Памятник на пустыре. К 125-летию Владимира Маяковского

Памятник на пустыре.
К 125-летию Владимира Маяковского

Как писал Роман Якобсон о Маяковском в 1930 году: через несколько десятков лет нас будут называть людьми прошлого тысячелетия. Эти несколько десятилетий прошли, и еще почти два миновали, и сейчас, точно, Маяковский – поэт прошлого тысячелетия. Причём на время с его рождения в 1893 году, на эти нынешние 125 лет выпали колоссальные события, особенно ударившие по России: три революции – 1905-го, 17-го и 91-го года, небывалая внешняя война и чуть ли не полное уничтожение того генофонда, из которого вышел, которого ярким представителем был сам Маяковский. В эти лихие времена памятники прошлых эпох сохранились куда полнее, чем люди. Понятно, они ведь чугунные или мраморные, или бронзовые. Как говорил Маяковский: где он, бронзы звон или гранита грань? Памятник самому Маяковскому как ни в чём не бывало стоит на Триумфальной площади: это ли не триумф? Но вот вопрос: не пережил ли памятник самого поэта – и его стихи?
Не нужна нынешней России, нынешней власти ни революция в настоящем или будущем, ни память о революции в прошлом.
На этот вопрос лучше всего ответить, поставив другой вопрос: а жива ли революция, которой он был певцом не за страх, а за совесть? Не далее как в прошлом году исполнилось столетие революций 1917 года. И много ли, часто ли, радостно ли вспоминали эту знаменательную годовщину? Дело у всех в памяти, года не прошло: не нужна нынешней России, нынешней власти ни революция в настоящем или будущем, ни память о революции в прошлом. Происходящее исчерпывающе резюмируется циничной поговоркой: в доме повешенного не говорят о верёвке. Верёвка – она все еще тут, в шкафу, скелет в шкафу – да и не в шкафу, а на центральной московской площади. Революцию помнить не хотят, но и труп революции похоронить не решаются.
Не так ли ложится на эту ситуацию и Маяковский? Это вот то слово, которое из песни не выкинешь – из песни о революции. Только никому сейчас не хочется петь эту песню, помнить о ней. Маяковский, певец, несомненно, гениальный, сам испортил свою песню. Испортил песню, дурак! – как говорится в самом конце пьесы "На дне". Ну да, испортил тем, что на пустыре удавился, как тот горьковский Актёр.
Остаётся вопрос: а на каком пустыре покончил Маяковский? Да на том пустыре, в который превратила революция Россию.
Время вообще не для поэзии: для поэтов есть вечность и равнозначный вечности миг
Что останется, что осталось от Маяковского? Все написанное до семнадцатого года и поэма "Про это". Этого хватило бы для любого канона, если б Маяковский не поторопился написать еще сто партийных книжек. Если б сам не испортил песню.
Старый, 19-го века, прошлого тысячелетия мудрец говорил: не держитесь за колесо времени, ибо коловратно время! Время вообще не для поэзии: для поэтов есть вечность и равнозначный вечности миг. Ни эпосов, ни эпопей поэту не нужно. Ни телеграфов.
Маяковский, справедливо считается, поставил себя, своё перо на службу революции, уж какая бы то ни была революция. Но дело в сущности много сложнее: он не шел за революцией, он сам был революцией. Был самообнаружением ее колоссальных деструктивных сил. Но миг революции всегда скоропреходящ, революционная эйфория по определению мгновенна. Жить в революции, жить революцией, жить разрушением – нельзя.
Конечно, Маяковский был и остаётся примером: примером ошибки и неудачи.
Поминать его следует с горечью.

Бенедикт Лившиц. Маяковский в 1913 году