Её душа хранилась в сумке

Ни с того ни с сего я вдруг пошла учиться на антикварные курсы. Группа подобралась интересная, активная, с неизбывным желанием сказать своё художественное слово и заработать при этом много денег. Такая мечта многими владеет и сегодня. Раз – и в дамки. Фиг...
Преподаватели из лучших музеев Москвы: знатоки, с чудесной речью и манерами, еще не испорченные сумасшедшими деньгами за свои атрибуции и знаменитые (в мгновение ока) фамилии. Учащийся народ попался сборный, среднего достатка, преимущественно женский, весёлый и легкомысленный, мечтал о несбыточном и быстром пути на московский Олимп. У многих были очень красивые ноги…
Мужчины-ювелиры с сильно пьющим выражением лица и собиратели икон и самоваров существовали сначала как-то презрительно отдельно, а потом все слились в одно целое сообщество.
Кто-то хотел открыть магазинчик детской мебели в стиле «Бидермайер», которая должна была прибыть из Америки, когда-то попавшая туда из Европы. И лекция на тему «Мода Бидермайера – мода пушкинских времён» привела нас к литературе, истории искусств… Слова «редингот», «фрак», «цилиндр» не звучали чужими и ненужными, но к будущему бизнесу не приближали ни на шаг. Тем более что мебель где-то потерялась. Но лекции по мебельным стилям были любимы, как и курс об истории подделок. Фальшак увлекал всех. И оказалось, что всегда подделывали все. Во все времена, эпохи…
Еще все хотели делать атрибуции. Деньги за них платили большие. Но это тончайшая и умная работа глаз. Научиться описывать можно, видеть – не всегда. И еще имя нужно иметь. Именно к нему и добавлялись нули. Дизайном тоже все увлекались повально, все хотели оформлять интерьеры ресторанов и домов на Рублевке. Кто же знал тогда, что Заха Хадид без нас обойдётся? И все остальные Фостеры, и их бюро и студии…
Царила у нас такая чудесная атмосфера надежд и всеобщего заблуждения.
И еще училась с нами одна красавица, настоящая, живописная, сошедшая прямо с салонного портрета кисти Серова в наш арендованный подвал на улице Правды. Брови соболиные, стать лебединая, кожа – кровь с молоком. В ушах жемчуга, на пальцах бриллианты – и все это было уместно, изящно и совершенно чуждо. На занятия она прибывала в чёрном «мерседесе». Шофёр в отглаженном костюме и галстуке в тон терпеливо ждал. Она аккуратно и молча записывала лекции в тетрадь красивым почерком. И даже делала какие-то наброски. Особенно когда мы проходили тему «Исторические стили мебели». Я спросила, зачем ей это все, она ответила спокойно: «Мы строим большой дом в Жуковке, и я хочу понять, какая мебель нам подойдёт. У меня договор с мастерскими Лувра по некоторым образцам для спальни и кабинета».
В Лувре, оказывается, мебель делают… Надо же… А я думала, что это музей… Беседа иссякла сама собой, хотя я успела вспомнить два разномастных венских стула и крашеные табуретки в доме моего детства.
Коллектив ее дружно возненавидел, как-то исторически у нас не любят красивых, богатых, успешных. Считается божественно несправедливым. Она была из другого карасса и точек пересечения с нами не искала.
У меня уже появилось несколько чудесных знакомств и одна неопасная влюблённость в преподавателя итальянской живописи, мне было с кем разговаривать и курить на переменках. Может быть, самое главное я поняла в эти короткие минуты. Не было разделения на учителей и учеников, все говорили почти на одном языке.
И вот однажды наша красавица (никто не знал, как ее зовут) пришла на занятия с сумкой красоты невозможной, умопомрачительной. Архитектурное произведение малых форм. Золотой замочек – как навершие над куполом. Золотые ручки-цепочки драгоценно блестели. Овал красного тончайшего бархата цвёл райскими садами бисера и мелких чёрных жемчужинок. Вышитые вставки напоминали полотна европейских художников, где в изобилии демонстрировались дорогие ткани, кружева, перья.
Женская часть нашей группы онемела; формы зависти и восторга многообразны, но хуже явного равнодушия и тупого разглядывания потолка – не знаю.
– Какая красота! – не поддержала я общего молчания, мгновенно заслужив всеобщее презрение и испепеляющее негодование.
Она вежливо похвалила:
– Я рада, что вам нравятся вещи от Баленсиаги. Сумка, конечно, не дневная, но у меня несколько важных встреч, и домой я не попаду.
Села на своё место, поставив сумку рядом. Достала изящный блокнотик. Занятия были сорваны. Они, конечно, продолжались, но никто не мог отвести глаз и задуматься о левкасе и иконных шпонках. Сумка обладала каким-то гипнотическим эффектом – не смотреть на неё было невозможно. Рисунок переливался, бархат струился, застёжка золотилась при свете электрических лампочек. Мы вдруг оказались в музее Прадо в Мадриде. На нас свалились шедевры Сурбарана, Веласкеса, Гойи. Ужас...
Контраст был невозможным, подвал без окон. И из него, забегая вперед, нас все равно выставили. Не прогнали, конечно, а заломили такую цену, которая организаторам курсов была не под силу.
После занятий мы почти всей женской группой шли до Ленинградского шоссе, где обычно прощались… Но в тот день не могли расстаться, что-то важное было не обговорено, но и не формулировалось. Возбуждённые, вместе дошли до метро «Аэропорт», захлёбываясь от всяких слов. В конце концов, что такое сплетни – интересные чужие истории, декорированные по ходу действия всяким дерьмом и метафорами.
– Баленсиага? Это кто или что? – шумели женщины.
– Лучше узнать, кто эта дама!
– Жена чья-то! Номер машины! Мигалка!
– Да ладно! Красивая она.
– Ненавижу этих, что из грязи в князи…
Вернувшись, наконец, домой, первым делом рванула к компьютеру, нашла «Энциклопедию моды» – и все узнала про знаменитого кутюрье, испанца Кристобаля Баленсиагу. Имена его заказчиц скажут все: герцогиня Елизавета Винздорская, актриса Грейс Келли, испанская королева Виктория и бельгийская правительница Фабиола. А также Полин де Ротшильд, Марлен Дитрих, Мона фон Бисмарк, Ингрид Бергман, Джекки Кеннеди. Невероятные женщины ушедших лет.
Рассматривая шляпки, я вдруг поняла, кто хорошо знал этого фантазийного Кристобаля! Федерико Феллини! Да! Вспомните фильм «Джульетта и духи» и удивительные головные уборы Джульетты Мазины, какие-то полусферы, полушария, планеты. Как будто она закрывалась от духов и видений внешнего мира. И собственных мыслей… Потом, как из тумана забвения, проявились на страницах романов Ремарка женщины в туалетах от Баленсиаги («Жизнь взаймы», «Тени в раю»).
Все давно умерли, бренд Balenciaga принадлежит корпорации Gucci Group. Были модные дома – стали корпорации моды. Художников сменили продюсеры, эстетику – рейтинги, цена стала главным критерием.
Занятия продолжались. Дней через десять вдруг кто-то спросил у руководительницы курсов:
– А где наша красавица?
– Ирина умерла!
Вот, оказывается, как ее звали.
– Господи! Такая молодая, красивая! – запричитал народ, который, хорошо известно, жалеть умеет только мёртвых. На живых времени нет!
– А что случилось? Инфаркт? Авария? – прикидывались варианты столь стремительного ухода.
– У неё украли сумку.
– И что?
– Ну, что? От Баленсиаги! Шок! Потрясение!
– У нас каждый день шок, потрясение – и живём, рюкзаки таскаем.
– Знаете, друзья мои, – сказал преподаватель итальянской живописи, – я понимаю её. Лишиться красоты – убийственная вещь. Смертельная. Особенно когда ты к ней привыкаешь. Может быть, ее душа хранилась в сумке, уютно там устроилась и жила. Сумку украли вместе с душой.
– Печаль утраты – не всегда смерть. Ведь человек за жизнь теряет не только сумки, людей любимых. И остаётся жить.
– Хорошо! – сказал он. – Вот вам задание на следующую пятницу: опишите эпизод владения шедевром и его потери. Представьте, что с вами было бы, если бы у вас украли (тут на выбор) бабушкин медный крестик, алмаз Хоупа, картину Борисова-Мусатова – вещь вашей души. Художественный разбор произведения необязателен. Работайте только с чувствами…
Как с ними работать, я не знала. Мне не было известно, в чём живёт моя душа. Где? Но точно не в сумке.