* * *

Сталин встал на ветровом стекле.
Тягачи, свирепые КАМАЗы
с грохотом проносят по земле
оспину неистребимой язвы.
Позабыл беспамятный народ —
пропил память или же отбили —
мало вразумляли нас, гноили,
в джезказганы загнанных, как скот.
Или, отродясь ослеплены,
Божество мы ищем в позументе?
Позабыли, как он полстраны
заживо замуровал в цементе.

А водитель — молод, белозуб.
Чёрной лапой поправляет чуб
конопляный — из-под шапки пляшет...
Знал бы он, дурила, что за труп
над кабиной поднял, жизнелюб!..
Да и кто ему о том расскажет?..

Огрызнётся парень: «Чёрта с два!
Ну, сажали, ну, верёвки вили,
а зато при Бате воровства
не было такого, да и пили,
говорят, поменьше... Нет, нужна
власть... чтобы которая сильна...
Кой чему тогда и нас научит...»

Ох, ты, Русь, родная сторона!
Тёмная могутная спина
просит палок...
Просит и получит.

О ВЕЧНАЯ ГОРДЫНЯ ВАВИЛОНА

О вечная гордыня Вавилона!
Язык распался, как во время оно.
Лишь вспыхивает в рудиментах, в квантах,
в архаике толковых фолиантов.

И вот уж говорящие друг друга
не понимают. Напуская мрак,
шарахаются сами от испуга.
Шептали «друг», а получилось «враг».

Семантика ушла, как Атлантида
на дно веков. Стал популярен жест —
красноречивой мимикой гибрида,
в дни митингов и горестных торжеств.

Родная речь клокочет, мчит рекою…
Мой собеседник, в воздухе рукою
выписывая лихо антраша,
спросил: «Душа? А что это такое?
Ты говоришь, у каждого душа?..»

Без словаря не объяснюсь на русском.
И уточнить не постесняюсь вновь
в беседе с образованным моллюском —
что понимать под термином «любовь»?

* * *

К истокам слова ревностный паломник,
люблю я закопаться в закрома.
О Даля золотой четырехтомник!
О Фасмера бесценные тома!

В семье, в гостях, у тёщи, в трибунале,
Увы, договориться нам едва ли…
И даже вряд ли одолеть букварь…
Пока не вспомним: ЧТО БЫЛО ВНАЧАЛЕ?
Пока, как заповедные скрижали,
Не соберёт нас подлинный словарь.