Ад и рай
ИЮЛЬ КОТОВ
Н.Л. Трауберг
Имущие имя котов, это - вы,
которые, сонным предавшись утехам,
вдыхают, не пошевельнув головы,
с карниза нагретого ржавое лето.
Мышиные сны их бугрятся под мехом,
как мышцы атлета.
Июль - это месяц паломника ласк
египетской киски, чей визг и обиды,
и когти в подушечках красных, и воск,
растопленный во многолюбящем лоне,
и марта кошачьего шумные иды...
Вы видели, сони?
Но сами того даже искренним снам -
смотрите - не выдайте видом иль словом.
Что вам донжуанская слава, что вам
нелепые страсти, а в старости - лепта
от солнца - лучами по шкурке, и что вам
все мурки Египта?..
Молчание - золото ваших пустынь,
обильных песком и трудом водокачек,
и речь их - журчанье в полдневную тень,
а ваша - урчанье, когда невесомый
Венерина зеркальца солнечный зайчик
вы ловите дрёмой.
Коты, но скажите, кто помнит из вас
военные песни роскошного Рима?
Не с ними теперь вы пускаетесь в пляс,
по комнате фантик бумажный катая,
вам их заменили буддийская дрёма
и жмурки Китая.
Но если вас ливень в окне испечёт,
ленивцев, объевшихся сном и мечтами,
когда вспоминает разнеженный кот
про рыбье густое и сладкое мясо,
ваш мех золотой засверкает мечами
железного Марса.
И в сон ваш пробьётся сраженье галер,
в борта запустивших блестящие когти,
и вспыхнет зелёное марево склер
огнём неуёмного рвенья и прыти
отважной Антонии ревности, спите,
дремлите...дремлите...
ОСА ЧАСА
Оса, полировщица стёкол,
какая подпала вожжа
под кукольным куполом Часа
тебе заточаться, жужжа?
Ты жалишь, как фосфорный камень,
покамест его наугад
глухое кукушкино amen
вбивает в ночной циферблат.
И в клюве ее, средь расщепа,
дрожишь ты, как контур зеро
меж круг урезающих слепо
двух стрелок, когда они, про
исход памятуя, по схеме
вступают в последнюю треть,
чтоб Часа холодное семя
в минутных объятьях согреть.
Но вдруг озаботившись ходом
дальнейшим, скажи-ка, не ты ль
приводишь жужжащим заводом
в движение всю их латынь?
Не ту, на какой в перепалке
гудели щиты, когда Флакк
свой на земля кинул, и жалкий
латунный его переляк,-
а не приземлённую эту,
похожую - если на щит,
то весь как бы в оспинах света
и строчкою стрелок прошит.
2.
Какое названье у нити ,
что запросто и свысока
проходит сквозь все перекрытья
классического потолка?
О, как застонала Даная,
когда между девственных ног
та нить заскользила двойная,
и в лоне увяз узелок!
И где уж тут было узнать ей,
чьего это семени знак,
но слуху в минуту зачатья
внезапно почудилось, как,
у Часа томимая в плене,
вращается, жалко гнуся,
оса на оси нетерпенья,
пока не раскрутится вся:
жужжащая прялка Кронида,
чья золотожилая нить
отцу за сыновью обиду
сторицей старается мстить.
И нет циферблата, ни даже
его отдалённых границ,
и стрелки из натканной пряжи
торчат наподобие спиц.
3.
Ah! tout est bu! Bathylle, as-tu fini de rire?
Paul Verlaine*
Осы полосатые гетры,
обутые в шалый удар,
не выбьют в паху разогретый
свинцового семени шар.
Он звоном ответит на каждый
пинок, ибо прошлое для
грядущего сковано жаждой,
похмельною чарой ноля.
Нам нолито в те же бокалы,
мы пьём из отверстых нолей.
Батилл, надвигаются галлы,
ты, главное, влаги налей.
Мы не волокам по-латыни,
но, брезгуя властью и злом,
как цифер цари золотые,
мы правим за круглым столом.
И нет циферблата над нами,
мы сами себе небеса,
а выпьешь - всплывёт меж губами
утопленница-оса.
*(Все выпито! Что тут, Батилл, смешного? -
Поль Верлен, - пер. Б. Пастернака)
АД И РАЙ
И в эту полночь, в этот тёмный час
мы заперты, как в некий длинный ящик,
где Рай и Ад перемешались в нас,
как воздух с дымом в лёгких у курящих.
Они не полюса наверняка,
но расположены, предполагаю,
Ад против Ада, Рай напротив Рая
по принципу и виду коробка.
Но чуть на мир нисходит эта мгла
и ангел Рая, хоть ему не надо,
в полете чиркнет вдруг о серу Ада -
мы все прикурим от его крыла.
ИСААКИЙ
Темно. Над спинами сутулых
домов, по площади пустой,
но освещённой - на ходулях
проходит купол золотой.
Как будто оторвав от клея,
так странно ноги ставит он,
и в освещенье всех белее
одна среди его колонн.
Ее батистовое тело
прекрасно, будто бы во сне.
А я из ночи, я - Отелло,
я тень на этой белизне.
И на душе моей так тяжко,
что кажется - ее вот-вот
рвану - и разорву рубашку -
и крест у горла промелькнёт.
ОБЛАКО-ГАМЛЕТ
Божественно, и в свете сумерек,
покуда запад не померк,
уютен город, словно лимерик
про майский дождичек в четверг.
Я облак, мертвее лекало
воды, я стол ее и кров,
пока меня не расплескала
ночная трапеза ветров.
Плыву я кролем или брассом,
но стану королём, когда
меня поднимет Фортинбрасом
незапылённая вода...
Роенье сумерек похоже
на свастику великих рек.
Кукареку идёт по коже,
и луж уже дымится трек.
МОЛЛЮСК
У моря за щекой есть мятный леденец.
Когда оно волной колотится у мола,
и глохнет все и вся, - от запаха ментола
вдали растёт трава и зеленеет лес.
А человечий век нацелен, будто вектор,
в такую пустоту, откуда - не рука ль
кого-то, кто незрим, к нам тянется, и некто
вторичность, словно фтор, втирает нам в эмаль.
Как дожевать кусок, не брезгуя закуской,
не проклиная брызг, пока еще вода
дарит меня своей улыбкой голливудской,
и что ответить ей, что дать ей, кроме "да"?
Что дать ей, кроме "да"? В сухом немецком "danke"
или английском "thanks", в языковой болтанке,
под щёлканье костей, как "рыба" в домино,
я, как незваный гость, к ней опущусь на дно.
И пусть она штормит, и всходят вверх по трапу,
чтоб в качке уцелеть, и пусть плывут оне,
я выбираю путь сосать пустую лапу,
и улыбаться снам, и зеленеть во сне.
ВСТУПЛЕНИЕ
Пять всадников меня пересекают вброд.
Есть иглы у ежа, а удуши - Нимврод,
вечнозелёный царь, поганая весёлость,
а у того - комар, сквозь гайморову полость
проникший в мозг его, чтобы кусать и жечь.
Так, если заглянуть через заслонку в печь,
увидишь, что кирпич с изнанки жёлт и черен,
хотя извне - румян. Грушницкий и Печорин,
извечный Янус душ...Но у каких менял
взамен себя как есть я получу - меня?
Пять всадников поток пересекают вброд.
Смыкает кровь во мне свой ярко-красный рот,
выкатываясь к ним всей нижнею губою,
как будто заслонить им хочет путь собою.
Но те проходят внутрь по трещине губы,
как отмелью до них - рабыни и рабы,
когда раздался вал в шумящем море Чермном,
и тотчас же оно спокойным стало, чумным.
О, визии мои, вы - наподобье виз
в ту самую страну, где спутан верх и низ,
но никогда, увы, не одарит Элизий
меня, спесивца од, таким смятеньем визий,
как день, прожитый тем, что изнутри сосёт.
Пять всадников меня переезжают вброд.
Но дальше нет пути: ведь чуть я в душу глянусь,
не я в ней отражусь, а мой проклятый Янус,
двуликий, роковой, державный ореол,
оттиснутый на ней, как решка и орёл,
и весь свой монолог - дружком на барабане -
так и гарцую я на их ребристой грани...
...Чего же надо вам? Да, всем вам - раз, два, три и
четыре, пять...Чего? Историй? Истерии?
Историй? Но от их спокойных падежей
не вымрут комары, ни иглы у ежей...
Истерики? Ну что ж, пожалуйста, извольте,-
лишь крутану душой, как барабаном в кольте,
и мой телесный ствол прорежет колкий ток...
Вы слышали, как кот, свалившись в водосток,
продёргивает ор сквозь ливня голос козий,
Карузо этих труб, узилища коррозий,-
но на пустой асфальт выталкивает течь
не львиный залп его, а грязных брызг картечь?..
Так пусть сквозь их Дарьял неистовствует Терек,
стихи - не матерьял для мартовских истерик!
Лежу, а надо мной рука Творца плывёт...
Пять всадников меня переезжают вброд.
СЦЕНА ГНЕВА И ОТРЕЧЕНИЯ
Невыносимо, в целом, быть разъятым
на сто частей, себе - наперерез.
Но почему тогда мой каждый атом
звенит, как Ахиллес?
Есть слово "месть", похожее на "мест
свободных нет" - ни для чего другого,
и оловом сгибает это слово
шальной норд-вест.
Я говорю о дьяволе. Пока
он ветром рыщет в мировых пределах
и золотым зерном из кошелька
засеевает души мягкотелых
и длинноногих,
как за конский хвост
их вырвать из его борозд?
Но дух молчит, свернувшийся улитой,
о, дух-моллюск, в пяту свою убитый,
как Ахиллес...
Иль нет - как Филоктет:
распухшую поддерживая ногу,
подобный древнегреческому йогу
и отрешённый от земных сует...
Есть слово "месть", антоним ей - "хандра",
хоть там, где пишут мировые воен,
их смысл-антоним лишь чуть-чуть раздвоен,
как наконечник одного пера.
Я смят и скомкан, и впадать во гнев
нет у меня ни силы, ни отваги,
ведь сердце - как комок бумаги -
вмиг распрямляется в огне...
