Автор: | 13. декабря 2020

Борис Замятин – прозаик, журналист, член ПЕН-клуба, Союза писателей Москвы и Союза русских писателей Германии. Рассказы были опубликованы в журналах «Дружба народов», «Грани», «Родная речь» и др. В 1996 году уехал в Германию. Сотрудничал с газетами «Русская Германия», «Контакт», «Рубеж» и др. Работал редактором в газете «Европа экспресс», гл. редактором журнала «Имидж», редактором сатирического раздела журнала «Ру.башка». Публикуется в альманахе «Новый континент» (Чикаго). Живёт в Берлине.



За спящей царевной

Решили мы с зятем перед Новым годом в Москву съездить. Привезти оттуда своим женщинам подарки: кое-что из старого домашнего барахла и оставшийся там хрусталь – «спящую царевну», как его назвала моя любимая поэтесса. И еще наши книги – главное лекарство от ностальгии. Ехать собрались на моей старенькой «Тойоте».
У меня есть приятель, очень сведущий во всем человек, тонкий такой, интеллигентный, обладает всеми качествами порядочного человека, но никогда ими не пользуется. Он нам и говорит:
– Вы что, олухи, совсем обалдели?! Это для немцев «Тойота» старенькая, а для рэкета – самый раз. Они ведь не поймут, что вы как были голозадой интеллигенцией, так и остались. Вы теперь иностранцы. Они плату потребуют. А не заплатите – машину покалечат или вас. Или вообще замочат. Ехали б уж лучше на поезде. В худшем случае там вас ночью цыгане газом немного потравят и пограбят. Но голова только поболит и всё. По себе знаю.
– Нет, – говорит моя жена. – Нету у меня такого предчувствия, что с вами что-то случится. Езжайте! Хоть вещи и хрусталь привезете и от немецкого отдохнёте. Сильно он всё же на психику давит.
– Не может он, мама, тебе на психику давить, – говорит дочь, – установлено, что, если языка совсем не понимаешь, он на психику не действует.
– В том то и сила немецкого, – говорит жена, – что его не понимаешь, а он действует.
– Я бы вам пистолет дал, – говорит приятель, – но вы всё равно им не воспользуетесь, только неприятностей наживёте. Я вам дубинку принесу полицейскую, сгодится.
– А давайте через Украину поедем, – предложил зять, – там и мочат не всех подряд, и к тёте Соне в Бердичев заедем. На машине всё же лучше.
Идея мне понравилась, а смелости придала мне высокая стоимость проезда и провоза багажа поездом. Да и возможность подышать цыганским газом тоже не привлекала. Поехали на машине. До польско-украинской границы уплатили только один раз – штраф 10 евро, – за превышение скорости. У границы очередь – длиннее, чем самые длинные за водкой, которые я в жизни видел. Остановились. Сразу какие-то нахальные морды в окна застукали. Запредлагали ускорить и продвинуть. Но я, помня наставление приятеля, не открываю и на провокации не поддаюсь. Честно отторчали двенадцать часов и выехали наконец на „ридну» Украину. Едем. Нет, не едем. Тащимся за каким-то автобусом. На «Тойоте» невозможно ехать со скоростью 70 км\час постоянно. Нервы не выдерживают. Обхожу автобус.
– Вы, папа, тут лучше не обгоняйте, тут гаишники, говорят, хуже рэкета, – предупреждает меня зять. Но поздно. Уже останавливают.
– Добрыдень! Ваши докумэнты!
– Вас трапылось? Тьфу! Шо трапылось? Зробыв шось не так? – спрашиваю на украинском...
– Так. Бачу, шо мову вы ще не забулы, но правыла дорожного движенья забулы. Сплошна полоса, а вы на обгон...
– Так её же там не видно.
– Цэ вам не видно, а нам выдно. А шо если б у в том автобуси булы школяры,
а настречу встречный транспорт?
– Так не было ж.
– Цэ вам у цэй раз пофартило. И стоить это будэ вам 17 грывен. И цэ ще по минимому!
«Ни хрена себе! Ещё парочку таких блюстителей дорожного движения и уже лучше было бы на поезде,»- подумал я . Но заплатить пришлось.
Около часа едем спокойно. Проезжаем какую-то заправку. И опять вот они гаишники. Опять жезл поднят.
– Ваши докумэнты! Нарушилы правила дорожного руху.
– Да ничего я не нарушал,- возмущаюсь я по-русски.
– А знак коло заправки, дэ пятьдэсят километрив у час, бачылы, чи прытомылысь?
– Там не было никакого знака. Папа, подождите платить. Я точно видел,- возмутился уже Андрей,- там стоял фургон.
– Фургон? Можэ буты, – неожиданно сразу соглашается гаишник, и мы понимаем, что фургон там стоит специально.- Алеж, яка у вас швыдкисть була?
– Вы имеете ввиду гешвиндикайт?- спрашиваю я для куража, понимая, что платить опять придётся.
– Я имею ввиду то, шо имею. У вас було девяносто в час, и цэ зафиксировано! С вас семнадцать грывен, и цэ ще по минимому. Пока по минимому.
– Это же дорога для автомобилей,- возражаю я и чувствую, что слово минимум начинает вызывать у меня нездоровые позывы. Ужасно не хочется платить.
– Для якых цэ автомобилев? Для автомобилев должон быть такый синенькый квадратик, а на ём такый билэнькый автомобильчик намольован. Дэ вы такой бачылы?
– Андрюха, дай ему два пива,- говорю я зятю.
– Шо? Боже упаси! Цэ ж называеться взятка пры исполнении. Якэ пыво? Тикы грошы! Я ж для дэржавы бэру...
Даём ему «для дэржавы», и он кладёт в карман, не выписывая квитанции.
До Бердичева с нас взымают «по минимому» ещё дважды. Останавливаемся у моей тёти. Я ставлю машину под окно.
– Как? Ты хочешь её оставить ночью на улице? Одну? Ты с ума сошёл. Кто же здесь это вытерпит? Её же украдут, – пугается тётка. – Или может случиться, как у соседей.
– А что случилось у соседей?
– А они просидели всю ночь в машине, так никто даже не подошёл.

Приходится сидеть с ней всю ночь у окна. Беседовать и смотреть на машину. К машине и правда никто не подходит. Выезжаем в четыре утра.

– Ничего, наверстаем,- говорит выспавшийся зять, садясь за руль,- гаишники тоже люди. Они сейчас спят.
Сразу за Бердичевом нас опять штрафуют. За превышение скорости. Оказалось, что уже не спят и вышли на охоту.
До русско-украинской границы тащимся как на телеге. Оба молчим, каждый о своём. Украинцы пропускают нас быстро. На русской стороне границы стоит таможенник с такой будкой, что её можно использовать вместо фонаря.
– Наконец-то свои, – говорю я противным, лживым голосом, так как интуиция подсказывает, что этот просто так не пропустит.
– А вот мы посмотрим какие вы свои, – бурчит он и тупо листает мой паспорт. Долго листает.- А почему это у российских подданных немецкие номера на машине? – хрипло спрашивает он.
– Мы там живём, – говорю, как можно мягче,- и машину там купили.
– Тут что-то не то. С вами надо разобраться. Станьте в сторону. У нас сейчас перерыв. Я смену принимаю.
Отъезжаем в сторону. В стороне этой грязно, холодно и мерзко. Желтый ноздреватый снег вокруг деревянного, заросшего ледяными сталактитами сарайчика, недвусмысленно указывает, что это туалет. Никакие надобности не могут заставить меня его посетить, и я решаю терпеть аж до Москвы. Больше никакого сервиса нет...
Через два часа нас жестом приглашают пройти в таможню.

– Андрюша, – говорю, – иди ты. Я с ним разговаривать уже не смогу.
Андрей возвращается через полчаса с документами.
– Чего он хотел? – спрашиваю.
– Кофе просил или чаю. Я ему пива дал.
Десять дней в Москве пролетают, как тяжелый сон. Бесконечные излияния, возлияния, встречи, прощания и приёмы. Аллахола и НОШПы. Печень уже не выдерживает, но не выпивать не получается.
– Обратно через Украину не поедем, – говорит зять, – совсем разденут. Рискнём через Брест.
Рискуем. В Борисове спрашиваем у милиции (останавливаться в других местах нам не рекомендовали) где заправка. Едем туда. Зять уходит платить и оставляет дверь открытой. Не успеваю я её захлопнуть, как на мою руку ложится волосатая лапа. Я дёргаюсь. К машине подходят ещё двое.
– Не дергайся, мужик, и не бойся, – говорит «лапа».- Мы ваши друзья, – нагло улыбается «лапина» бандитская физиономия. – Мы вас будем охранять и обеспечим проезд до самой Варшавы.
– А, если я без охраны рискну? – спрашиваю без всякой надежды.
– Кто ж тебя пустит без охраны? – ухмыляется «лапа», – Это ж наша работа. Ты что же, хочешь нас куска хлеба лишить?!
– И сколько она стоит, ваша работа? – спрашиваю упавшим уже голосом.
– Как и у других. Сто зелёных.
Понимаю, что попался. Вытаскиваю, запрятанные отдельно, пятьдесят евро.
– Больше нет, – говорю.
Найдешь, – говорит «лапа» и опять мерзко ухмыляется.

Возвращается Андрей. Второй бандит выхватывает у него кошелёк с русскими деньгами, вытряхивает их и считает.
– Хватает. Отпусти их, – говорит он.
– А если нас эти «другие» остановят? – спрашиваю я.
– Напиши ему справку, – говорит он «лапе».
«Лапа» вытаскивает из кармана блокнот с карандашом, обрывает лист и, зажимая карандаш толстыми, как артиллерийский снаряд, пальцами пишет без знаков препинания, но каллиграфически.

Сопроводиловка
Братва Машина уплатила
Бригада Седого
Проезд по Белорусии. (С одним «с». Этот документ я храню.)

До Бреста едем опять молча. Машин ни попутных, ни встречных почти нет. Это настораживает. У границы снова очередь. Опять подходят двое. Стучат кулаком в стекло. Приходится приоткрыть сначала стекло, а потом и дверцу. Вваливается уголовная морда пострашней «лапы». Глаза навыкате и блестят. Видимо, нашпигован наркотиками.
– Ты что, козёл, не открываешь? – совсем уже неделикатно обращается он ко мне. – Ты что хочешь, чтоб мы тебе машину укусили? Или думаешь, менты тебе помогут, так там одни мои друганы... Ты что, не знаешь, что за проезд надо платить?
– Я уже заплатил, -говорю, – и вытаскиваю справку.
– Шо? – кричит он, – шо ты мне суёшь? Шо это за бумажка? От кого?
– Бригада Седого, – говорю.
– Какого Седого? Мужик, ты шо гонишь? Здесь командую я. Князь! Понял? Здесь нет никакого Седого. Запомни. А бумажку эту запихни себе, запихни себе в ж..., в ж..., – он почему-то скомкал её и стал заталкивать себе ... в рот. – Вот так... Вот так...
При всей трагикомичности ситуации я успел сообразить, что бумажка эта может мне пригодиться и успел выхватить её у него изо рта...
– Да вы что, – закричал я, – она мне сто долларов стоила.
– Во суки. Обнаглели. Но ты пойми, дурак. Это всё липа. Настоящий проезд
так не оформляют. Это делается по-другому, понял? У тебя «зайчики» есть?
– Чего? – действительно не понял я.
– Нет у нас белорусских денег, – сказал Андрей.
– А русские. Русские есть?
Я вытащил завалявшуюся сторублевку.
– Смотри, вот тут в углу должны быть нарисованы рога, – он сделал две черточки, – Вот! Только с рогами она действительна. Понял? Теперь я пишу:
«Пропустить до Варшавы». Князь.
Теперь ты можешь ехать, понял?
– Понял, – говорю. Спасибо.
– Шо? Спасибо? Ну, мужик, ты тупой. Ты ничё не понял. Я три дня, как из тюрьмы, у меня друга вчера убили, а ты мне «спасибо»... Ты или плати, или до границы не доедешь... Теперь понял?
– Нету у меня денег, я им всё отдал, – говорю.
– На бензин только осталось, – влез Андрюха.
– Меня не колышет, где вы бабки возьмёте. Вы же что-то везёте. Что везёте? – вдруг поинтересовался он.
– Так, старые тряпки, посуду.
– Посуда хрустальная?
– Да нет, – испугался я, – стаканы, чашки. Книги, – попытался я отвести его внимание от посуды.
– На хрена мне твои книги? Где сейчас те придурки, шо их покупали? Нету их. Нет...
– Ну чего ты мурыжишь? Кончай с ними...- заглянул в машину второй с такой же харей... красавец.
– Так...Ну, я выхожу. Ищите бабки. Не найдёте, пеняйте на себя.
Рядом со мной лежала та самая полицейская дубинка (подарок приятеля). Я мог отключить его одним ударом. Но куда его сдавать? Крикнуть милицию? Но ведь это они выдали нас рэкету в Борисове... Мы наскребли всё, что смогли и отдали бандитам. Оставили действительно только на бензин. Но до границы всё-таки не доехали. Перед границей к нам опять подсели трое. Тут уж я не выдержал, тем более, что терять было почти нечего.
– Вы что, вашу мать, – заорал я, – не можете на трассе порядок навести!? Кто это будет вам по три раза за одну дорогу платить?! Кто у вас главный? Почему и «Седой» и «Князь» на одной линии работают?
Все трое слегка опешили.
– Подожди, мужик, не ори, – сказал парень в очках, видимо, старший в тройке. Что ещё за «Князь» такой?
Я стал совать ему в нос свои бумажки.
– Постой, братва. «Князь» этот какой-то фраер, а «Седой» в самом деле, кажется у нас на гастролях. Это «Седой « из Киева.
– Не знаю, кто из них фраер, но я больше ни копейки не заплачу! – Продолжал орать я, – не можете организовать охрану, а деньги берёте. Совесть потеряли!
Хорошо, что Андрюше моему было в этот момент не до смеха. Но у братвы, видимо, я задел честь мундира...
– Ладно, мужик, разберёмся. «Седой» – это такой небольшой, интеллигентный мужичок, да?
– Да, – сказал я,- вспомнив «лапу» с бандитской мордой.
– Ну, извини, и пойми. У нас такая работа. Ладно. Ехай. До Варшавы тебя не тронут.
Когда на немецко-польской границе я увидел зелёные фуражки немецких таможенников, я чуть не бросился их обнимать.
«Дорогие вы мои, – захотелось мне крикнуть им, – как хорошо, что я не понимаю вас, а вы меня, и как хорошо, что вы есть, что я, наконец, в Германии, и что хоть я здесь и не дома, но жизнь опять прекрасна, что и удивительно!»
От моей ностальгии не осталось и следа. Правда, не надолго!!!