Moonglow
It must have been Moonglow» Эдгар де Ланж
«I just... walked away
in the middle of the night...» Артур Аршавский,
более известный как Арти Шоу
Разноцветная проволока вдоль и над
улицей скользящей до полупяти
звездочного отеля
светская хроника встреч очередных птичек
комната держит полночь на оптическом прицеле
единственного окна
и лишает прагматичности спичей
всех бытующих взаперти
На отшибе к месту считать
шифер на крышах сараев и всё
мимо снующее (здесь:
автофургоны седаны и те кто поменьше)
сбиваясь со счёта
перечитывать старой газеты подвал и на скорость заучивать как устав
если время засёк
вспоминая про «чарлик»* что ждёт своего шептуна и смотрителя не лошадей
но распущенных щёток
Тех в которых вечер шурша свингует
из озона и джаза воздух дающий фору
путь вдоль рельсов в прибитой дождём пыли
драйв под фонари в трёх белых плафонах
как шарах пломбира и свет отцеженный сквозь тугую
изумрудную зелень лип.
* жаргонное обозначение части ударной установки – тарелок на штативе с педалью, известных как «чарльстон-бекен» или «хай-хэт»
* * *
Как же с псами с гуманоидами с хлебом
с расписанием квасцового заката
с кантиленой клёвой жизни и налево
и направо тиражировать цукаты
Наша публика закатывает банки
с огурцами и скандалы деловито
тихо пестует когорты или банды напускного
калориферного быта
Канителится пружина ходит криво
в русле чавкают подробные бульдоги
из акрилика рисунок и как прихоть
всех русалочьих ужимок бесподобен
Как быть с бритым потребителем «Кадарки»
с прихлебателем обзора и озона
но в глазах искрит от свары а не сварки
и в расход идут постылые резоны
Наше старое житьё видать химичит
на бытьё помножив тополь и суставы
стиль настурций показательно комичен
как халтурщик соблюдающий уставы
Уберечься от любви и демагогий
от изгоев листопада от облоя
общих мест где только гоги и магоги
рыбий жир и гоголь-моголь и алоэ.
* * *
В железяках дырявого Бреста
на сносях философия блюза
я тебя безусловно люблю за
бесконечный махровый шанхай
в полутьму прорываются бюсты
и желёзки осенних дебютов
и паноптикум узок на редкость
как сквозь терцию шелест чулка
Здесь как встарь ты летишь моя застень
утвердим заповедные лета
в этой пампе где бабы безлядвы
для меня разночтения нет
но кондуктор грешит неприглядно
в почте памяти рыскает ластик
и наверно до лампы старлеткам
улыбаться родимой шпане
Не химера но камень на сердце
сон швыряется слитками терций
слиплись доводы в зонах консервных
и каштаны на чаше весов
хор наяд не споёт ни фига
на весеннем весле берегам
это попросту глупенький гам
беспорядочный гул голосов
* * *
красноречивее чем абзац западнее на обширном
и слоистом как северное сияние
жалюзи или звон в копилке
поданное с завтраком не по роду занятий но по ошибке
вокзальное сооружение закрытого аэропорта «Спилве»*
Как бирюк рядящийся в тогу дежурного по подвалу
всеми забытый сторож без кушака блатного
спросит прохожих какого здесь ошивались
лешего старый ватник ждёт своего портного
Сакраментальный лузгатель семечек под деловой лепниной
вязь городская тоже образует некую эстакаду
если в разрезе количество рейсов помножить на рабочие дни на
зряшную подозрительность энного истукана
Ты как и он в сущности вымышленный сарайщик
дефиниция ничего не значащая абсолютно
рукопожатие согревает плотно стоящий хрящик
выросшего на грядке собственного салюта
А аэродром сорвётся с цепи на писк
зависть ли радость радарам что рты разинут
лётным отрядом снов нацепив
слюдяные крылышки стрекозиных
* старый рижский аэропорт
* * *
волокно
в твоё окно
из клейкой
флейты хлопки от
пробки
любовь к музыке разделить с кем?
принять «таким, как есть» кого?
пёсьи следы на песке, манекен
в сухой витрине изучает улицу и стекло
let’s go,
darling speak low
на траверзе Санта-Фе
нынче день открытых дворов
ночь печальных палитр
ты тихо радуешься такой лафе
и параболой тянешь литр
сквозь (let’s go, её породил камыш) кривую соломину
лавочник, будь здоров
я выпью, кажется, за тебя, ты свой – по версии IHK
но не торгово-промышленной склонен я
верить, никому не грубя, оставшейся в дураках
контурной карте, серой шейке, нарядной, опанталоненной
бесконечной ноге, уходящей в тугую даль
по талонам, согласно высоцкому, только автобусным
не морочь мне голову, хлеб ладонями не сандаль
не взирая на общее безнарядье, наверное, чтобы сны
оставались лёгкими, как простак,
контрамарки в цирк или доставшееся «за так»
ложе вымышленной возлюбленной (let’s go сладчайшая часть)...
но если слабо и маешься, не зная с чего начать
то лучше с летней десятой цифры:
закат, он ведь тоже всегда – затакт
* * *
Живёт твоя зазноба одна,
Забытая, как город Шарья.
Ты – ложкою на поиски дна,
Но кажется, что всё это зря.
Емеля или муромский друг,
Ухват, на нём старушка в платке,
И горькую затеяв игру,
Ты всё ещё сидишь на горшке.
Хазарский изучался словарь,
Кипели страсти в дискурсе шпал,
И к Пуху монтыляла сова
В ту ночь, когда он с печки упал.
