Избранное
* * *
Припудривая пеплом взмах бровей
И пудры набивая в папиросу,
Вчерашнее ругательство «еврей»
Иным сегодня пользуется спросом.
Не понимаю логики вещей.
Из детства: «Мама, разве я – жидовка?»
И слёзы мамины, и сгорбленность плечей,
И мужняя фамилия – уловка
Сокрыть причастие израильской семье.
И пятый пункт – отметина проказы.
И в сказке бармалей – антисемит.
И смоль волос – вернейший повод сглаза.
Вчерашний некто, каста вне мастей,
«Кто был ничем» – ужели так от века:
Кто больше потерял своих детей,
Становится похож на человека?
Припудривая пеплом взмах бровей
И пудреницу с пепельницей ссоря,
Не понимаю значимость кровей
В распределеньи радости и горя.
* * *
Картине К.С.Петрова-Водкина «Петроград 1918 г.»
Большие дети под бушлатами
Спят, дотащившись до привала.
Кто красный, белый ли, салатовый, –
Всех в колыбели мать качала.
Скрипучи лестницы немытые,
В жару тифозном кто-то бредит.
Огарки тают сталактитами.
Стрельба. Молитвы. Мат. Соседи.
За дверью нищей гроб некрашеный
Гостеприимно ждёт хозяйку.
Всё стерпится, а дельце слажено,
На хлеб гробовщику подай-ка.
Дома озлобились, ознобились,
К земле пригнулись, помельчали;
Часы булгаковские пробили –
Полвека впереди печали.
И на «авось» бумагой ветхою,
Привычный мир уютный – в клочья.
Стреляя Блоками и Брехтами,
«ура» с утра – руины к ночи.
Как будто кончена история,
Кивком одобрен фарс из ложи.
Там, где-то есть ещё «Астория»…
А здесь? Всё умерло?..
Но всё же:
С картины пьяного художника,
Любя, устало, отрешенно,
С худым ребёнком, брита ёжиком
Зрит Петроградская мадонна!
P/S. Когда-то давно, написанное под впечатлением от картины Петрова-Водкина,
теперь это стихотворение стало песней и под названием "Булгаковские часы" вошло
в спектакль, посвящённый Михаилу Булгакову.
У стихов, как у людей, у каждого своя судьба.
* * *
Осипу Мандельштаму
Он пытался вписаться в как будто бы радужный мир.
Только радуга эта была, как бумажная флейта.
Франсуа-парикмахер и чья-то прабабушка Цейтл
Сироту обмывали в утробе бездомных квартир.
Сохранённая речь, как пустая цветочная ваза,
Снова ищет, кого бы своим одарить хрусталём.
Он с надеждою жил одиноко-публично-вдвоём,
И Еленой казалась Надежда для зоркого глаза.
Новый век, будто пёс на цепи, сторожит не кусая,
Суетою музейной почтительно усыновил,
Набежавшей волной остудил, приласкал, просолил…
Но куда же теперь держит путь корабельная стая?
* * *
В зыбком предутреннем сне забытье
(или и впрямь это было)
С бабочкой ангел и черт в канотье
сели рядком на перила.
Легкой походкой с разных сторон
(по небу, как по тверди)
С чьих-то несли они похорон
«Самоучитель смерти»…
Бросили, будто пустяк какой
(случая что капризней?)
Я поднимаю… Предо мной
«Самоучитель жизни».
* * *
Ты никогда не увидишь цвета моих слез,
даже если я заплачу при тебе,
потому что ты не будешь вглядываться.
Ты никогда не узнаешь вкуса моих снов,
даже если я расскажу их тебе,
потому что ты не будешь вслушиваться.
Ты никогда не услышишь песню моего сердца,
даже если приложишь ухо к моей груди,
для тебя сердце — понятие анатомическое…
Ты никогда не найдешь меня в тесноте огромного города,
даже если я буду рядом.
Даже если я буду ближе, чем тебе кажется,
Ты увидишь только свое отражение в моих глазах.
А я не слишком удобное зеркало,
я показываю больше, чем тебе надо.
Но ты всегда будешь помнить меня,
как воскресное варенье с привкусом последних дней лета.
Эта память согреет твои будни в других мирах.
* * *
Волосы встречных женщин целует в порывах ветер.
Целует забытый зонтик на дачной веранде дождь.
Целуют все океаны все берега на свете.
Лишь ты меня не целуешь.
Быть может, другую ждешь...
Целует листок на ветке летящую мимо птицу.
Край тюлевой занавески целует старый буфет.
Целует квадрат подушки всё, что кому-то снится.
Лишь ты меня не целуешь.
Меня просто рядом нет…
Цепочек металл целует шею мне и запястья.
Плечи целуют ткани кофточек и рубах.
Целуют меня ночные предгрозовые страсти.
Лишь ты меня не целуешь.
Имя дрожит на губах…
Лишь ты меня не целуешь. Вечер. И воет ветер.
Лишь ты меня не целуешь. Ветер взрывает ночь.
Лишь ты меня не целуешь. Ты на другой планете,
Где спят и во сне смеются
Все, кто не может помочь.
* * *
Осень тёплая. Кошки, как белки,
Распускают хвосты в небеса.
И собаки, играя в гляделки,
Верят в азбуку и в чудеса.
За дождями наступит прохлада.
Но, храня теплоту изнутри,
Незнакомки пройдутся по саду,
И аптеки зажгут фонари.
И продолжится жизнь, словно даты
Существуют совсем не для нас,
Тех, чьи звери, конечно, крылаты,
И любви, безусловно, запас.
Осень тёплая. Белки, как кошки.
А собаки - бродяги в веках.
Если слёзы, то пусть понарошку,
Как игра с козырями в руках.
Незнакомки гуляют по саду.
Переполнен стихами альбом.
И таится в тумане ограда,
И калитка, и, может быть, Дом…
