---

Карта памяти
Запоздалые мысли о художнике Чупятове

«Живопись только тогда получит правильную и здоровую жизнь, когда в основу развития ее будет положен, в первую очередь, закон движения, затем закон относительного смотрения… Живопись совершенно самостоятельно и естественно на своем пути развития дошла до формулирования и реализации этого закона».
                                                                Леонид Чупятов

Странно, очень странно. Почему я не знаю его? Этот холст сразу потянул к себе. И не отпускал. Хоть вокруг были развешены полотна живописцев, чьи имена известны, прославлены, ценны во всех смыслах. Так... Бакст, Кустодиев, Коровин, Челищев, Юон, Айвазовский, Суриков... да ладно перечислять, все знаем и любим их, кого – за имя, а кого и по зову сердца.

Обойдя все полотна, их было немного, всего 17, кажется, уселась на уютный широкий подоконник полистать каталог. Это было очень удачное место, откуда картина была видна хорошо, и мы с ней могли взаимодействовать свободно.

Странное сочетание бенгальских огней, заискрившихся в голове, с лёгким звоном в ушах и какими-то совершенно неуместными порханиями бабочек в области второй чакры, странные impression's... сюжет картины сакрален и принадлежит полотно это, не к светской бирюльке, украшению модного интерьера, а к храмовой живописи и напоминает оно фрески Проторенессанса.
Возможно эти эмоции вызвал выпуклый, ярко алый, чувственный, мощный, жизнеутверждающий, энергичный, так и рвущийся наружу цвет, но в сочетании с небесно-голубым, охладившим его порыв, лишившим его материальности, так и оставшийся гореть сам в себе, но это ничуть не уменьшало силу его воздействия, которая была направлена в одну точку... этой точкой была я.
Скажу сразу, сюжет не столь и важен в таких полотнах, видимо, для изучения сюжетов более годятся те картины, условно относящиеся к реалистическим. Там всё это легко читается, стоит только обратиться к библейским преданиям, к примеру, и выяснить, что там происходило между Самсоном и Далилой, Юдифью и Олоферном или, к чему бы это надо было похищать сабинянок...
Эта первая встреча с Чупятовым случилась на предаукционном показе Mac Dougall's в Москве.

Я люблю их, эти показы. Они страшно уютные, немноголюдные и привлекательны предоставленной возможностью посмотреть ту живопись, что канет в пучины частных коллекций и едва ли будет возможность насладиться ей. Впрочем, об этом я уже не раз говорила, чего уж повторяться двадцать раз.
Не скрою, что и вопрос оценки того или иного полотна, тоже не безынтересен. А и нечего разыгрывать из себя артханжу и закатывать глаза, придыхая – Ах, искусство вечно и бесценно и нечего трепать его по всяким торгам, стуча лицитаторским* молоткам по хрупким лотам и нагнетая в зале волны безнравственных помыслов – завладеть, любой ценой!
Это, конечно, весьма занятно, очутиться в подобной атмосфере посторонним беспристрастным наблюдателем, которому хорошо известен собственный материальный ресурс. Его, увы, может хватить на кусочек Рембрандта величиной не более почтовой марки, что нарушило бы композицию картины безвозвратно.
И кто же даст? Но вот что я подумала, а в случае с Пикассо, этот номер вполне прошёл бы! отчего не порезать его на клочки? Это ничего не нарушит, а радость от владения клочком гения, вполне будет компенсирована радостью владельца от вырученных средств. Наверняка, она превысит стоимость целого, многократно. Надобно будет сесть и произвести расчёты на досуге...

Опять отвлеклась, простите, сложно подступиться к Чупятову. Это удивительный Мастер.
И как мало знаем мы...
Вернувшись домой, сразу же лезу в интернеты в надежде отыскать хоть что-то о нём и сразу же натыкаюсь на фантастический подарок всем нам. В галерее «Наши художники» как раз проходит выставка его работ. Сорок картин из музеев и частных коллекций!
…Немного о его творчестве, собственно. Всё кругом одно и то же, как обычно у нас, представлено в гуглах многократными репостами и одними и теми же словами.
Можно было бы пойти таким же путём. Просто и выигрышно. Можно каждый день вещать учёной пифией всё о разном, сдабривая эти интеллектуальные блюда обильностью изображений и парочкой слов, как лаконичной финтифлюшкой-украшением. Это путь для натур цельных и бескомпромиссных, ведущий к успеху у массовых зрителей, но я редкостная зануда. Люблю до всего докапываться самостоятельно, прибегая к помощи людей, которые целью своих исследований, а то и жизней, избрали именно нелёгкий путь анализа творчества живописцев круга «поставангардных», это 20-30-40 годы ХХ века.
Как известно, в нашем понятном всем мире соцреализма, эти господа мазилы-авангардисты, да формалисты, совсем не пользовались популярностью у начальства по художественной части, а у кого пользовались, тот сам молча ими любовался, да лишний раз никому и не показывал.

Оттого, их творчеством занимались мало и безуспешно, какой смысл писать статьи о художнике, не признанном официально, а прозябающем где-то на вольных хлебах истопника. Ну, это я уже сгущаю краски, к Леониду Чупятову это относится, но не в той мере, чтоб идти в истопники, конечно. И был он востребован, как театральный художник, как педагог, но об этом в следующей записи. Я это упоминаю к тому, что очень мало исследовано его творчество.
В этом смысле, весьма хороша статья Александра Боровского в каталоге, выпущенному к открытию выставки. Оттуда и почерпнуты мной основные сведения о творчестве Чупятова, вот, признаюсь откровенно. Но, пока, посмотрите кое-какие работы, быть может вам и не понравится этот художник – вкусы у всех разные...
Следует вспомнить о человеке, открывшем нам это имя. Леонид Натанович Чертков (1933-2000), поэт, историк литературы, культуролог, обнаруживший в начале 1970-х, работая в архиве Академии Художеств Санкт-Петербурга, рукопись Л. Чупятова «Путь подлинного реализма в живописи». Заинтересовавшись творчеством художника, начал разыскивать и собирать его произведения.

А как вы думали совершаются открытия? По интернету? Сведения, поставляемые этой машиной знаний обильны, даже изобильны до отрыжки, но ценность их весьма сомнительна. Нет, вовсе не отрицаю, попадаются незначительные перлы, вроде моих, но вот открыть что-то новенькое представляется затруднительным.
Знания надо искать в архивах, а так, всё больше пустяки, да суета всякая. Но, всё-таки попытаюсь понемножку, сказать и о том, и об этом...
Тяжела ты доля пообещавшего. Хуже нет. Решила показать картинки, а картинок одних мало оказывается. Слишком картинки эти непросты и не всем могут быть понятны. Это мир непростой, непростого человека, который можно ли вообще разложить на простейшие элементы? Разложить можно всё, но не факт, что начни обобщать и пытаться объяснить целое, ты не утеряешь какую-нибудь, с виду, незначительную деталь и мир получится слегка кривобоким, лишится смысла и опять рассыплется кучей мелких фрагментов, которые ничего не объясняют, а несут лишь растерянность и непонимание и вообще имеют мало общего с идеей, водившей рукой художника. В этом коварство любого факта, что его можно истолковать совершенно по-разному. Исходя из этого мы и живём часто в мире заблуждений и получается из нас та самая гора, родившая попискивающую серую мысль.
Вот и пришлось прочитать мне ещё трактат о Петрове-Водкине... А как не прочитать, если Чупятов был взят в ученики к мэтру ещё в 1916 году. Хотя, его первым педагогом был Я.Ф. Ционглинский, убедивший отца позволить юноше бросить службу на Франко-Русском судостроительном заводе, где он работал чертёжником. Что же – чертёжник, уже не так плохо для твёрдости руки, вниманию к деталям и усердия. Отец был купцом 2-й гильдии, это по тем временам был основательный средний класс, с оборотом капитала от ста тысяч до миллиона рублей. Неплохо... И семья была религиозная, а тут, понимаешь ли, путь легкомысленный, неосновательный, даже где-то кафешантанный и не суливший перспективы солидного бытоустройства или домостройства. Хвала ему, за этот поворот в судьбе сына, ведь почти каждый отец мечтает видеть чадо своё продолжателем семейного дела.

А почему в чертёжники? Почему не в коммерсанты, кстати, можно задать этот вопрос. А ответить на него не представляется возможным. Нет в моём распоряжении практически никаких сведений о семье. Можно лишь предположить, что отсутствовала у отрока коммерческая жилка, но имел непреодолимую склонность к карандашу да листу бумаги, оттого и позволил отец идти не в коммерческое училище, а избрать своим делом занятие более-менее солидное. Но полагаю, что отношения с семьёй были испорчены, в смысле оказания материальной помощи. Если попытаться прочитать между строк о годах учения, то сквозь них проступает лицо унизительной и беспросветной нужды.
На этом гладкая, спокойная, упорядоченная жизнь заканчивается, как и многие жизни, втянутые волей вихрей враждебных в водоворот, поглотивший страну, разметавший светлые умы и погубивший так и не распустившиеся таланты. Начинается борьба за выживание. Голод, холод, разруха. Но ещё пока есть несколько лет, отпущенных на учение.
Тут я оказываюсь на некоторой развилке дорог, по которым следует двигаться. Нельзя не написать об учителе, оказавшем большое влияние на творчество художника, но вот ведь Петров-Водкин, как бы мы не относились к его живописи, заслуживает отдельного разговора. И двумя словами от него не отделаться. Но, с другой стороны, мы же о Чупятове хотим узнать что-то новое. И как тут быть?

После смерти Ционглинского в 1912 году, группа учеников осталась работать в его мастерской без руководителя. Руководителя не было, но старшим избрали Чупятова. И тут интересно, что через четыре года в группу был приглашён К.С. Петров-Водкин, к тому времени уже прошедший огни и воды испытания европейским авангардом, выбившийся «из низов почётный гражданин» приволжского города Хвалынска, гордившийся предком «разбойником», бунтарь, отрицающий многое в современном искусстве, ругавший импрессионистов за их «грязные» краски, но взявший многое у Матисса, ценивший Ван Гога, Сезанна, но уже тогда понявший, что любую формальную находку в искусстве можно выгодно продать и как стремительно распространяют рыночное искусство телеграфы да телефоны, тогда такие были наивные средства связи, ещё были пароходы да паровозы, а провода гудели и телеграфисты разговаривали точками и тире.

Путешествия в Италию, Северную Африку, учёба у Ашбе в Мюнхене, в парижских Академиях, не говоря уж о Московском Училище живописи и ваяния, где один из любимых учителей был Валентин Серов и о Петербургском Училище технического рисования. Эти путешествия в Африку отчего-то были очень популярны в начале ХХ века, и кто там только не побывал! Да хоть и Билибин... Кстати, у Ашбе учится в то же время и Кандинский. У Петрова-Водкина было любимое задание для своих учеников, писать натюрморты одним цветом, например, красным, меняя лишь степень цветосилы. Видимо, это оттуда, из Мюнхена, ведь Кандинскому во время его штудий было запрещено работать с цветом несколько лет, и он писал монохромно, отрабатывая форму и выстраивая композицию. И если посмотреть, во что воплотились у разных живописцев эти знания, в принципе, стандартные, то тут остаётся только изумляться, разглядывая абстракции Кандинского и «Рабочих», к примеру, Водкина...

О Петрове-Водкине можно рассказывать ещё долго, он много написал статей по теории живописи, много писем сохранилось, дневниковых записей, но тогда мы так и не сможем добраться до творческих исканий Чупятова. А ведь он опубликовал прелюбопытную работу, которая была написана с мессианским замахом «ересиарха» Малевича (по выражению А. Эфроса) И называлась она «Путь подлинного реализма в живописи». В общем, это диссертация, которую украшали тридцать работ! служащих иллюстрациями теоретических идей, выдвигаемых автором.
Естественно, читать это крайне сложно не специалисту, далёкому от пространственных живописных построений. Интересно, что одобрившие диссертацию мастера, открывшую Леониду Терентьевичу путь к педагогической деятельности, принадлежали столь разным живописным школам и направлениям, начиная от академической и заканчивая приверженцами символизма, кроме представителей авангарда, конечно. Не надо забывать, что шёл уже 1926 год и после взрывных революционных (в хорошем смысле) идей, наступало время застоя, а далее реакции с последующим выявлением чуждых социальных элементов. Не буду перечислять имена этих академиков, они мало чего скажут нынче, но вот что было удивительно – все пришли единодушно к одному выводу, высоко оценив его творческую и теоретическую квалификацию соискателя.

Но не удалось Чупятову побывать ни в Париже, ни в Северной Африке... а лишь в том мире, выстроенном по собственному пониманию гармоний и пространственных движениях в нём царящих. И был он заключён стенами одной комнаты, обставленной аскетично, лишь потребными для минимального быта вещами.
Нужда, преследовавшая художника в студенческие годы, так и не покинула его, да и он обращал внимание больше на внутреннюю сущность предметов, работал и писал картины, отражающую их жизнь во всей полноте и их игры с пространством. Пытаясь показать на плоскости готовность недвижного поменять свою застывшую форму и оборотиться к зрителю неожиданной стороной своей экзистенции.

Вот простой «Натюрморт со стружками» И что мы видим? Не знаю, кто и что, а я вижу неспокойную бумагу, так лист ватмана сворачивается сам собой, когда пытаешься отрезать от него нужную тебе часть, чтобы потом овладеть им, прикнопив к деревянной поверхности. Он пытается спорить с тобой и принять удобную для себя форму. Лучше всего его намочить, чтоб вёл себя, как шёлковый. Ну а стружка, вы же знаете, как она может туго распрямиться и воспарить в пространство, движимая упругостью и энергией, заложенной в древесном стволе. Ведь в этом состоянии тонкого среза она вполне свободна, обнаруживая свою витальную сущность, лишённая рамок коры, да и вообще привычных условностей некоей отупелости, которым учителя младших классов награждаем часто задумчивого ученика, сравнивая его бедную голову с деревяшкой. А вот и нет! Всякая голова наполнена многим содержимым и беда наша в том, что лень нам найти подход к голове этой нестандартный и рассмотреть её в разнообразнейших проекциях...

Зритель будет ощущать изображённые с той стороны, с какой ощущал его сам автор, и будет изображённое как находящийся в том положении по отношению к нему, в каком видел и писал изображённые сам автор. То есть зритель ощутит себя на картине или фреске, как бы войдёт в картину или фреску – это один из пунктов чупятовской диссертации, где он пытается объяснить свой «закон относительного видения».
Счастливая картинка. Датирована 1940 годом. Из всего представленного на выставке, вырисовывается характер человека, находящегося в процессе постоянного размышления, мир которого не весел и игрив, но осознаваем всей свой мрачной составляющей и повёрнутый скорее тёмной стороной своей действительности. И идёт он по миру с натугой, как тот самый «Красильщик», сгибаясь под тяжестью его.

А вот здесь, вдруг, страшная свобода отпускника, вольно гуляющего среди сосен, в смешной тюбетейке, как тогда носили, в широких шароварах и майке в сеточку. Уже начинающего полнеть, в круглых очках, предоставленный самому себе, ничем не обременённый, который может улечься, коль захочет, на мягкий моховый ковёр, устланный сосновыми иголками, которые отчего-то не колются, а мягкие и пружинят и покусывая травинку вольно любоваться мирозданием в миниатюре, разглядывая социум суетящихся муравьёв, и возноситься мыслями в небесные сферы, слушая оркестр под руководством ветра, дирижирующего полётами облаков, парением коршунов, танцами сосновых крон, да и ходом светил, в конце концов... Здесь – счастье. И таких картин, пронзительной голубизны, несколько. Все, начиная с середины и конца тридцатых годов.
Жаль, что мы имеем только то, что имеем. Остальное, как говорят, исчезло в огне пожара, возникшего от авиационной бомбы, поразившей дом, где жила семья художника. Нам остались только маленькие кусочки счастья человека, уже подходящего к своему пятидесятилетию и расцвету творческих сил...

Вот чудеса и с табуретками. Готовые взлететь табуретки! И как на них держатся яблоки? а вот тарелка выглядит вполне устойчиво, смешной белый шар, так и собрался выйти из рамок, но ещё держится, на чём, интересно....
Я попробовала поэкспериментировать с этими табуретками, переворачивая картинку так и сяк. Так, кстати, делал сам мастер. И на мой взгляд получилось вполне органично. Они хоть и покоряли пространство, но были устойчивы и фактурны и было ясно, что это не стрекозы...
К счастью, в середине 30-х годов, был востребован, как театральный художник. Многие «несогласные» уходили от прямого творчества, в соседние области искусств. Поэты писали «в стол» и занимались переводами, а Чупятов, к которому насторожённо относились из-за его религиозных композиций, мечтавший воплотить их на стене, во фресках, в мозаике... ушёл в театр. И работал там успешно, даже пытаясь выстраивать свои новаторские пространственные идеи, чтобы сцена перестала уже быть статичной четырёхугольной коробкой, а была полноправным, живым участником спектакля, со своим живым характером.
Работа на «Ленфильме». «Сказка о глупом мышонке», а я ведь помню этот милый фильм...
И продолжал писать картины, работая до изнеможения, было их много и стояли они в мастерской лицом к стене.

Были у него написаны несколько картин, о которых рассказывала киевская знакомая художника. Они были посвящены каким-то «фантастическим» битвам. Но следы их затерялись, местонахождение их неизвестно, можно предположить, что сюжет их был навеян апокалиптическими пророчествами Серафим Саровского о судьбе России.
Но, эта граница 20-30-х годов была для церкви трагична, наметился её раскол, санкционировано разграблялись храмы, священнослужители подвергались репрессиям и в среде интеллигенции усилились философско-религиозные искания. Возникали нелегальные кружки, по некоторым предположениям, в один из них – Братство Серафима Саровского, был и вхож Чупятов. Но круг интеллигенции становился всё незначительней, истончался, растекался ручейками, впадающими в Беломорканалы и оставшиеся, неохваченные легко поддавался контролю карательных органов. В 1928 году «Братство» было разгромлено. Кстати, академик Д. Лихачёв проходил по этому делу и в его собрании позже оказались картины Чупятова, в том числе одна из последних 1941 года – «Покров Богоматери над осаждённым городом»

Вы знаете, это настолько пронзительный Образ, несущий необъяснимую мощь каких-то высших сил…он архетипичен и существует в нас на генетическом уровне, неся надежду на возрождение и поправший смерть... Что слова? Они и лишние здесь, ибо не в силах передать силу её воздействия.
С картиной надо быть один на один, надо видеть её живьём… не знаю, надо ли помнить о том, что это одна их последних работ, которую писал умирающий от голода человек, рядом с которым угасала его семья, а он ничем не мог помочь, ничего не мог сделать… в осаждённом выстуженным смертью городе, без света и тепла. В декабре 1941 года...

---