресс.
– Резолюцию о чем?
– В защиту свобод и демократии.
– Так ведь они же машины жгли, в полицейских коктейли Молотова и петарды метали.
– Этого делать нельзя. Это демократии во вред. А в России можно?
– В России можно. Там автократический режим и любые беспорядки демократии на пользу и в зачёт.
– Я тебе, как бывший милиционер, скажу – это всё неправильно.
– Вам, – поправил его Ваня.
– Вам скажу.
– А вы что, бывший милиционер? – спрашивает Ваня, за долгие годы знакомства услышав эту подробность биографии товарища впервые.
– Да, два года после армии был милиционером. В 1980 году, как раз в Олимпиаду. Так вот, нам такого с народом делать не позволяли. Учили обходительности, культуре и английскому языку. А чтобы руки распускать – ни боже мой – а только «плиз».
Ваня надолго уставился на Вильяма, выпучив в недоумении глаза. Наступила пауза. Вильям перевернул страницу газеты. Просмотрел другую статью и говорит.
– А вот это совсем никуда не годится!
– Что опять?
– Беженцы.
– Как наш литовец?
– Какой он, к черту, беженец? Он наш несчастный сосед по Евросоюзу. Заблудился, бедолага, поди.
– А вид как у беженца.
– Побреется – пройдет.
– Ну что там еще? – не терпится Ване узнать новость.
– Закрыли их мечеть, а здание конфисковали в пользу государства.
– Правильно сделали.
– Нет, не правильно. Не надо было вообще открывать. Я, когда работал инструктором в райкоме партии – вёл активную атеистическую пропаганду среди населения. Вот чем надо было заниматься в первую очередь.
– Тогда бы нечего было отбирать. Какой-никакой навар.
– Партия, между прочим, знала, что делала.
– Не знал, что вы по партийной линии проходили.
– Придём домой, я тебе партбилет покажу и грамоты от райкома и обкома на фамилию Никонов.
– Вам, Вильям, покажу, Вам! – Ваня от всех неукоснительно добивался, чтобы его называли на Вы. Он считал, что если сам не может Вильяма из уважения к разнице лет называть на ты, то и тот должен соблюдать паритет.
– Вам! У меня тогда была другая фамилия. Это я теперь по жене Розентропп.
– Так вы же Мюллер.
– Это я по третей жене Мюллер, но разведён.
– А по паспорту Вы вообще Вильям Шалопаев.
– Это не мой паспорт, а друга. Я у него на время взял.
– С Вашей-то фотографией?
– А что, взял да аккуратно переклеил. Разве с фамилией Мюллер русскому человеку можно жить?
– А с фамилией Шалопаев?
– Конечно. Немцы же не понимают.
Вильям перевернул последнюю страницу газеты.
– А можно мне посмотреть? – спросил Ваня и протянул руку.
– А что тут смотреть, я её уже всю тебе прочитал.
– Вам.
– Что там еще читать? Одно баловство.
– Но все же, – сказал Ваня, отобрал газету у Вильяма, стал перелистывать и просматривать заново, однако с конца.
– Ну, что там, что там ещё, чего я не видел? – нетерпеливо ёрзал на стуле Вильям.
– Да вот тут пишут про рейки.
– Реклама это всё, чепуха. Не читай, я тебе всё сам расскажу. У меня двойной диплом по рейки. Два года сам преподавал. Чёрный пояс заслуженно ношу, – он задрал рубашку и показал чёрный ремень для поддержания штанов.
– А что сейчас не преподаёте?
– А ерунда всё это. Я тебе как дипломированный врач говорю.
– Какой врач?
– У меня три диплома: терапевт, хирург и ухо-горло-нос.
– Я бы в гинекологи пошел, – мечтательно произнес Ваня. – Да кто меня без образования возьмет?
–Я в войну роды принимать могу. У меня справка есть о курсах повышения квалификации.
– Какой вы занимательный человек.
– Да, я ещё исторический факультет закончил МГУ.
– Как же вы всё успели?
– Успел. Мог бы и больше. Жизнь только коротка, на всё не хватает. Сколько на себя смог взять, столько и переделал, а больше уже не могу. Старший сын как ты, средний как полтебя, а младшей вообще 5 лет.
– И где она?
– У матери, конечно. Эмансипация, мой юный друг.
– Вот мне бы такую жизнь, – мечтательно произнес Ваня, и снова уставился на прохожих, присматриваясь к женскому полу, однако проходили мимо женщины, более похожие на мужчин, только с грудями. Как тут опять не затоскуешь.
Но всё равно утро получилось удачным, вроде отечественной политинформации советского образца, только не на сухую, а под пиво. Она плавно перешла в дневное политпросвещение под пиво и вдогонку по маленькой, а затем под одну только водку в лёгкие вечерние дебаты, такие же пустые, как умствования о философском смысле проливного дождя или о значении города Чебоксары в мировой истории.
Так изо дня в день проводят время в пивной или на лавочке берлинские БОССы российского происхождения, значительно более высокая каста, чем московские БОМЖи. В этом смысле карьера Вани и Вильяма за границей примечательна и совершенно удалась. А главное, ничего особенного для этого делать не пришлось, только однажды удачно поменять место жительства-вульгарис на правильную и, в некотором смысле, экономически незаурядную страну.