Там воздух свежий и кофе вкусный
Интересно, сколько я так буду сидеть у окна? Неужели ночь и окно – это всё, что мне предстоит увидеть в последнюю минуту. Всё, не хочу. Буду сидеть внизу, возле аппарата, где можно выпить горячий кофе, увидеть здоровых людей, поговорить о футболе, погоде. Да и воздух внизу лучше.
Воздух, вот чего не хватает в отделении лысых мужчин и женщин. В палатах запах лекарств и человеческих тел перемешался и иногда даёт о себе знать по полной программе, правда, сестрички стараются, но куда им угнаться за людьми, пропитанными химией.
А внизу хорошо.
На моей передвижной палке прикреплены бутылочки, мешочки, и что-то тикающее двадцать четыре часа. Наверное, лекарство от боли.
А внизу хорошо. Воздух и здоровые люди.
Вот мужчина смотрит на меня, наверное, жалеет. У ног большая сумка, и рядом женщина. Судя по её глазам, она недавно плакала.
Наши глаза встретились, мы улыбнулись, как положено в Германии, и пара направилась ко мне. Спросили разрешения и сели напротив. Представились: Гюнтер, Элеонора. Оба инженеры, и работают вместе, и всю жизнь прожили вместе, а заболел только он, – рассказала жена.
– Можно подумать она об этом сожалеет – подумал я.
Разговор начался, как я и ожидал, вопросом, чем болею я. Я ответил, что лежу в знаменитом отделении №36.
Гюнтер сказал, что и ему туда же. Он радовался, как ребёнок, что мы будем вместе, в одном отделении, а у жены опять глаза стали мокрыми.
Узнав, что я лечусь, не зная от чего, он удивился:
– Как так можно, ведь интересно, неужели вам всё равно?
– Нет, мне не интересно, я просто сказал врачам: – лечите – и всё. Я вам доверяю.
– А у меня – начал Гюнтер, – вот у меня...
Я его перебил:
– Какая вам и мне разница, что у вас? Ну, допустим, у вас болезнь хуже, чем у меня, так я что, танцевать от счастья буду? А если наоборот, так вы станцуете?
– Гюнтер, а ведь человек прав, какая нам уже разница, а тем более ему, – вмешалась жена. С Божьей помощью всё уладится.
Они встали и направились к лифту. Он тащил за собой чемодан, а Элеонора, немного отставая, плакала, как будто прощалась с ним навсегда.
А внизу действительно хорошо. И воздух, и люди какие-то живые, и почти у всех на голове волосы.
Вот опять какая-то женщина смотрит в мою сторону. Моя лысая голова привлекает внимание новых больных. А может это железяка, на которой висит так много бутылочек?
Так, мне пора наверх. В отделение №36, а то начнётся: а что у вас, а вам не страшно? Тем более, скоро будет обед. Хотя у меня химиотерапия отбила аппетит, но порядок есть порядок.
А вечером снова спущусь вниз, в фойе. Там хорошо. Там воздух свежий, и кофе вкусный.
Гюнтер
В этот вечер я в фойе не спустился. После ужина я увидел Гюнтера в коридоре. Он рассматривал висящие на стене картины, читал брошюры о том, что рак сегодня излечим, главное, вовремя обратиться к врачу. Потом он заглянул на кухню, остановил пробегающую мимо сестричку и спросил, когда придёт доктор, и, увидев меня на моём месте возле окна, зачем-то поднял руки:
– Так вы здесь? А я ищу вас везде. Я вашей фамилии не знаю. Давайте посидим вместе.
Мы уставились в окно и любовались засыпающим городом.
– А вы знаете, мой сосед по палате – немец из Казахстана. У него... ах да, вам это не интересно. А мне он сказал, что меня вылечат. Там, в Казахстане у его брата тоже было, ну, как у меня, и его вылечили. Он сказал, что знает одну женщину, и она может помочь травами. Но это – в крайнем случае, а у меня ещё пока всё хорошо. Он мне свой номер телефона дал. Хороший мужчина, только плохо говорит по-немецки.
Потом Гюнтер пошёл спать. Сказал, что завтра тяжёлый день. Обход, врачи, лечение...
Проходя мимо кухни, я услышал:
– А у нашего нового больного, Гюнтера Пушке, дела совсем плохие. Доктора говорили, до Рождества может не дожить. Жаль. Хороший человек. Тихий.
Вечером Гюнтера в коридоре не было. И на следующий вечер он не появился.
На третий вечер я спустился в фойе. Двери были открыты, и свежий воздух гулял по залу.
Потом я увидел Гюнтера и Элеонору. Они шли к выходу. Увидев меня, они улыбнулись, как положено в Германии, и присели: «Мы теперь всё знаем. И решили, провести вместе столько дней, сколько нам положено, но дома. И лекарств не хотим. От них помощи не будет».
Мы попрощались. Элеонора опять заплакала.
Я смотрел им в след и вдруг закричал:
– Гюнтер, так что они у вас нашли, как называется это?..
Он улыбнулся, потом засмеялся?
– Да какая разница, не хочу я ничего о ней знать. И вам это ни к чему. Вы же танцевать не будете.
Теперь мы смялись втроём. Хороший парень этот Гюнтер. Жаль мне его.
