ТРОЛЛЕЙБУС. РАССКАЗ СКРИПАЧА.
Через две остановки дядя Вартан сойдёт, а я, отъезжая от вокзала, только начинаю свой, почти часовой путь. Троллейбус, уже почти заполненный, огибает сквер, разбитый вокруг помпезного, сооруженного в классическом стиле сталинской имперской архитектуры, здания Дворца Железнодорожников, с кино – и концертным залами внутри, и летним кинотеатром снаружи, возведенного в нескучном 1938-ом году по инициативе лучшего друга советских железнодорожников – железного / гвозди бы делать из этих людей, // крепче бы не было в мире гвоздей / наркома путей сообщения Лазаря Кагановича, и останавливается напротив большого мебельного магазина на улице Пролетарской.
– Вы знаете, чем торговал этот магазин в конце 40-х и в самом начале 50-х годов? – Вы не знаете и не можете знать, вы в 54-ом еще только родились. А я уже был школьник и все помню. Там продавали автомобили. Да, да – таки легковые автомобили, «москвичи» и «победы», и совершенно свободно, как сейчас продают кому попало велосипеды: плати деньги, бери, садись и уезжай. Мы тогда жили тут рядом, на Первушке и я часто приходил на эти машины смотреть.
/ Первушка – небольшая площадь примерно в полукилометре от линии маршрута 17-го троллейбуса, получившая свое название по имени купца Ивана Ивановича Первушина. Вблизи этой площади находился принадлежавший ему в Ташкенте первый в среднеазиатском регионе винзавод. Им же во второй половине ХIХ – го века были построены в новой, русской, части города еще и военный госпиталь с рядом стоящей, реставрированной и действующей в настоящее время церковью, а также несколько больших магазинов. /
Цены были смешные, если на наши теперешние деньги пересчитать, то «москвич» стоил 900 -, а «победа» 1600 рублей. Но никто не покупал, потому что через два с половиной года после войны, одновременно с отменой хлебных и других карточек, провели «зверскую» / так ее называли еще и потому, что тогда был такой министр финансов Арсений Зверев / денежную реформу. Старые деньги отменили, а новых, даже таких, не очень больших, еще почти ни у кого не было. Заработать на машину честно мало кто тогда мог, а наворовать еще не успели.
Вот из – за той реформы я и стал тем, кем я стал. Почему из – за нее? Слушайте сюда.
Когда о предстоящей реформе объявили, люди бросились покупать хоть что-то, что еще продавали в магазинах за подлежащие ликвидации довоенные рубли, сметая с полок все подряд. Последней покупкой моего нерасторопного отца были три балалайки, труба геликон и скрипка. Три балалайки и геликон так и провалялись без толку на чердаке. Их не только продать, даже подарить хоть кому-нибудь не удалось. А вот скрипку… скрипку с третьей попытки удалось приспособить ко мне.
Как вы думаете, для чего люди рожают детей? – Чтобы продолжить род? Чтобы получить от них на старости лет теплый угол, мягкий кусок хлеба и пару рублей на лекарства? – Такое тоже немножко есть. Но неудачники, а их всегда много больше чем удачников, производят на свет детей только для того, чтобы они осуществили родительские мечты. Да, таки мечты… Так они называют те свои дурацкие фантазии, которые они не успели, или, по недостатку способностей, или еще почему, не смогли осуществить.
Так вот, оказалось, что у меня есть какой-никакой слух, а терпенье и труд все к чертям собачьим перетрут, в том числе – в пух и прах мое счастливое детство. Вместо того, чтобы играть в футбол и воровать с пацанами соседский зеленый урюк для поноса, дающего законное право пропускать школьные уроки, и охапки цветущей сирени, в детском возрасте – неизвестно для чего, пришлось мне часами пиликать и пиликать ненавистные гаммы.
Я учился в музыкальной школе, потом учился в Консерватории, и все это вместе с автомагазином лежит на линии маршрута этого самого троллейбуса, вдоль которой и вилась, завивалась веревочкой моя судьба. В молодости мне нравилась уличная песенка, где были такие слова: «Век живи, век учись, а умрешь ты дубина-дубиной…». Это похоже на шутку, но это правда, так оно и есть.
Вот уже много лет сижу я со своей скрипкой в оркестровой яме театра оперы и балета имени Алишера Навои и надеюсь досидеть там еще полтора года до пенсии. В шестидесятых годах ходил такой не очень веселый анекдот: «Какова средняя продолжительность жизни человека в СССР? – Девять лет. Семь лет до школы и два года после выхода на пенсию».
Теперь вот готовят у нас к постановке балет Мухтара Ашрафи «Любовь и Меч». – Вы спрашиваете, хорошая ли это музыка? – Конечно, хорошая. И у меня к вам просьба, я вас очень прошу: если кто спросит у вас вдруг, хорошая ли у балета того музыка… Вы, пожалуйста, не забудьте сказать, что Михаил Абрамович – вторая скрипка, всегда и всем говорит, что музыка очень, очень хорошая.
ТРОЛЛЕЙБУС. РАССКАЗ СТАРОЖИЛА
Проехав пару остановок от вокзала, обычно уступаю сидячее место более возрастным пассажиром. Среди них не так уж часто, но попадаются общительные, иногда даже и абсолютно трезвые старики, много чего в прожитой жизни повидавшие и пока еще не все позабывшие. Тогда есть чего послушать. В стоячем положении слышно и больше, и лучше. Но в начале перестройки я почти перестаю уступать свое нагретое собственных теплом сидение, спинка которого изрезана ножом и подписана кратким ругательством, а в независимом Узбекистане, где еще жива традиция уважительного отношения к старости, кое-кто из молодых людей, наивно полагая, что делает мне приятное, /садитесь, ака/ уступает своё сидячее место.
Древний, пухленький, полный, но еще бодрый и говорливый старичок интеллигентного вида: серебряная короткая бородка клинышком, поношенный, но опрятный форменный железнодорожный китель, темно-синий, под цвет кителя берет, надвинутый на левое ухо – беседует с парнем студенческого возраста, возможно – внуком.
Парень интересуется, почему улица за мутным стеклом троллейбусного окна получила название «Пролетарская». Старик начинает издалека:
– Улица эта в русской части города одна из самых старых. Ты замечал – на каждом из растущих здесь могучих дубов – цифра: 1870. Это год – когда они были высажены. То есть – всего через пять лет после того, как генерал Черняев / в то время, кажется, еще полковник / занял Ташкент, победив в упорном сражении воинство правителя Кокандского ханства муллы Алимкула / В первой половине ХIХ-го века Ташкент, со стотысячным населением, был самым большим, но лишь провинциальным торговым и ремесленным центром Кокандского ханства. Столицей, резиденцией хана, был город Коканд. /
А дубов тогда в Средней Азии не разводили. В городах по берегам арыков росли пирамидальные и серебристые тополя, цветущие по весне акации, да еще в великом множестве старые чинары и карагачи.
/ Карагач – это среднеазиатская разновидность вяза / помните, у Некрасова: «Под наши густые старинные вязы // На отдых тянуло усталых людей…». Во времена моего детства эти могучие деревья, с густой, шарообразной, сотворенной из мелких темно-зеленых листьев кроной, росли во множестве на ташкентских улицах. Погибли они одновременно и все сразу в 1960-ом году. Их, и только их одних, всех до одного, уничтожили появившиеся вдруг в невообразимом множестве, подобно одной из библейских египетских казней, усатые жуки – короеды, каждый размером с крупную саранчу. Они слоем в несколько сантиметров покрывали ветви и широкие стволы карагачей, и издавали, непонятно как и непонятно чем, отвратительный скрипучий и очень громкий писк. В нескольких метрах от нашего американского дома растет могучий красавец-вяз со стволом в три обхвата. Но я помню тех, с их мерзким писком, страшных своим запредельным числом и опасных внезапностью появления насекомых, и боюсь за него /.
Саженцы дубов везли из России. Везли Каспийским морем до Красноводска, а потом – на телегах или верблюжьими караванами в Ташкент. Железную дорогу в Ташкент, идущую от Красноводска, построили только в 1899-ом году, а от Оренбурга – в 1906-ом.
До революции улица эта называлась Духовская, в честь генерал-губернатора Туркестанского края героя русско-турецкой войны Сергея Михайловича Духовского. Первой в городе она была мощена булыжником из примерно одинаковых, размером с большое яблоко, природных камней, собранных по берегам Чирчика. Каждый камень укладывал руками в песчаный грунт так, чтобы он расположился плотно прижатым к уже уложенным соседним камням, специально обученные мастеровые. А улицу эту «Пролетарской» назвали, я думаю, потому… /и тут он сделал паузу и, опустив глаза долу, тихонько засмеялся / потому, что они постоянно твердили: булыжник – орудие пролетариата.
Имеется у них на этот счёт в Москве, в Третьяковской галерее, и скульптура: молодой мускулистый пролетарий, готовясь к бою с полицией, извлекает булыжник из дорожного полотна.
В этом бою пролетарий, как ты знаешь, победил. И через несколько лет снова собрал разбросанные булыжники и стал укладывать их обратно в полотно. Он уложил, но так плотно, аккуратно и ровно как было раньше, у него не получилось. И потому проезжающих по таким дорогам трясёт, трясёт и бросает из стороны в сторону.
«Пролетарская» тянулась от вокзала до Музея Искусств, и далее до – исторического центра города. Но 17-й маршрут, немного не дойдя до ее середины, круто сворачивал направо, на протяженную, но не широкую, и не слишком изменившую свой, характерный для старорусской части Ташкента, облик и после землетрясения 1966-го года, улицу поэта Жуковского.
