Владимир Ферлегер. Такая вот история

ТАКАЯ ВОТ ИСТОРИЯ

Во мне печаль, которой царь Давид
По-царски одарил тысячелетья.
Анна Ахматова

Вы историк? Я – историк...
Сегодня вечером на Патриарших
будет интересная история.
Михаил Булгаков.

ОТ АДАМА

1
Бог обучал Адама именам
Всем именам грядущего посева.
Но был Адам беспамятен, упрям
Он повторял одно лишь имя – Ева.

2
Рёбра пирамид растёрли в кашу
Плоть и память сорока веков.
Бог оставил Рай – деревню нашу,
Сад засыпал перхотью песков.

И Адам поплёлся вон из Рая
На пространствах вавилонских глин.
Еву целовал во тьме сарая,
Хлеб растил, болел. И до седин
Он лицо, солёное от пота
К небу от земли не поднимал.
И давала скудный корм работа,
И в тряпье младенец верещал.

Закрутилось тупо и смертельно
Жизни черно – белое кино.
Зло с Добром, рождённые раздельно,
В кузне Рая сплавились в одно.
А потомкам – битая посуда,
Клинописи птичьи письмена:
Цены на зерно, доносов груда
Да владык кровавых имена.

ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ

Существует апокрифический
вариант священной истории,
согласно которому у Адама и
Евы было только двое детей.
Авель, убитый в юности, не
оставил потомства. Всё
человечество произошло от
Каина.

Ах, как он Бога любил!
Больше матери – Евы и Адама – отца,
Больше Авеля – брата.
А большая любовь чревата.
Неразделённая – еще много более…
И как лавка мясная пахнет убоиной.

Он принёс жбан ячменного кваса,
Опресноки и золото пчёл.
Только бог пастухов
мясо
Хлебу Каина предпочёл.

Аве, Авель! Навеки прощай.
Агнец жертвенный, кроткий
Перерезанной глоткой – ав...в...ве...
Простодушный и толстый,
Не оставивший миру потомства
Авель, Авель...

Так с тех пор и сплелось: кровь – любовь...
К Женщине, к Богу, к Отечеству.

Разбрелось по Земле человечество.
Я похож на него, он похож на меня,
Ты, похожий на нас – нам обоим родня.
Потому что мы все дети Каина –
Окаянного, неприкаянного.

ВСЕМИРНЫЙ ПОТОП
МЕСТНОГО ЗНАЧЕНИЯ

Сначала – сорок дней кромешный зной,
Потом разверзлись хляби... лило, лило,
На сто локтей и пять вершков покрыло
Поля Месопотамии родной.

И всяка божья тварь пошла стеной,
Копытами – по всякой твари божьей,
Как по камням, по пыли бездорожья –
По узким шатким сходням шхуны «Ной».

Отдал швартовы «Ной» и в мир иной
Отправился. В зловонных трюмах тесно,
Плечом к плечу стоят борцы за место,
На потных крупах струпья, кровь и гной.

«Ной» по волнам мотало день и ночь,
Крыл бога капитан шумерским матом,
Но близок уж причал пред Араратом
И лоцман – армянин спешит помочь.

Отроги гор в цветении весны,
Душа поёт и злое сердце тает.
Сто грязных, сто нечистых – кто считает...
Все для грехов грядущих спасены.

* * *

Пришедшая из снов вернулась в сны,
Там родина её души и тела,
Слова простые «нет» и «никогда».
Пространство жизни сжалось, опустело,
Коснись губами влажного следа,
Кивни согласно – нет и никогда.

Два срока было тяжкого труда.
Пахал он, пас Лавановы стада,
Но за спиной его паслась беда,
Шептала: всё напрасно, всё впустую,
Зерно и тучный скот твой – никому.

Плачет Иаков влажный след целуя,
След Рахили, завёрнутой в кошму.

Дожди в ту осень проливные лили,
Но жизнь не растворили до конца.
По лужам мяч гоняли дети Лии
И папиросы крали у отца.
............................................................................

Пришедшая из снов вернулась в сны,
Где чист, печален тихий голос альта,
Бессилье сердца, нищета ума...
Уходит осень с мокрого асфальта,
Идёт Зима.

* * *

Пустыня Иудейская. Бродили
Здесь бедуины шейха бен-Аврама.
Свободно так, спокойно и упрямо:
Семь лет пути на запад, дальше – прямо…

От Деспотии – до Деспотии.

И дромадеры на ходу дремали.
И было тени мало, хлеба мало,
Воды – в обрез на дальнюю дорогу.
Но много было Времени и... Бога.

ЖЕНА ЛОТА

1
Город наш, город греховный,
Злой, голодный и сквернословный.
Спит пьяным сном – не проспится,
Не зная, что уготовлен
Для ярости Божьего гнева.

Что мощная Божья десница
Молотом грома и молний,
Сверху, справа, и слева –
В пепел и прах обратит
И город, и падший народ...

И лишь праведный Лот
И его добродетельный род
В земли чужие уйдёт,
Где каждый лотянин спасётся,
Если не обернётся.

Все лотяне ушли. Лишь одна –
Прекрасная Лота жена,
Обратила свой взгляд назад
По невыясненной причине.
И одна в Иудейской пустыне
Осталась столпом соляным,
Где в назиданье иным
В скорби стоит и поныне.

2
Мне нисколько не жаль ни себя,
Ни родимого грешного края.
Свирепствуй о, Боже, карая
И суд свой суровый правь,
Скорый и без снисхожденья.

Но, молю, милосердный – оставь,
Когда пройдут они мимо,
Мне на миг хотя бы мгновенье
Улыбки моей любимой.
Которая не любила меня
Ни единого дня, ни слегка,
Ни в пол оборота –
Нету на ней греха.

Жестикулируя прёт
Через узкие наши ворота
Праведный лотов род,
Все – вперёд, без оглядки вперёд…
И только она одна –
Прекрасная Лота жена –
Обернулась, увидев меня.

И когда засверкало над нами,
И почти рассосалась толпа,
Я успел прикоснуться губами
К веществу соляного столпа.
И была моя Лота жена
Средь камней той пустыни без края
На губах горька как живая,
Солона была, холодна.

И не мог я понять, умирая –
Почему обернулась она.

СКУЛЬПТУРНЫЕ ПОРТРЕТЫ
ИМПЕРАТОРОВ РИМА

Какие рожи! Каждый – lupus est.
Развратники, скопцы и продавцы дурмана.
От Африки и до Дакийских мест
Известно всем окрест,
Что вечен Pax Romana.

Так триста лет весь мир в крупу крошился,
Но треснула ступа и надломился пест,
Когда один чудак, отгоревав – решился…
И в гору потянул свой тяжкий крест.

ПРОРОК

У подножья горы Кармель
Он бичей голодных кормил
Тёплым хлебом и вяленой рыбой.
Работяг, привычных к араке,
Сладким поил вином.
Разнимал истеричные драки.
Неглумливо выслушивал глупых.
И в зловонном тифозном бараке
Отмывал чьи –то плоские ступни
От глины присохшей, от грязи
Пополам с ослиным дерьмом.

Восстанавливал нервные связи
У расслабленных параличом.
Одним мановением сразу
Очищал скверно вспухшие лица
От дюралевой пудры проказы.
И улыбался – годится?

И не только отобранных, лучших
Из овец и козлищ заблудших
Стада Исаака и Якова –
Привечал любого и всякого:
Шлюху, мытаря, и сексота,
(Не отчаивайся, чего там...
Кто не грешен? – всё поправимо.
И полюбишь, и будешь любимым)
И озлобленного зелота,
И учёного фарисея:
Рабби будет лечить и в суббо...о...ту? –
Будет. Если успеет...

Ел и пил за любым столом.
А в сухие и жёсткие максимы
Милосердье сожмётся потом.

Темны Иордановы воды:
Разночтения, переводы.
На койне, на вульгарной латыни…
Тени темны в пустыне
Калек, ожидающих чуда.
Что умеют, что знают другие? –
Софизмы да чёрный юмор.

А бродячий целитель? – Умер.
Где? – В отечестве. От ностальгии.

ДВА ВЕЧНЫХ ГОРОДА

Все дороги ведут в Рим,
Вечный город – сила, закон.
Кроме тех, что выводят вон.
Вечный голод – Иерусалим.

Вечный голод, Синая сон.
Нет ни зёрнышка сей – не сей.
Сорок лет голодавший Моисей
На скрижалях царапал Закон.

Вечный голод гнал в небеса,
Грезил горним, читал между строк.
Сорок дней голодавший пророк
Выходил чудить чудеса.

На семь тысяч голодных рабов –
Семь хлебов, семь гефилте фиш.
Разделили и вышло – шиш,
Но объедков – семь коробов.

Короба на триремы и в Рим.
До сих пор не иссяк запас...
Скольких сытых и сильных спас
Вечный голод – Иерусалим.

РИМ. ЭПОХА УПАДКА

Это потом у потомков
Хлам музейный – осколки обломков.
Это – когда глина нас растворит, а пока –
Факел горящий сжимает рука.

Чего вы хотите? – Порядка!
Порядка, жратвы, перемен. –
Гул на Форуме. Громче. Не слышу...
Порядка! И – факел на храмову крышу.
Прыснули искр жарко – жёлтые мыши –
Слышишь теперь, старый хрен?

Порядка! И – всполох до неба.
Порвал удила красный конь.
Тянет младенец ладонь –
Ради Юпитера – хлеба...

Это потом – версии. Якобы да кабы.
А пока – лобызанья с Персией,
Верфи Остии в плане конверсии
Днём и ночью клепают гробы.

Бродячий актёр – надсадно:
Горе тебе, Илион!
Горе не внявшему голосу
Вещей Кассандры.
О, Илион, город предка Энея!
Гневом богов, коварным умом Одиссея
В прах обращён Илион.
Страшно, сограждане, страшно...
Ныне – очередь наша.
Ныне Рим – Илион.

Из толпы патриотов:
Заткните же эту парашу.
Гладиатор-германец – пшёл вон.

По-над Тибром крестов легион.
Тот уж остыл – этот корчится.
Сатира плебейского творчества
В нашейных табличках:
«Милон – эскулап-отравитель, собака.»
«Марк был вор, он украл миллион.»
«Тит – латиноязычный продажный
сирийский бумагомарака.»
«Теренций – персидский шпион.»

Набожные иудеи
Талесы скорби надели,
А шепотом – бог Авраама –
Наш строгий небесный отец,
Слава тебе! Наконец –
Конец разрушителям Храма.
Карающей слава деснице!
Конец Вавилонской блуднице,
Веками что попирала
Народ твой железной пятой,
Хапала и обирала,
Рассеивала, расселяла.
Теперь кто куда, мы – домой.

И опять разбредутся по свету...

Я плохой иудей. Веры нету,
Перед глазами – ноги,
Серые ступни, зола.
Лежу в заблёванной тоге
На Аппиевой дороге
И буду лежать до утра,
Когда древние плиты остынут.
В бесноватой толпе –как в пустыне.
Я пьяный старик. И вздорный
Собиратель, статистик зла.

Рвёт мне лёгких прокуренных корни
Дым того, что сгорело дотла.

ВОСТОК И ЗАПАД

Что пилигримам снится? –
Пустые пространства нагие.
У Азии плосколицей
По европейским столицам
Нет ностальгии.
По Риму, Парижу,
По соборам из темных камней,
По паркам, фонтанам, балету...
Нету.

Башня Эйфеля ниже
Неба пустыни.
Огни Елисейских полей жиже
Солнца пустыни.
Верблюжье сбродившее молоко
В ноздри шибает сильней
Брюта вдовы Клико.
Пот запалённых коней
Пахнет призывней Шанели.
Стрелы опасней шрапнели.
Опасней апаша
Кочевник с прищуром хищным.

Акын за ночлег и пищу
Кричит пастухам об этом.
Он сильнее румийских поэтов.
Протяжней, печальней, нужней
Гортанный скрипучий голос:
О, любовь к желтоскулой голой
Бесстыжей пустыне моей!

У Азии плосколицей
Тоска по чужим столицам
Бывает раз в тысячу лет.

Нет причины, повода нет –
К Адриатики чистым лагунам
Катят телеги гуннов,
Из Гоби горячей и голой
Выходят (бич божий!) монголы.
Посевы травят стада,
Номады текут как стадо...

Куда вы всем миром? – Туда.
Зачем вам туда? – Надо.

Надо чтоб сердце остыло,
Поделившись пустыней.

* * *

Закладка меж листов старинного Корана:
Смиренный божий раб шоир Али - Ахат...
Инш - Алла! Я рад что умер рано,
За девять лун как рухнет Халифат.

РИМ. АППИЕВА ДОРОГА НОЧЬЮ

В Риме конца прошлого века
почему –то было престижно
заниматься любовью в автомобилях,
припаркованных у Аппиевой дороги.

Её давно у Времени украли.
Жива, хоть неприглядна и узка.
Века по этим плитам прошагали,
Шаталось горе и плелась тоска.

Солдатским потом пахли легионы,
Глотали пыль, трубила славу медь.
Шли мытари, торговцы и шпионы.
Бездельный плебс сходился поглазеть
Как на крестах все в ссадинах и рвани,
В покровах чёрных из навозных мух
Молились сыну божьему христиане,
Из рабской плоти вычленяя дух.

В зловонных лужах у её обочин
С водой мешались пот, моча и кровь.
И некто мыслью важной озабочен
Шептал шагая: Бог и есть Любовь...
Устав, садился, текст посланья правил
У Аппия дороги на краю –
Старик еврей. То был апостол Павел.
Теперь Persona Grande он в раю.

А ныне ночью вдоль дороги этой
Стоят Фиатов плотные ряды.
И в свете фар, в их дальнем сильном свете,
Белее белых лебедей в балете,
О стёкла бьются голые зады.

ГЕНЕТИКА

По голубому глобусу всё выше,
От Львова – да к ледовым побережьям,
К Печоре чёрной в ад больших широт,
С немецкими овчарками на крыше
Вёз моего отца промеж жолнежей
Вагон ЗК в тот предвоенный год.

Вагон зловонный, злобный что тот сговор,
Шипел шатаясь: wszystko jedno, wszystko...
Стучал на стыках: tak, panovie, tak...
То будет червь, забывший честь и гонор,
Он сам себе построишь зону, вышку,
Забор с колючей проволкой, барак.

И было так. Мотал осенний – ветер
И выжимал исподнюю рубаху
Распухших туч над рощей старых сосен.

За день полярный что полгода светел
Кто тенью стал, кто – тенью тени – прахом,
На том встал храм – спецзона номер восемь.

Дорога к храму… Поищи – найдётся.
Полярный круг, печорская губа...
Ты прав, Трофим. Пляши! Передаётся!
И зри в свой микроскоп, как ген раба
Теперь навечно в хромосому встроен,
Не абы чем, а – социальным строем.
По капле выжимать? Не выжать – шиш,
Ни рабский фатализм, ни тягу к зелью.

И я шепчу над детской колыбелью:
Такая вот ГЕНЕТИКА, малыш.

Но есть другая… та, что фрагментарно
Накатит нам с тобой и будут сниться:
Под звуки довоенных польских танго
Хасидских предков сумрачные лица,
И как ползут двухбашенные танки
К костёлу – ископаемые монстры,
И то, как дым из топок Освенцима
Курчавясь и клубясь загасит звёзды
Над лагерем, и очернит сиянью
Полярному павлиний хвост парчовый...
И чёрным снегом ляжет у слиянья
Рек – Иордана, Вислы и Печоры.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ
ВИДА HOMO SAPIENS

1
Тупой отбор, всесилие законов
Звериной окружающей среды.
Различал он еле воздух тронув
Запах тигра, самки и еды.
И решенья принимал мгновенно –
Когти рвать или когтями рвать.
Остальное призрачно, забвенно:
Счастье детства, добрый запах «мать».

2
Но вломилась космоса частица
В хромосому, надорвала нить,
И распался мир, и стал дробится…
На сомненья: может не убить?
На оттенки: розово-пестра
Майским утром в Загросе долина...
И проснулся юный бог. Пора!
День шестой, пора – размялась глина.