* * *
У волны есть корень невидимый в глубине,
Он живёт там медведем слепым и огромным, и не
Вспоминая о том, как туда попал, –
От кометы сгоревший запал.
Мы живём в синусоидах волн людских
От семейных до необозримо больших,
Вспоминая верхушками о корнях
Лишь, пожалуй, во сне, да и то как о снах.
Мы, проникнув в тайну Большого числа,
Неусидчивы, как на хребте осла,
Волны считаем максимум до девяти,
Чтобы после восьми поднырнуть, уйти
И нащупать на дне, найти то остриё,
О котором скажешь: мой корень, моё –
Что ни сказка – мистерия, запах – миф,
Стрелки в наоборот закрутив
Детской памяти, в снов лабиринты скользну
Фиолетовой тенью по чёрному дну –
В нем источник, в нем моих сила дней!
...Вот поэтому я за отрыв от корней.
Силы б, силы б на рвение строп,
Тау, ньюменов, радианов в секунду, чтоб,
Как гигантского тела гигантский бурав,
Раскрутиться назад, тяготенье поправ.
Вот и пена – цветущий иван-чай!
Хочешь – видь, но лучше – не замечай:
Да, он безумен девятый вал,
Но теперь ты его оседлал.
МОНОЛОГ НЕМОЛОДОГО
ИНЖЕНЕРА-ТЕПЛОХИМИКА
Он слышит: «ростовчане вылетают» ...
Ему же в Апатиты позарез,
Но там пурга, и «там не принимают,
А потому откладывают рейс».
Сизифов труд – обозревать обрывки:
Урал, Чита, Бокситогорск, Ковров...
Он был специалистом по отмывке
Деаэраторов и паровых котлов.
Командировка – это способ жизни,
Альтернативою – топтать асфальт.
Сизифов – потому что из отчизны
Не скраивался целостный гештальт.
Вот я, как птица, - размышляет Птицын, -
Я сверху вижу всё, что твой Джон Донн...
Но ведь не вижу – ладно бы там лица,
Но и единства места, и времён,
И действия – всё как-то неклассично,
Не совпадает в цельности систем:
Кто на себя одьяло тянет лично,
А кто в другую сторону совсем...
...Про инженеров-химиков слагают
Легенды: перво-наперво, что пьют –
Другой метаболизм и другая
Среда, что прихотливо создают
Вокруг себя невольно, но с акрибой,
Ища очистку в водке, не в вине...
Они ж не рыбаки, что пахнут рыбой,
И не золотари, те, что в говне.
Кто говорит – у них на пальцах щёлочь,
Другие утверждают – кислота,
Те утверждают – боги! Эти – сволочь!
Спасители... но нет на них креста.
Спасатели родной металлургии,
Теплосетей, на совесть не на страх!
Короче, Птицын был из Демиургов,
Конечно, в узких дружеских кругах.
- Котел – это такая вот посуда:
Цилиндр, обечайка да рукав.
Железа, хрома, меди, цинка груда –
Металлов, в общем, сплав себе и.… сплав!
Обогреватель – топка с парой стрелок,
А вот утилизатор – это фрукт! –
Там много дополнительных горелок,
Чтобы побочный догорел продукт.
И вот представь себе нарост говнища
На внутренней поверхности котла...
Вода ж металл не точит – щелку ищет
И терпеливо ждёт приход тепла.
Ну в смысле, разогрева, типа, газом,
Чтоб не по-детски, чтобы с огоньком,
И вот, прикинь, тогда она, зараза,
Из капельки родится пузырьком.
А сколько их по щелочкам на стенах
Сидят коварно в порах и углах?!
Процесс себе идёт теплообмена,
Да ни с того и ни с сего бабах!
Всё потому что отмывать забыли
От силикатов, окисей, солей,
В том смысле, что бабло, конечно, мыли...
Ты наливай по полной, не жалей.
...И столько Птицын наблюдал империю,
Летая инженером по стране,
Что обернулась некою потерею,
Шагреневою кожей на стене.
Физически, интуитивно, кожей,
В политике не разбирая слов,
Он ощущал, что долго так не может,
Что слишком много грязи наросло.
- Котёл – его и чистить не придётся –
Тут в водоподготовке весь прикол!
Всё сделать грамотно или само срастётся?
Так – хуем по столу, а сяк – еблом об стол.
И вот теперь, приятель, по последней –
Мне с утреца опять на самолёт.
Ты мыслишь, мол, чувак слагает бредни?
А я-то знаю: скоро здесь рванёт.
* * *
Я на пике лет, и это колется...
Лето затянулось – сторожит зима,
Осень коротка, cама собою троллится...
Самого дерьмового дерьма
Года три сожрать пришлось последние:
Близкие, утратившие близь...
Были прежде расстояния средние –
Нынче выбор только крайних из.
Разделилось всё на чёрно-белое,
Пики-черви разыграли кон.
У войны лицо вконец дебелое,
Там теперь не крики – просто стон.
Верить бы: порошная-парашная
Зимняя чума пройдет. Но я
Поведусь ли, ежели вчерашние
В завтрашни запросятся друзья?
* * *
Слетались сны листались перегоны,
За 20 лет - мозаика времен!
Мужья менялись, изменялись жены -
Вполне полифоничный перезвон.
Но свойство здешних мест: извечно свинство -
Проходит 200 лет - и ху из ху?!
Всё та же грязь из барства с подхалимством
И то же рыло где-то наверху.
* * *
Ты пошёл на свойню и погиб от свойни.
Нет хуйнее, ты думал, хуйни –
Ведь у нас на галерах пробойный таран!
Оказалось, что там не свойня – кабан.
Он клыкаст и упрям и он держит твердь,
Он молчит, и ты слышишь в молчании смерть –
Не его, кабана, а свою –
А зачем же ещё ты пришёл на свойню!!
Потому что потерян. Что в тупике,
В лабиринте вранья со стаканом в руке,
Потому что уже ничего не жаль,
Кто-то сутками в уши жужжит про скрижаль,
Да про скрепы, которые надо б найти,
Чтобы эту страну, эту вещь спасти,
Потому что нет цельности в вещи –
Поползла паутиною трещин.
Ты в припадке и всеми вокруг раздражен,
Над собою не властен, собой заражён,
Как расползшийся рак, ты уставший краб…
Нерабы ещё есть, но ты есть раб.
* * *
Недешевая раскраска - по небу охра!
Будто художник выпил, да забыл закусь.
Говорят, в подвале в четверг кошка сдохла,
И пошло-поехало сикось-накось.
Череда времён года с годами сбилась:
Прежде, помнится: перед зимою осень.
Кому зима нынче нужна, скажи на милость?
Вот она и стоит на пороге – подаянья просит.
Ладно б только по небу – везде крошки,
Рассыпались бусинки, не собрать смету...
А может не мрут, а разбегаются кошки?..
И весна не придет, а за ней лето.
Корабль не тонет, но это уже не корабль –
Паруса стухли, двигатель списан в кражу.
Вроде мы уже наступали на эти грабли...
Опять болтаться, как в полынье баржа.
Что правда, то правда: выталкивая двуногих
Мыслящих за свои пределы,
Огромность Терры не вместила многих!
Да и не в размерах, конечно дело.
Значит, как в проруби... Это... Ибо
Всё одно спросят: мол, есть кто вменяем?
А мы им скажем: это наш выбор,
Здесь переправа всегда, и коней не меняем!
Кто, однако послал подальше: ходить ли строем,
Читай – говном в проруби плавать,
Кто не ссыт и борется – уже герои,
А героям, как известно, слава!
ГРАД ОБРЕЧЁННЫЙ
Вести холодные, не остывшие, а так:
Просто в сенях давно позабытые кем,
Вроде Спинозы баул неразобранных теорем –
В общем, случайный заезжий скупил за пятак.
Хозяева локти кусали, но это потом, а пока
До Сотбиса с Кристис ещё далеко.
Кто ж тогда ведал, что на: Ну и, как Ока?
Последует невозможное: Ко-ко-ко...
Мысль изреченная, ясное дело, тоже товар!
Цену реальную знал только её адресат,
Смысл позабыт, пристроен на дальний склад,
Время, однако само производит навар.
В будущем некто организует аукцион,
И среди прочих умело пристроенный лот.
Кто-то купив пробормочет: счастливый сезон,
Кстати, какой нынче год?..
Вера в свежей газеты выпечку холодна,
Да и само понятие вести – уставший мем.
Просто в сенях давно позабытые кем,
Вот, например, кто-то сказал, где-то война...
Плачу, молю сухих дорожками струй:
Прохожий вернись, сукаблядь, забери мешок!
Утробный глас с высоты, при этом странно высок:
Идите-ка нахуй. А не хотите – на хуй.
Где-то ошибочка вышла. Град обречён.
Двор предоставлен с травой, как обещал,
Вон сколько дров, и колун закалён.
А вам лишь бы бошки рубить да припадать к мощам.
На старые дрожжи да положить пивка –
Это ж какой может выйти эффектный аффект!
Травка, рыбалка, друзья, Ока как Ока! –
Кстати, какой нынче век?!
Не было, кстати, гласа с небес, и мат был не мат.
Всё как всегда – плохо ли, хорошо ль...
Может, эпохи меняются, только не наш примат –
Он-то недалеко от каннибализма ушел.
...Курица яйца несёт, а вам бы их бить и бить,
Жрать бы и жрать! А может быть, сладок звук?
Из золотых не жарят яичниц – их можно пилить,
Впрочем, пилить будет Шура, а это всё тот же круг.
ПЕСНЬ ПЕЙ (ЗАГОВОР)
Создай свой Кокни,
Ересь засолена в столп,
Если угол мокнет,
Отщипни и засунь в стол.
Песнь песней –
И жирафам тянуть шей,
Долг красней, если
Не затыкать ушей.
Начало бедою лихо,
Сперва зеленеет медь,
Не всякое слово в лыко,
Лишь соли не плесневеть.
Не беги, но иди мерно,
Не споткнись о разные бы,
Затылок слеп, но и то верно –
Впереди тоже столбы.
Кому-то свежей крапивы,
Соль-огурец-укроп...
Кому-то сушить сливы,
Другим не жалеть стоп.
Этим – суши вёсла,
Тем – параллели встык…
Главное, чтобы после
Не высох язык.
Каждая доля сильна своей долью,
Воздух заряжен в грозу
На языке солью,
Слезой в глазу.
Заложив голос за ворот,
Как бы сглотнув стон,
Не оглядывайся на город,
Где молчит Соломон.
Нет колдовства, но не ново,
Что можно заговорить,
Можно жевать слово,
Заговор можно пить.
Резать ножом воздух,
Намазывать на ломти
Стылых барханов! – Отдых…
Главное всё же – идти!
Когда за спиной пространство,
Иди и жуй себе слив –
Песнь взойдет диссонансом,
Вышедшим в когнитив.
ЛЕММА ЦОРНА (DAS LEMMA VON ZORN)
Сегодня в ночь космоса, в космах порхающих звёзд,
Вспоминать о неприметностях наших гнезд –
Пригодность палаток, забытых ниш и уютных дыр –
Всё было впрок, покуда был мир.
Человек, отрицая опыт, опять возжелал войну!
Так щука, зная что фейк, бросается на блесну.
Кураж невежественности оголтел,
За дикостью слов, как правило, следует дикость дел.
Задачки о равенствах сил в учебниках затвердели,
Но уравнения множеств неразрешимы на деле.
Дышать в ладонь, пытаясь собрать ее в кулак,
А она – или он – не сжимается никак.
Гром среди ясного неба гремит не напрасно,
Лишь подтверждая, что небо не было ясно.
Планета опять включила свою центробежность –
Не знаю, чью ты, но я потерял твою нежность,
И, вытянув руку длиной в пол-окружности
Земли, чтобы коснуться твоей наружности,
Случайно добьюсь сопутствующего эффекта,
Развернув на центростремительность вектор.
* * *
Кусочки неба тяжких вздохов -
Вестимо, отпечатки нош
Тех, что клеймя царей-Горохов
Находят новых, что пригож,
Неглуп, хитёр, вполне опрятен,
Ворует в понимании масс,
И называет – прост и внятен –
Кто нет, а кто есть пидарас.
И превращение лиц пригожих,
Внимающих речам вождей,
В очаровательные рожи
Без капли собственных идей –
Процесс почти необратимый,
Где полной грудью не вздохнуть, –
Печать дороги, что, вестимо,
Тупой и тупиковый путь.
Горит развесистая клюква,
Вдали текут, текут часы…
Но если сам рисуешь Букву,
Не трусь, в том смысле, что не ссы!
* * *
Там есть все, что угодно –
И колёса, и белки…
По ночам из подводных
Вырываются шахт
Хамоваты проделки
Арлекинов негодных
И веснушчатых девок
На весёлых метлах.
Пиво льется рекою,
Руки дерзки и хватки,
По телам и по тушам
Растекается воск,
И горячечный бубен
Топчет площадь в припадке –
Ты-то думал, что Рубенс,
Оказалось, что Босх.
У подводных ристалищ
Заложены уши,
Кислорода немного
Что внутри, что вовне.
Где когда-то шестая-
Седьмая часть суши
Оказалась в итоге
Снова пьесой «На дне».
Русла рек, как в пустыне
С космически долгой
Высоты окунуло
В потерянный мир –
Осетровой застынет
Распятая Волга.
Где страна затонула,
Продолжается пир.
* * *
На то и утро - сознания краем,
Лицо, не муча подушкой мятой,
Тебя коснуться улыбкой ранней,
Бессловной речью, тебе понятной,
Тобой рождённой, к тебе летящей,
Немножко тёмной, немножко спящей.
Кому-то лето, другому осень,
И близок вечер вполне морозен,
Но может это вполне капризно
Всё то же лето?! И рано тризну –
Куда спешить-то! – себе на бубнах,
Сыграем лучше, как прежде, будни?!
Рюкзак на плечи, за ночью утро.
А то всё вечер – куда как мудро!
Там, где в летней, далёкой дымке
Зовётся Нектой. Полуулыбкой –
Не Лизы Моны, но схожих линий,
Тихи ионы любовных химий –
Разбужен внятно далёкой ею,
Горю? – навряд ли... Но жарко тлею.
