Их в этом мире не найти, и в этом небе – тоже...
В Петербурге на 75-м году жизни умер поэт, переводчик и автор стихов для детей (в том числе знаменитого «Чучело-Мяучело») Михаил Яснов. По просьбе редакции «Собака.ru» о своем учителе и друге рассказывает литредактор журнала, поэт Дарья Суховей.
Умер Михаил Яснов. Всюду пишут «поэт (детский поэт), переводчик (с французского, английского и идиша)», я же сформулирую по-другому: умер человек, многие годы работавший в Ленинграде-Петербурге волшебником.
Я знала о нём с раннего детства, знакомы мы были около 30 лет. Около — потому что когда я училась в начальной школе на ничем не примечательной окраине Ленинграда (да, это 1980-е), Михаил Яснов приходил в школу читать детям стихи, заражал языковой игрой, человеческой витальной энергией, и таких выступлений в школах в его жизни было, я думаю, тысячи. И даже нецепкая память мало интересующихся поэзией и словесностью людей в состоянии удержать эту эмоцию: «К нам в школу приходил настоящий поэт! Мы, именно мы, очевидцы чуда: как рождаются стихи, как рождается их понимание». Чучело-Мяучело, Сослик, Услик, Паукан...
Дальше, в более осознанном возрасте, в начале 1990-х, когда я уже смотрю глазами поэта-подростка, невероятно активная жизнь: радиопередача «Поэтический букварь», «Книжкина неделя» в Аничковом дворце в весенние каникулы, где я волонтёрю, а Михаил Давидович — подписывает книжки юным читателям, рассказывает весёлое, смеётся. Он мне не непосредственный учитель, а просто мудрый собеседник, человек, лучащийся счастьем.
Умер человек, многие годы работавший в
Ленинграде-Петербурге волшебником
Дальше я учусь на филфаке и попадаю во взрослую литературную жизнь. Это те же 1990-е, их вторая половина, и в город периодически приезжает из Парижа легендарный филолог Ефим Григорьевич Эткинд, автор зачитанной до дыр «Материи стиха» и утверждения, что переведённое стихотворение должно стать событием русской поэзии. Они с Ясновым восстанавливают устный поэтический альманах «Впервые на русском языке» — один из знаменитых циклов вечеров, украшавших литературную жизнь города в 1970-е, пестуют плеяду очередного поколения молодых петербургских переводчиков с разных языков.
Окончив филфак, я создаю рассылку «Санкт-Петербургского Литературного Гида», обозреваю книжки и литературные события и постоянно пересекаюсь с Михаилом Давидовичем то на московской книжной ярмарке non/fictio№, то в музее Ахматовой, то в редакции «Звезды». У меня растёт дочь, он ей дарит новые детские книжки... Ещё у Михаила Яснова постоянно издаются переводы, книги стихов для взрослых, очень точных и искренних, математически выверенных многолетней практикой тонкого переводчика, лингвиста-практика.
Я смотрю на всё это в некоторой хронологии собственной оптики — пластов, открывающихся из разных возрастных горизонтов, да и во французском я остановилась на изучении фонетики, мы всё же были людьми с соседних профессиональных полей. А вот это всё (+человеческая отзывчивость, душевная щедрость, терпение, профессиональное пристрастие, доброта и оптимизм) постоянно сосуществует в одном и том же человеке — действительно волшебнике.
Нам всем, поседевшим детям, не хватает яркого света его личности
Он работал волшебником все эти годы и, без преувеличения, каждый день. На недавнем карантине одна из библиотек организовала возможность, чтобы юные читатели могли позвонить поэту по видеосвязи, и он по нескольку часов каждый день развлекал и развивал юных петербуржцев. Дня за три до смерти был зум-вечер, организованный из Америки, дня за два — работа в жюри литературного конкурса с московскими коллегами, в тот самый день ушла в типографию новая книга… И ещё были планы, перспективы, договорённости, остановленные сердечным приступом. После его смерти в любви к нему признаются даже те, кто пересекался с ним пунктирно. Нам всем, поседевшим детям, не хватает яркого света его личности.
Несколько лет назад Михаил Яснов представлял переводы Поля Верлена, в частности того самого, неоднократно переведённого, в том числе и выдающимися мастерами, стихотворения «Art Poétique», которое не раз в русских версиях заканчивалось тем, что, мол, «Всё прочее — литература». На вечере поэт рассказывал о том, что он много лет пытался найти решение с этой последней строкой, потому что всё не совсем так, смысл верленовского текста практически противоположен этому представлению — полон цветов, запахов, страстей и ощущений, к тому же — предельно ироничен. И вот что получилось:
ПОЭТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО
Шарлю Морису
Музыка — вот что на первом плане!
Нечетносложный держи размер,
Это подобье воздушных сфер:
Все невесомо, зыбко, в тумане.
И вот еще что не забудь: слова —
Темное к ясному подбирая.
Чем нам по нраву песня хмельная?
Тем, что таким подбором жива.
Этими взглядами под вуалью,
Этим летним зноем внахлест,
Этим сумбуром осенних звезд,
Охлажденных безмерной далью!
И вот еще что: не забудь намек,
Оттенок, который сквозит и тает,
Лишь он оправданно сочетает
Мечту с мечтой, а с флейтой рожок.
Пошлая шутка и смех порочный —
Гони взашей финальную дурь:
От них рыдает моя лазурь,
От этой кухни, насквозь чесночной!
А красноречью — под зад ногой!
Прочь, аномальное говоренье!
Рифму умерь, прояви терпенье,
А то уведет тебя за собой.
Кто же придумал эту пустышку —
Безумный дикарь? Глухое дитя?
Она позванивает шутя,
Но много опасного в ней излишку.
Музыку, музыку мне яви,
Чтобы стих твой, душой лелеем,
Уплывал за ней по аллеям
В другое небо, к другой любви.
Пусть он, стих твой, заложник бегства,
От рассветного ветра пьян,
Пахнет, как мята или тимьян…
Все остальное — в пределах текста!
Теперь волшебника нет с нами. Я вычитываю бумажный журнал «Собака.ру», и редакция попросила меня написать этот текст, что я и делаю между считками полос. По Литейному рассекают скорые, по Невскому ползут троллейбусы и автобусы. Жёлтые листья в немногочисленных парках этого района ещё висят на деревьях. Осень необычайно тепла для этих дней. Люди и машины куда-то спешат. Хочется плакать. Всё остальное в пределах текста.
sobaka.ru
Михаил
Яснов
Лауреат множества престижных литературных премий: от премии К. Чуковского за выдающиеся достижения в области детской поэзии до премии «Мастер» за поэтические переводы Г. Аполлинера и других французских лириков. Книги, на обложках которых стоит его имя, трудно сосчитать. А ученики Яснова, в свою очередь занявшие заметное место в детской отечественной поэзии, уже составляют целое сообщество.
Из стихотворений 2016 года
* * *
В.Б.
Как говорил мой старший друг
(верна его наука):
нет безнадёжнее разлук,
чем детская разлука.
Но оказалось, в жизни есть
разлуки безнадёжней,
изъятые – с чего? Бог весть! –
небесною таможней.
Они хранятся где-то там,
на недоступном складе,
они подобны облакам,
записанным в тетради,
они застряли по пути,
хоть груза нет дороже…
Их в этом мире не найти,
и в этом небе – тоже.
* * *
Начинают быть слова –
в том-то и загвоздка! –
как в тумане острова
на душе подростка.
Он готов пуститься вплавь
за любым миражем.
То, что он увидит въявь,
мы ему не скажем.
Побелела голова,
что ни день – старею,
но по-прежнему слова
за душой лелею:
и плывут они во тьме –
рифы, пляжи, мели,
и никто не скажет мне,
что там, в самом деле.
* * *
Я люблю приметы – те, что
не забуду никогда.
Подающая надежды
падающая звезда.
Чуть увижу – весь вниманье:
я с надеждами на «ты».
Подающий подаянье
кротко смотрит с высоты.
* * *
Вновь замигал вдали бессмысленный маяк,
сквозь век, как сквозь туман, пробиться тщетно силясь…
Бессонница, Гомер, замучила. Итак,
тугие паруса… На чем остановились?
Ах, да, на том, что нет, что не хватает слов
и что родной язык у времени невольник,
и нет ни маяков уже, ни парусов,
и кто такой Гомер, не понимает школьник.
Вид с лысой горы
Что делать с нашей нищетой?
Она ещё почище той,
что нам показывает телек
в далёких странах и краях,
но там тепло, и на бровях
кто ходит? Бомж да неврастеник.
Зато у нас любой второй
уже готов, уже герой,
хотя вокруг одни хоругви.
Настрой хоть тысячу церквей,
настрой не станет веселей,
на репе сидючи и брюкве.
Куда ни глянь – сплошной разор,
зато кругом такой простор,
что душу сводит от восторгов.
Но всё горит – и вдаль, и ввысь,
куда жар-птицы пронеслись,
останки клювами исторкав.
И столько этих Лысых гор
по всей стране! И до сих пор
как призрак прошлое маячит.
И столько в небе журавлей!
Но над красой земли моей
весь мир, увы, давно не плачет.
* * *
Давние одноклассники,
маленькие предтечи –
ненормативная классика,
школьная форма речи…
Как это всё знакомо!
Волга впадает в кому.
* * *
Отслужили своё маяки –
им пожить бы еще, постараться,
но от сцены они далеки
и задвинуты в глубь декораций.
Их спасательный пыл не у дел –
паруса позабыты и снасти,
и смотритель своё отсмотрел
в геральдической бездне династий.
Вот и тот, кто служил маяком,
по безжалостной воле прогресса,
тоже гаснет, уходит на слом –
никакого к нему интереса.
Только птицам теперь благодать,
оттого-то и крик спозаранок –
птицам есть от чего умирать
и без этих смертельных обманок.
Жить и жить им года и века
в той земле, на романтику бедной,
где становится сладкой легендой
птичья гибель в огне маяка.
* * *
С той стороны страны и глухо, и неброско –
всё сметено огнём на пустошах болотных.
С той стороны войны ликуют монстры Босха,
а Фрагонар с Ватто распяты на полотнах.
Как вырваться, куда – из этого кошмара,
где проклята любовь и бесполезна вера,
где в горние врата стучит рука Сандрара
и виден сквозь глазок висок Аполлинера?
Там под чеширскою улыбкой хунвейбина
душа с котомкою бредёт переселенцем,
и страшно повторять, что целый мир чужбина
тем, для которых стал отечеством Освенцим.
Марина Москвина
Залетная бабочка…
Как важно родиться в том городе, где…
Как важно учиться в том классе,
в каком…
Как важно водиться с той братией, что… - написал поэт Миша Яснов.
И правда, обернешься – ни эпизода лишнего, ни лица, ни любви… Все на месте, как влитое. Мы встретились с Мишей в начале 80-х в Питере, куда я приехала с друзьями-музыкантами из ансамбля «Последний шанс». Именно от них – гениального скрипача Сережи Рыженко и его компании услышала я впервые Мишины «Свинку в облаках», «Чучело-Мяучело» и вот эти чудные строчки: «Мамонт и папонт гуляли вдоль речки. Бабонт и дедонт сидели на печке. А внучант сидел на крылечке И свертывал хобот в колечки…»
Зал был полон, в артистической шумно и накурено. Концерт шел исторический, как я сейчас понимаю, пел и Майкл Науменко, и молодой Гребенщиков, с «Последним шансом» - читал стихи Яснов. За кулисами я подошла к нему – восхищенная – чуть ли не взять автограф. Он был ослепительно красив – с черной курчавой шевелюрой, в круглых очках, как мне показалось, в «тройке» - с бабочкой.
- Какая ерунда, - он мне говорил много лет спустя. – Я не мог быть в «тройке», тем более, с бабочкой, все ты, Маришка выдумала от начала до конца! Может, это был не я?
- Значит, не ты, - я спрашивала, - читал свое коронное: «Мясо в мясорубку марш – стой, кто идет? Фарш»?
- Видимо, я, - задумчиво сказал Миша. – И, вроде бы, да, была какая-то залетная бабочка…
У Миши была такса, пес Мегрэ, однажды он тяжело заболел, слег, ветеринар назначил уколы и велел с ним все время разговаривать, окликать, придерживать на этом свете, не давать уходить. И они всей семьей разговаривали с ним, а сын Митя играл для Мегрэ на саксофоне. Так началась «Моя собака любит джаз».
А самые пронзительные строки о любви услышала я от музыканта Гриши Гладкова, в каком-то южном городе после выступлений он тихо-тихо спел Мишину песню «Мама».
* * *
У прохожих на виду
Маму за руку веду.
Мама маленькою стала,
Мама сгорбилась, устала,
Мама в крохотном платке —
Как птенец в моей руке.
У соседей на виду
Маму в комнату веду.
Подведу ее к порогу,
Покормлю ее немного,
Уложу поспать в кровать.
Будем зиму зимовать.
Ты расти, расти во сне —
Станешь ласточкой к весне,
Отдохнешь и отоспишься,
Запоешь и оперишься,
И покинешь теплый дом,
И помашешь мне крылом…
У прохожих на виду
Маму за руку веду.
Мама медленно идет,
Ставит ноги наугад…
Осторожно, гололед!
Листопад…
Звездопад…
У нас над домиком вчера было такое звездное небо, я вдруг подумала: будь я астроном и открыла бы новую звезду, я назвала бы ее Миша Яснов… Мишка… Мишенька…
