ОСИП И СМЕТАНА
Осип приехал к нам в гости в Самарканд из Москвы. Он был мужем покойной Шифры, маминой двоюродной сестры. Или троюродной, не помню. Шифра была очень красивая, умерла рано, и Осип, чудовищно близорукий, быстроговорящий, долго не женился. Хотя хотел.
Наконец он встретил Нонну. Нонне было 42, а Осипу 65. Он приехал советоваться с моим папой, специалистом по женщинам. Однажды я подслушала, как Осип спрашивает, как повысить свою мужскую силу, чтобы осталась с ним навсегда молодая Нонна. И полюбила его не только за эрудицию и душу. (А и за мускулы, подумала я тогда, еще ребенок.) Правда, она в очках, Нонночка, говорил сильно близорукий, с огромными круглыми стеклами, лупоглазый и плюющийся от быстрой речи Осип. Но сорок два года! Что посоветуешь, спрашивал он моего папу.
Ешь сметану, отвечал папа.
Сметану? И все?
И все, отвечал папа. Только покупай каймак, в нем ложка стоит. Сначала ложка.
А потом?
А потом... Я не сторож тебе. Но ешь каймак, наворачивай.
Каждое утро Осип спускался с четвертого этажа, покупал у утренней таджички около Регистана банку каймака, жирного, ложка не сразу входила в него, а уж если входила, то стояла намертво. Не вытащишь. Две недели Осип ел по литру каймака, каждое утро. А потом от этих калорий валился в жару на диван и храпел. В результате очень поправился, вернулся в Москву, и Нонна, молодая, но в очках, ахнула.
Осип.... Один живот.... Чем тебя там откормили...
Осип радостно потирал руки и тщетно пытался подмигнуть Нонне. Глаз заплыл жиром. Потом он звонил нам и жаловался, что сразу засыпает с Нонной, чего раньше не было, и что раньше было как надо, для его возраста неплохо, но он хотел еще лучше и вот теперь только храпит.
Ты же обещал, обжигаясь о слова во рту, как будто плюясь, сетовал Осип моему папе. Звонил и сетовал.
Я тебе что обещал? Что ложка в каймаке будет стоять. Она стояла? Да... Чего же ты хочешь? Обещал - сделал. Остальное - прости.
Я была девочкой и переживала за близорукого Осипа и его молодую, хоть и в очках, Нонну. Но ничего не понимала. Зачем столько каймака есть? При чем тут ложка, которая в нем стоит. Мне казалось, что с ним поступили как-то некрасиво, а почему - не понимала. Только чувствовала.
Но скоро Осип позвонил и радостно перебирая быстрыми словами во рту сообщил, что у Нонночки будет ребёнок, что все у них хорошо, она его любит, и от этой любви будет ребенок, хотя от покойной Шифры у него уже был взрослый Левка, инженер, который все время ругался с отцом, точно так же плюясь, обжигаясь словами от быстрой речи. И называл его не папа, а поц. Ненависть была видимо к себе, так как Левка был копией отца, красоты покойной мамы Шифры ему и капли не досталось.
Как будто Шифры и не было никогда. Никогда не было Шифры, такой красивой, как будто…
ПОТЕРЯЛ УЗБЕК ШТАНЫ
Сначала в Самарканде построили кафе "Табассум". В переводе - улыбка. Кафе! В Самарканде! Стеклянное! Современное. Почти заграница. СОБЫТИЕ. Мы заходили детьми туда, как в святыню. Кафе модерновое, рядом гробница Тамерлана. Потом, уже в десятом классе, ездили каждый вечер в новый... аэропорт.
АЭРОПОРТ! Событие. Стеклянный. Модерновый. Кажется, двухэтажный. Ездили туда тусоваться, тогда такого слова не было, смотреть через огромные стеклянные стены на ночные ревущие самолеты в огнях. Они уносили людей в другую, неведомую нам, самаркандским детям, жизнь. Куда мы тоже все хотели, в новую, современную, стеклянную, настоящую, заграничную как будто... Как мы провожали самолеты взглядом! Совсем не так, как поезда. Как любовались новым портом! Как смеялись там какой-нибудь ерунде, тогда легкие на смех были, пальчик покажи и все. Через смутную тоску прорывался наш смех.
Потом почти все разъехались, кто куда. Все развалилось. Кто в другие страны, кто по республикам, как я. И в каждой задыхалась, как рыба без воды. Городе, стране, республике. И в безупречной, заграничной уже тогда Эстонии... И в Казахстане даже, хотя полуазия... Везде. Как рыбу из воды выкинули, мутной, подернутой, со всякими тварями в воде и склизкими водорослями, на берег прекрасный выкинули, где все лучше, ярче, современнее, цивилизованнее, чище, чем в воде. А самые лучшие сны про Самарканд.
Жаркий, не очень чистый, потный, с запахами лепёшек нони-тафтон, тонкие такие, с тмином, белой тряпочкой горка прикрыта, горкой лежат, и таджичка уже с утра теплые продает, на корточках, в своих ярких шароварах. Белую тряпочку поправляет. А по вечерам узбекские или таджикские свадьбы через весь город по всем улицам, или не свадьбы, просто шествия мужчин в тюбетейках. Идут через весь город и кричат - ёр-ёр-ёраны! Ёр-ёр-ёраны! А мы выбегаем каждый раз к шоссе и смеемся - потерял узбек штаны! Кричим им. А уже звезды и тополя шелестят и не жарко.
Как скучаю по этим выкрикам запевалы, ёр-ёр-ёраны… По толчее на Ташкентской улице, по дороге к старому базару. По всем запахам, которые уже на трапе самолета в нос бьют, когда объявляют - экипаж приветствует вас в городе Самарканде. Температура за бортом 28 градусов. Ночью.
Запахи детства, нерасставшихся еще родителей, неразбитых еще семей и сердец. Та самая вода, из которой в детстве вытащили, и всю жизнь потом в прекрасных местах задыхаешься, как та рыба. Дышишь сначала тяжело, выпучив от изумления и ужаса перед сушей рыбьи глаза, а потом затихаешь, смиряешься, не рыпаешься, хвостом не бьёшь, рада малому, учишься быть счастливой без воды, на том берегу, на этом берегу, на всех берегах, по все стороны океанов...
