Кольцо
* * *
Мне восемь лет. Я вышла из ворот.
На мне цветное платье из поплина.
Звеня, трамваи проезжают мимо
И совершают плавный поворот.
Мир полон тайн, и счастья, и любви.
Во мне пока предощущенье чуда,
Предзнанье, предвосторг, преджизнь – покуда
Любой волшебный план осуществим!
Мне восемнадцать. Славные года!
Трамвай едва ползёт на повороте,
Несёт мочой из тёмной подворотни,
Но в луже отражается звезда.
Мне тридцать лет... Ну ладно, тридцать пять.
Манили пряником, но пряника не дали.
Трамвая нет, и рельсы разобрали.
Зачем же было рельсы разбирать?
Мне двести лет исполнилось в обед.
Стучат судьбы квадратные колёса.
Мой дом снесли. Другой на месте сноса
Построили. А моего там нет.
* * *
У этой женщины всегда остры ножи,
К углу стола прикручено точило.
Когда-то здесь текла иная жизнь,
Да утекла. Она его забыла.
Металл о камень трётся и визжит,
Летают искры под её рукою.
Ей нравится самой точить ножи,
Как гладиатору перед последним боем.
Притрагиваться пальцем к острию,
Дрожа едва заметной мелкой дрожью,
Лелея независимость свою
С холодным напряжением в подвздошье.
В уютный дом почти никто не вхож:
У страха подозрительны глазищи.
Хотя, бывает, нож – всего лишь нож,
Орудие приготовленья пищи.
* * *
Память ветшает. Впору корпию
Щипать для душевных ран.
Больше забыла уже, чем помню,
Я, дурной ветеран.
Можно придумывать новое прошлое,
Можно, закрыв глаза,
Грешницей стать, и стать святошею,
И вензеля вязать
Вдоль по каким-то туманным пустошам,
Улицам, площадям,
И быть жестокой к румяным юношам,
Никого не щадя.
Можно с борта речного трамвайчика
Любоваться на пенный след,
И даже припомнить имя мальчика,
Рвущего мне букет.
Можно вспомнить ночные запахи,
Жар раскалённого города,
И старой соседки возмущённые ахи,
Когда я шествую гордо.
Там, в слияньи земли и неба,
Где настоящее – прошлое,
Неотделимо былое от небыли,
Как сердце от пули вросшей.
И вдруг становится очень ясно,
Что целое меньше части,
А ожидание счастья прекрасней
Того, что зовётся счастьем.
* * *
Я словно кантор с бодуна:
Сушняк в гортани, не поётся,
И в черепной коробке рвётся
Строки провисшая струна.
Фальшивит ржавый камертон,
А метроном тасует ритмы,
Хотя душа взыскует рифмы,
Переплетая «сон» и «стон».
На кухню! В церковь! К сорванцам!
Вари, вяжи, и счастье будет.
Никто на свете не осудит
За подражанье образцам...
Никто. Но я ещё бреду
На эту вечную Голгофу,
Где, предвещая катастрофу,
Меня холсты и кисти ждут.
Я восхожу. Смеясь и злясь,
С надеждой, болью, негодуя,
Слова и краски чередую,
Меж ними обнажая связь.
Поддельный медиум, ловкач,
Примеривший наряд поэта,
Рифмуя снова то и это —
Страшусь на деле неудач.
Мне жизнь другого не дала.
Ну что ж, безумствуй вполнакала!
Нам всем отпущено немало,
А прожила... Как прожила.
* * *
А у нас, считай, и не рассветает.
Надо б кофе мне покрепче сварить.
Снег как выпадет, так сразу растает,
Грязь и слякоть, хоть в окно не смотри.
Ну, а дома-то тепло. Выпьешь чаю,
Водишь кисточкой и слушаешь дождь...
Отчего-то мне не спится ночами,
Как ни ляжешь – хочешь спать, не уснёшь.
И тогда между дневными делами,
Оттесняя планы на выходной,
Появляется фантомная память:
Было?.. Не было?.. Со мной?.. Не со мной?..
Кто-то вовсе на меня не похожий...
Силуэт на фоне жёлтой зари...
Ночь без сна и чемоданчик в прихожей:
Пачка папирос. Носки. Сухари.
Не поправить. Не понять. Не вернуться.
Не заснуть, как будто время назад.
То ли жду, что снова дети проснутся,
То ли жду, что снова в дверь застучат.
* * *
Так хочется, чтоб радость и цветы!
Изящный профиль в золочёной раме...
Чтоб ангел к нам стремился с высоты,
Сияя белоснежными крылами.
Чтоб аромат Шанели номер пять
И пар от кофе из тончайшей чашки.
Чтоб ветер с моря поднимал опять
Прибрежной пены белые барашки.
И солнца свет сквозь переплёт окна,
И бархат штор, и грустный вальс Шопена,
Потом закат, и в облаках луна.
Ах да – и звёзды! Звёзды непременно!
Шампанское в любое время дня,
Влюблённый Он в любое время ночи!..
И сердца стук!.. Ах, это в дверь звонят...
Пришёл менять бачок водопроводчик.
* * *
Посвящаю однокурсникам, с которыми мы провели четыре года
в художественном училище.
Я вас всех люблю.
Это было, конечно, в мае. Когда же ещё,
Если май стоял постоянно,
Кроме морозных дней перед Новым годом,
Перед временем ёлок и подарков,
Привезённых из Москвы апельсинов,
И загаданных желаний. Да...
За открытым окном
Стоял месяц май,
И в его тёплой тишине были странно резки
Чьи-то шаги, чьи-то голоса, чей-то смех,
И особенно шелест колёс по асфальту,
И особенно шелест колёс...
Стоял прекрасный май, который звал
На улицу, на волю, на Волгу,
В отцветающие сады, где лепестками, как снегом, была усыпана земля, –
А мы писали дипломные работы в разгороженном полутёмном
актовом зале. Да...
И тогда кто-то принёс портативный магнитофон,
Роскошный магнитофон, с двумя кассетами,
Ну, вы только подумайте! С двумя кассетами!
И мы поставили его на подоконник, и слушали поочерёдно
«Аббу» и «Бонни Эм»,
Так громко, как только было возможно.
Чтобы заполнить музыкой улицу,
Мы поставили его на подоконник, да...
Ведь мы все тогда были живы.
Ещё никто не спился.
Ещё никто не умер в том мае,
Ещё никто не растворился во времени, нет...
Там и сейчас – май.
* * *
Прикосновенье пластика к спине, казённый голос, запах креозота,
Дрожь стен и пола, чемодан, озноб, людей скопленье, проводник, подножка,
В узилище железном толчея, слова, шаги, лицо в дверном проёме,
Сырые простыни, знамёна одеял, дорожки мокрые по пыльной глади окон,
Чужие люди, люди без конца, поспешные шаги, нетрезвый хохот,
Дрожь по спине, рюкзак на антресоль, скатёрка уголком, пустая сетка,
Протухший свет, дерущий горло дым, опять лицо в дверях, рывок, затишье,
И ...
Вдруг мимо, мимо, мимо заскользят
Перрон, толпа, вокзальные строенья,
И вспыхнет свет, и погрузится взгляд
В тоску, и в сон, и в омут отраженья.
Так станешь жить, смирившись до утра,
От «было» отгораживая «будет».
Жизнь не игра, а может быть, игра,
А может, суд, где нас сегодня судят.
Трясётся полка с перестуком в такт,
В стакане с чаем взвякивает ложка,
И думаешь, что было всё не так,
Как будто не всерьёз, а понарошку.
Как черновик, как проба вполруки,
Фальшивый старт, горенье вполнакала,
И шепчешь без надежды «помоги!»,
Как будто можно жизнь начать с начала...
* * *
Вот час настал, и снова нам даны
Чернила ночи, хлев, глаза воловьи,
И снова заглушает голос крови
Хор ангелов, поющий с вышины.
Здесь старый год встречает новый год,
И новый мир, и новые победы,
И, озаряя мир волшебным светом,
Навстречу нам опять звезда встаёт.
* * *
Пойду-ка я сварганю кислых щей,
Вооружась кастрюлей и шумовкой,
Из богом нам дарованных мощей
С капустой квашеной, морковью и перловкой.
Пусть знают все вокруг: сегодня – щи,
И завтра щи (вчерашние – вкуснее!).
Конечно, немудрёные харчи,
Но ценно то, что вовремя имеем!
Пусть их мясной, лавровый, сытный дух
Соседям целый день щекочет ноздри.
За сытого дают несытых двух,
А в хвастовстве меня не заподозрить!
Да, я художник ложек и кастрюль,
Да, живописец каш и винегретов, –
Но верю, не допустит богохульств
Тот, кто в мой дом придёт еды отведать.
Пусть сохнут краски, холст пылится зря –
Без надуванья щёк, без эпатажа,
Без смыслов ложных за душу беря,
Я щей сварю, достойных Эрмитажа.
* * *
Судьбе плевать на то, чего хотим мы,
Но в сумме действий и противодействий
Окажется: прекрасно совместимы
И мы с тобой, и гений со злодейством.
Так жизнь течёт себе, смеясь над нами.
И мы бы посмеялись, да не дали:
Кто без греха, едва ли кинет камень –
Безгрешных мало, вот и закидали!
Но всё же – подниматься, так к глубинам,
А падать – в высь, где облака и птицы,
Где свет и мрак по-прежнему едины, –
Покуда вновь не выпадет родиться.
Не отделить, как альфу и омегу,
Меж полюсами силясь удержаться,
От вечного стремления к побегу –
Горячее желание остаться...
ДАЛЁКИМ ДРУЗЬЯМ
А хотите, я кофе сварю, а хотите, я чаю налью?
На террасе щербатой усядемся близко друг к другу,
И луна кривобокая станет по левую руку,
А по правую вырастет куст, чтобы петь соловью.
И сроднятся здесь небо и пол, и бутылка вина,
Чай зелёный, головка янтарного сыра.
Лампой стол отвоёван у чёрно-лилового мира.
Там, быть может, война, ну а здесь у меня тишина.
Там, быть может, враги, ну а здесь лишь друзья у меня.
Здесь гитара, здесь милые тонкие, умные лица.
Здесь беседа неспешная неутомительно длится,
И играют в бокале бордовые вспышки огня.
Приезжайте, друзья, к этим дюнам и этим лесам!
Море здесь ледяное, но дружбы оно не остудит.
Приезжайте сегодня, ведь завтра, быть может, не будет.
Дружба – лучший подарок из всех, что дарованы нам!
* * *
Пусть дождь идёт, по крыше колотя,
И жгут листву, и тянет едким дымом.
Привет, сентябрь! Я и сама – сентябрь,
Перед лицом зимы неумолимой.
С сиреневым рассветом жёлтый свет
Мешаю я руки прикосновеньем,
И в зеркале, где снисхожденья нет,
Чужое созерцаю отраженье.
Кто мне она, та женщина из льда,
Из мятой глины, из дождя, из ветра?
Не то, чтобы стара – немолода;
Не безобразна, просто – незаметна.
Решительна – я вижу по глазам
(Сомнения – пустые отговорки!),
И кажется, она пойдёт с туза,
И победит… А я хожу с шестёрки.
Всё чаще убегаю от игры.
Полёты ниже, вдохновенья реже.
– Привет, Сизиф! – кричу, идя с горы,
И он в ответ кивает мне небрежно.
Но вот опять, хоть дождь стучит в окно,
И ветер листья рвёт, и злые тучи –
Я и сама сентябрь, мне всё равно!
Пора опять карабкаться на кручу.
ЖЕНСКИЙ РОМАНС
Как странно улыбается судьба,
Какие предлагает нам забавы!
Я ухожу… Пускай я неправа,
Но ведь и Вы бываете неправы.
Я ухожу… Пускай я неправа,
Но ведь и Вы бываете неправы.
Последняя дочитана глава,
Жизнь – не роман, в ней не бывает счастья!
Наверное, я не всегда права,
Но ведь и Вы бываете не часто!
Наверное, я не всегда права,
Но ведь и Вы бываете не часто!
Я б не хотела больно сделать Вам,
Но в этот час печали безграничной
Признайте же, что я была права,
И были Вы неправы, как обычно!
Признайте же, что я была права,
И были Вы неправы, как обычно!
И наконец, не опуская глаз,
Скажу пред тем, как Вас навек покину:
Да, женщина права не всякий раз,
Но всякий раз, увы, неправ мужчина!
Да, женщина права не всякий раз,
Но всякий раз, увы, неправ мужчина!
* * *
Согласно знаменитому ученью
И выучке безжалостных владык,
Свистят в свисток – и слюноотделенье,
Хлыстом ударят – вцепимся в кадык.
Не от нужды, не у расстрельной стенки,
Без понуканья, окрика, пинка –
Нас всё же тянет встать на четвереньки,
И лаять по команде вожака.
Нам и самим желанно сбиться в стаю,
Приникнуть, слиться, с пеною у рта
Кричать «ура!», грызть поводок, мечтая
Услышать снова звук того хлыста.
И даже у последнего порога,
В назначенный судьбой заветный час,
Как мало остаётся в нас от Бога!
Как много Зверя проступает в нас!
* * *
Облака на рассвете
Голубые и розовые.
Очень тихо на свете.
Поутру подморозило.
Мы по свежему снегу
Свой путь обозначим:
Вот следы человека,
А эти – собачьи.
Суетиться без пользы
И тянуть поводок:
Я-то чувствую скользкий
Под ногами ледок!
Воздух с мелкими искрами,
Красный глаз светофора…
Мы шагами небыстрыми –
Метить угол забора.
Каждый столбик и камень –
Немые свидетели.
Те, что были за нами,
Так и есть, переметили!
Пёс косит возмущённо
Коричневым глазом:
Он бы сцапал ворону,
Да к маме привязан!
Век собачий короче,
Значит, если равнять,
Ты когда-то, дружочек,
Станешь старше меня.
Человек и собака
С двух сторон поводка.
Да не будем мы плакать,
Что жизнь коротка!
Жизнь – прекрасная штука,
Но всегда, как ни жаль,
За любовью – разлука,
За счастьем – печаль,
За комедией – драма.
Мы в фатальном кругу…
«Я люблю тебя, мама!» –
Пишет пёс на снегу.
* * *
Земля была для пашни не годна:
Песок, обломки стен, зола, суглинок.
Проиграна война, и лишь луна
Светила вниз, в печальную долину.
И стон стоял, и плакали холмы,
И горизонт пылал зарёй кровавой,
И та заря не разгоняла тьмы
Кромешной в жаркий день девятый ава.
И беспробудно пили у костров
Остатки легионов Адриана.
Кто уцелел, тот спал, не видя снов,
Кто ранен был, свои лелеял раны.
Но утром вновь трубач сыграл подъём
Для тех, кто слышать мог и шевелиться.
Из центра привезли приказ о том,
Как поступить с мятежною столицей:
Детей и женщин в плен, мужчин – в овраг,
Дома поджечь, и пепел тот развеять.
А чтоб сильнее был унижен враг,
Разрушить Храм, холм распахать, засеять
Овсом, пшеницей, или лебедой –
Не важно чем, что под руку придётся.
Чтоб помнили о том, какой бедой
Стремление к свободе обернётся!
И сделали. Потели на жаре.
Разрушили, вспахали, посадили
И стали ждать, но только злак не зрел,
Хотя пололи и водой поили.
Вдруг день настал: проклюнулось, пошло!
Ура, растёт! Заколосились склоны!..
И видят все: такое проросло,
Что в ужасе бежали легионы.
Где сеют зло, там зреет неуклонно
Богатый урожай зубов дракона.
* * *
Каждый день понедельник – вчера, и сегодня, и завтра.
Каждый месяц – ноябрь: серый свет, словно вечер с утра.
Этот дождь за окном не вода, не погода – метафора:
Всё пройдёт, утечёт, да сегодня ещё не пора.
Всё и правда проходит, любое: плохое, хорошее.
В грусти радость таится, и дружит со смехом печаль.
Эй, судьба! Расскажи, сколько счастья нам в жизни положено?
Помани, обмани!.. Да уже не обманет. А жаль.
ДРУЗЬЯМ ПО ОБЩЕЖИТИЮ
А город плыл под серым небом,
Исчерченным летящим снегом,
И никогда так близок не был
К трамвайным рельсам край Земли.
Всё было странно и нелепо:
Мы шли за колбасой и хлебом
За горизонт, за быль и небыль.
И, разумеется, дошли.
Всё было хрупко, всё на грани,
Без слов, без боли, без названья.
Мы мёд и горечь «Мукузани»
Грузили в старенький рюкзак…
И было благостью незнанье,
Что значат встречи, расставанья,
Любовь, обиды, оправданья…
Да просто жизнь. Такой пустяк!
РЕБРО ЖЁСТКОСТИ.
Когда возникнуть мне пришла пора,
Подручный матерьял размяв в своей горсти,
Меня Cоздатель сделал из ребра.
Но для чего? Я думаю, для жёсткости!
* * *
«…исчислен, взвешен
и найден очень легким…»
Был день из тех, которых в жизни много –
Без драм и слёз – утекших, как вода,
Когда я поняла: моя дорога
Ведёт из ниоткуда в никуда!
Я не владею памятью начала,
Конца не ведаю, и ведать не хочу.
Я много в жизни глупостей болтала,
И часто не ко времени молчу.
Источник вдохновения и страсти
Завален сором, свет в глазах поблёк.
Корю себя: ну что, Данила-мастер,
Не расцветает каменный цветок?..
О, ангел мой, усталый и голодный!
О, мрачные седые небеса!
Я шла, как пёс, бездомный, беспородный,
А мелкий дождь по лужицам плясал.
Тянулись безобразные строенья:
Ангары, мастерские, гаражи.
Вода и твердь, отвергнув день творенья,
Едва обозначали рубежи.
И путь меня привёл (о, боги, боги! –
Куда бы ни стремилась с давних пор!) –
Туда, где поперёк моей дороги
Из плит бетонных высился забор.
С обшарпанной поверхности забора
Как мудрость, как награда, как завет
Явилось «ПОЛОЖИ НА ВСЁ С ПРИБОРОМ!»,
И грянул гром, и воцарился свет!
* * *
Когда Земля опишет полный эллипс,
И прорастёт январь из декабря,
Стеклянные шары на лапах ели
Пусть прозвенят, что прожит год не зря.
Пусть пропоют, что вечно будет длиться
Дорога, у которой нет конца.
Пусть будут рядом дорогие лица!
Пускай теплом наполнятся сердца!
Пусть в эту ночь отныне и вовеки
Наступят мир, достаток и покой,
И обретут здоровье человеки,
И возвратится блудный сын домой!
Пусть выстрел – лишь салюта многоцветье,
Пусть музыка, но не военный гром!
Пусть без опаски веселятся дети,
И гости соберутся за столом!
Сейчас, когда шампанское искрится,
И свет гирлянд, и музыка, и смех,
Желаю тем, кто в ссоре – помириться,
Кто не у дел – пусть обретёт успех.
Старайтесь сохранить в душе желанья!
Желаю вам желать, а не жалеть,
Ведь самое большое наказанье –
Когда уже не хочется хотеть!
КОЛЬЦО
Чернела ночь над раскалённой крышей,
Гудело оперой в открытое окно:
«Второй – в депо, второй – в депо! Как слышишь?
Двенадцатый – на третий запасной!..»
Мерцали звёзды, комары звенели,
С Булака плыл туман и город слеп...
Но на рассвете облака бледнели,
И на телеге привозили хлеб.
И душным утром незаметно глазу
Слегка дрожал и просыпался дом.
Он к городу и к жизни был привязан
Трамвайным неснимаемым кольцом.
Там под окном стояла кваса бочка,
Там над котельной высилась труба.
И был наш дом той самой важной точкой,
С которой начинается судьба.
Звенел трамвай, кренясь на повороте,
И рюмками позвякивал буфет...
И жизнь тогда мечталась чем-то вроде
Того, чего и не было, и нет.
Мой Бог, не утоляй моих печалей,
Позволь мне только сохранить лицо,
Когда услышу из последней дали:
«Приехали. Конечная, Кольцо.»
