В. Кривулин в 1990 году написал о ней так: «/…/ Познакомившись впервые с ее стихами /…/, я был поражен абсолютным несоответствием пронзительно-искреннего, естественного, где-то даже нарочито приватного тона этих строк с общим, напряженно-патетическим „выражением лица“ тускловатой питерской официозной Музы. Стихи Зои Эзрохи тогда стали для меня подлинным открытием именно благодаря их несвоевременной раскрытости, отсутствию в них и тени снобизма, столь присущего господствующей в Петербурге манере письма. Они кажутся „слишком простыми“, но их кажущаяся простота не имеет ничего общего с требованием общедоступности и „принудительной демократичности“. Мне думается, тем не менее, что стихи эти найдут широкого читателя, потому что многие из нас нуждаются именно в „домашней“, теплой литературе, острый дефицит которой ощущается особенно сейчас. Мне довелось быть свидетелем поэтических выступлений Зои Эзрохи, и я видел, с какой теплотой воспринимались наиболее интимные и даже бытовые моменты ее лирики. …»
«Обняв Пегаса тёплого за шею...»
ПЛУТОН И ПРОЗЕРПИНА
У батареи в коридоре
Беспечно спит мой глупый кот.
Не знает он, какое горе,
Какое бедствие грядёт.
Я церемониться не стану.
Программа действия проста:
Беру в охапку и к дивану
Влеку нагретого кота.
Он бьётся, выгибая спину,
Он издаёт протяжный стон,
Напоминая Прозерпину,
Которую несёт Плутон.
...Лежит. Мурлыкает. У бока
Я ощущаю тёплый бок.
И я уже не одинока,
И он уже не одинок.
1974
ОДА БОЛЬНИЧНОМУ ЛИСТУ
Всю ночь болело очень горло
И я надеждою жила.
Свобода медленно простёрла
Ко мне роскошные крыла.
Когда бы не температура,
Ломота в теле, кашель, чих,
Не знала б ты, литература,
Не знала б ты стихов моих.
Тоска на время отступает,
И даль приветливо чиста,
Пока ладони мне ласкает
Тепло больничного листа.
Бумажка пасмурного цвета,
Преображающая свет,
Больничный лист, мечта поэта,
Казённый штампик, трафарет.
Прекрасен мир, как день получки,
Исчез бездушный счёт часам,
И носик шариковой ручки
Уже к бумаге рвётся сам.
Они безумно рады встрече,
Они целуются в захлёб.
Писать я буду целый вечер
Сквозь кашель, слабость и озноб.
Древнеегипетский папирус
Не больше для меня в цене,
Чем подтверждающая вирус
Бумажка, выданная мне.
1978
* * *
Воспеваю тарелку, траву
Или вирусный грипп.
И в лесу никогда не сорву
Замечательный гриб:
Пожалею грибную красу.
В звоне летнего дня
Я лягушку в ладони несу -
Не боится меня.
И когда я улягусь в гробу,
То из чащи лесной
Прибегут муравьи и грибы
Попрощаться со мной.
Все воспетые мной приползут,
И печальный микроб
Незаметно уронит слезу,
Залезая на гроб.
Станет горько бездомным котам
И столовским котам,
Неизвестным местам и мечтам,
Незаметным цветам.
Прилетит, приклубится ко мне
Мной покинутый дым.
Кто еще в городской стороне
Залюбуется им?
Кто подумает: «Дым - это хвост
Неземного кота»?
Дым - обычен, обыден и прост,
А скучна простота.
Никому я не мать, не жена,
Не штурвал кораблю,
Но кому-то я все же нужна
И кого-то люблю.
1973
ПРОЩАНИЕ С СОБОЮ
Пишу стихи. Не то. Опять не то.
Не звезды - лампа. Не душа, а тело.
Я думала: во вред пошло лито.
Но поняла, что просто потолстела.
Я становлюсь солидной. Что ни год -
Уверенней, спокойнее походка.
Мне ощущенье силы придаёт
Рождение второго подбородка.
Придя с работы, в зеркало гляжусь
И вижу, как полнею и умнею.
И радуюсь, и сравнивать стыжусь
Себя с собою бывшей. С тою. С нею.
Как много было в жизни чепухи!
И вот я разучаюсь понемногу
Читать стихи, придумывать стихи...
И слава Богу. Ну их! Слава Богу!
Ни смеха, ни движенья невпопад,
Ни пошлых слез над кошкою бездомной,
Ни денежных долгов, ни лишних трат -
Я стала так похвально экономной.
Я честно полюбила Ленинград.
Как хороши - решётки, Медный Всадник
И на Дворцовой площади парад,
И стриженный под бобрик палисадник!
Мне стало то же нравиться, что всем.
Теперь Фонтанку отличу от Мойки.
И не ищу уж стихотворных тем,
Романтики - в быту посудомойки.
Я молодость растратила свою,
Сгубила жизнь свою ни за копейку.
Еще не поздно, я создам семью -
Полезнейшую обществу ячейку.
Пусть будет он на прежних не похож.
Пусть будет всё толково и спокойно.
А если не получится - ну что ж,
Увяну одиноко и достойно.
Ах, что б ему побольше получать!
О, прочь мечты1 Я больше не мечтаю;
Как семечки - ведь стоит лишь начать,
Не оторваться, нет конца и краю.
Как семечки? Сравненье? Тоже прочь!
Довольно мне метафор и сравнений!
Довольно слов как будто, как, точь-в-точь
И прочих нерешённых уравнений...
Лечусь. Таблетки ем. Таблетки те
Больным дают покой. Но отчего-то
Больных располагают к полноте.
К тому ж ещё - сидячая работа.
Моя работа новая! Сижу.
Порой замру, любуюсь на порядок.
Мой стол! Сюда я папку положу,
А этот угол будет для тетрадок.
Вот картотека. Я склоняюсь к ней.
Вот ФРГ, Япония и Штаты,
Вот карандаш, и ножницы, и клей,
Тут рефераты, это - дубликаты...
Болит спина? Привыкну. Кто-то мной
Вдруг занялся: умнею и умнею.
Где б ни была, - как Золушка, домой
До полночи. До десяти, вернее.
Нет, не читать. Отнюдь. Я спать спешу
Я поняла: режим святое дело.
Я больше никого не насмешу.
Пора - остепенилась, потолстела.
...Босая, в безутешной тишине,
В конюшне той, что я назвать не смею,
Обняв Пегаса тёплого за шею,
Я горько плакала, и страшно было мне.
1975
* * *
Вижу, вижу, чувствую прутья,
Но уже не могу свернуть я,
И нигде не найду ответа:
Что толкает меня на это?
Чтобы - белкою в колесе?
Чтобы быть, наконец, как все?
Что же лезу я в эту клетку?
И какому бесу в угоду?
Полюблю ли мужа и детку
Больше, чем стихи и свободу?
И сменив пелёнки сыночку,
И таща набитые сетки,
Вспомню ночку - да в одиночку,
Авторучку да эту строчку,
Буду биться о прутья клетки...
1981
* * *
Мы возле счастья где-то близко кружим,
Но на него никак не набредём.
Я знаю, быть моим несладко мужем,
Но что же делать? - назвался груздём.
Уж очень тесен наш с тобою кузов,
Однако по пословице живи.
А мы еще заводим карапузов,
Чтоб, так сказать, узреть плоды любви.
Был мир когда-то солнечной полянкой,
Была такая в мире благодать!
Но груздь пленился хрупкою поганкой
И взял ее с собою - погибать.
1983
ВРАЩЕНИЕ
Все делать быстро, быстро, быстро,
Скорей, скорей, скорей, скорей,
Сверкать по дому, словно искра,
Среди кастрюль, детей, зверей.
Как будто в книге без абзацев,
Я потеряла смысл и связь.
Не за двумя - за сотней зайцев
Одновременно погналась.
Несправедливость и обида:
Ничем богов не рассердив,
Всегда верчусь, как Данаида,
Иль даже хуже - как Сизиф.
Вокруг меня - мои планеты
Живут лишь мне благодаря.
Моей энергией согреты
Материки, леса, моря.
И мысль, которая ужасна,
Меня пронзит в расплаве дня:
Ведь я остыну, я погибну,
Что будет с ними без меня?
1984
ДОЖДЬ
Холодный день. Холодный мокрый день.
Блестит асфальта зябнущая кожа.
И мокрая холодная сирень
На розовую нищенку похожа.
Торчит из многочисленных прорех
Сирени соблазнительное тело.
Сквозь дождь и холод слышен свежий смех
Ей хорошо. Ей жить не надоело.
1980
ОТРАЖЕНИЕ
Я в зеркальном стекле отражаюсь -
Тёмный призрак с тоскою во взоре.
Отлежусь, отлечусь, от-рожаюсь-
Буду жить в совершенном мажоре!
Мы получим квартиру с балконом,
Ах, как будет прелестно в квартире!
Со своим ненаглядным законным
Заживу я в согласьи и мире.
Я детей дорогих раскидаю
По яслям, по садам и по школам,
И пройдусь по домашнему раю
С новым веником, с сердцем весёлым.
И, согласно возросшим зарплатам
Обзаведшись заветною дачей,
Побежим к ручейкам и опятам
Под ликующий голос собачий.
Как я много люблю и желаю!
Сластолюбка, гурманка, обжора,
Неспокойна к мурчанью и лаю,
Доживу ль до сплошного мажора?
Все меняется - страны и реки,
Но незыблемый образ зеркальный
Так печален - как будто навеки,
И прочней, чем рисунок наскальный.
1983
Журнал "Континент" 53 1987 г.
