ЕВРЕЙСКИЕ РАЗНОСТИ
На родине я – «жид»,
В Германии – русский,
В Англии –Herr Rubinstein –
везде чужой.
Антон Рубинштейн.
* * *
На кладбище еврейском камни стынут,
Под снежной манной сбившись в тесный ряд
И тихо на иврите говорят:
Три века собирался наш отряд –
Пора домой... в Синайскую пустыню.
* * *
Мне покаяться время пришло, и я искренне каюсь.
Ты прости меня, грешного, добрый еврейский народ.
Я читаю Танах, чту субботу, кошерным питаюсь,
И готов оплатить все долги, но никто не берёт.
О, родной мой народ! Ты скиталец, мудрец и страдалец,
В твоей тесно-сплочённой семье я всегда был «какой-то не тот»,
Так направь, дай совет, подними указательный палец.
Блудный сын возвратился. Не гнать же его от ворот.
ВИТЕБСК ШАГАЛА
В том Витебске евреи от Шагала
Летали в небе на худых руках,
Где солнечных гусей златое сало
Мягчало души, тая в облаках.
Но Век был Зверь, звериной шёл дорогой,
Он в небо гнал лишь чёрный жирный дым.
А Витебск тот… с привозом, синагогой
Вместился без остатка в Освенцим.
ОДЕССКИЙ ДВОР
Старый двор в переулке Адалис.
Все смотались. А эти остались.
Куда им... таким старым.
Две старухи, гудя как гитары,
Шли, качаясь, широкие к низу
От расширившей вены жизни.
По двору – как по карнизу.
Осторожно! Здесь ломок край,
Тётя Ханна и тётя Лиза...
Бог пошлёт им въездную визу,
Два билета Одесса – Рай.
ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ
1
Над плитой из мраморной крошки
Она пошептала немножко,
Поохала, повздыхала –
Коричневая, сухая,
Ломоть прошлогоднего штруделя,
Зачерствевшего в ломкий прах –
Старая Сарра Иудьевна
С детской лопаткой в руках.
А потом суетливо, неловко
/чтоб не обобрали спящего,
не продали вновь затем /
Надламывала у головки
Тонкие шеи цыплячьи
Бледно-розовых хризантем.
Отводила глаза – не смотрите!
От надписи на иврите
И от выцветшей фотографии:
Это он или кто, боже мой...
А на последок – внятно:
Арон – я пошла домой.
Ты прости, что ещё живая,
Хоть и плохо сплю, мало ем.
От тебя час тащусь до трамвая...
Скоро лягу с тобой насовсем.
2
Уходит. Пристойную мину
Сбросив, смотрят старухе в спину
Со своих черно-мраморных гладких,
Под античность эпохи упадка,
Неприветливо, с высокомерием
Портреты её современников.
Расположенные вольготно,
По периметрам прямоугольников,
Отгороженные от нищебродья
Прочно. Якорными цепями.
Меж цепей просторно и чисто...
Только осень шекели листьев
Щедро-щедро швыряет горстями,
Да ещё, словно ржавые сабли
Из усталой от старости стали –
Сухие стручки акаций...
Здешним призракам. Чтоб перестали
Зря шататься по снам эмиграций.
ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС С КИТАЙСКОЙ СПЕЦИФИКОЙ
В середине 90-х в Израиле распространился слух: по результатам последней переписи в Китае проживает 45 миллионов китайских евреев и все они хотят эмигрировать на историческую родину. Затем последовало два уточнения от Министерства Абсорбции. Согласно первому, число китайских евреев оказалось несколько меньшим – 45 тысяч. Согласно второму – об их намерении эмигрировать достоверных сведений нет.
Евреев в Китае не обижали,
За великой Китайской Стеной не держали,
Не гнали насильно в Конфуцианство,
Не орали с похмелья – радетели пьянства!
Их ни в Жёлтой Реке, ни в Ян-Цзы не крестили,
В кантонисты не брили, в погромах не били,
Кровь китайских детей не искали в маце,
Как и генов еврейских – в любом подлецe.
Там учёные – мудрые, высоколобые
Не обнаружили китаефобии
В этом очень опасном, по слухам, народе,
Где и старый раввин – хунвэйбин по природе.
Так сотни лет живёт большой народ,
Не ведая, коль надобность придёт –
Как отличить китайского еврея
От Мяо, Хань и прочего китайца.
По именам: Мо-Ше, Шло-Мо да Ха-Им?
Но ум – китайский и китайский труд.
Коль то же носят и едят, и пьют, –
То внешний вид, увы, не отличаем.
И отродясь те жёлтые евреи
Нигде, кроме Китая, не живут.
В чужих пустынях не мутят песка...
Тоскливей всех китайская тоска –
Ни поделить: семит – антисемит,
Ни в рожу дать, когда душа болит.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПОЛЬШУ
1
Там, где я должен был родиться,
Продукция Треблинки, Аушвица –
Зола сожжённого простонародья –
Моей родни, и с пеплом пополам
Добавила хоть сколько плодородья
Нещедрым польским сумрачным полям.
И потому, быть может, колос хлебный
Стал в Польше тяжелей, чем до войны,
Или к берёзам стало ближе небо...
Я жизнь почти прожил, я в Польше не был,
И что мне до берёз чужой страны.
2
Отец мне сказал недавно:
«Надо поехать в Польшу,
Хоть поклониться праху
Самого дорогого...»
Действительно, двум старым,
Подводящим итоги мужчинам,
Пусть и по разным причинам,
Пора возвращаться в Польшу.
Нельзя откладывать больше,
Нельзя попросить другого.
Нам пора возвращаться в Польшу...
В осень сорок второго.
Нам, избежавшим чудом,
Планиды нашего рода,
На площади перед печами
Очереди обречённых,
Судьбу обыгравшим покуда
На два бросовых, инфляционных,
Очень дешёвых злотых
Девяносто первого года –
Пора возвращаться в Польшу.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Качаю отчаянье по ночам,
Пою жидким чаем,
Прикрываю одеялом латаным,
Говорю ему: Спи, проклятое…
Водки не дам.
Чаю вот похлебай,
Хватит крыситься.
Похлебай, да смотри, не описайся.
Водки не дам. Давно
Отоварены наши талоны
На водку, на макароны,
А была бы – не дал б всё равно.
Отвыкай ты от гойских привычек,
Отчаивайся, но
Прилично!
Подвывай и качайся в молитве,
Бормочи: ой-вэй и майн гот...
И не сплина английский кот,
И не кенарь – тоска безродная,
А древнее, благородное,
Богоизбранного Народа
Отчаянье природное
Спирт на кухне разводит
И спьяну орёт.
ЭН ДАВАР*
Гул гортанный и рокот иврита
Стар как Мир и как Время стар.
Геликон гудит басовито
Или флейта пищит – Эн Давар.
Вертухаев раскормленных свора
Стережёт население нар.
Пожалей меня, дочь прокурора,
Иль рукой махни – Эн Давар.
Бирюзовые волны залива
И закатный розовый пар.
Ты как прежде стройна и красива
Иль состарилась – Эн Давар.
Перст судьбы, поворот, перемена,
Золотой вспузырится навар.
Будет щедрой жена бизнесмена,
Будет скаредной – Эн Давар.
Дождик Кислева, ветер Элула,
Овцы новые божьих отар,
Чья же тень так скорбна и сутула? –
Просто нищий старик – Эн Давар.
Бог еврейский от века хлопочет,
Нас избрав для уроков и кар.
Перемелется всё. Отморочит...
Иль сильней заболит… Эн Давар.
* Эн Давар /иврит/ – приблизительно соответствует русскому: не имеет большого значения, пустяк, сойдёт и так.
СОН В ГОРАХ
Это – Танат.*
Вместо звёзд только два
Разнесённых в пространстве едва
Угольно-красных агата.
Это средь ночи – очи Таната.
Крылья Таната – заплата
В небе дырявом над нищим
Жилищем моим.
Это – плата
За не проглоченный дым,
За сажу печей,
Что от плеч палачей
Отряхнувшись – сгустилась,
И плотью танатовых крыл обратилась,
Бесшумно и невесомо почти
Парящих в ночи,
Над быстрой рекой
И над узкой долиной.
Над странной судьбой,
Над жизнью недлинной.
Уйти – и навсегда, уйти – не оглянуться.
Уйти с решеньем жёстким – не вернуться,
Оставить все как есть и ничего не знать.
Когда ты, наконец, решишь меня призвать,
Я буду спать давно и не смогу проснуться,
Порвать конверт, сто раз перечитать
И покачать седою головою:
И ты была права, и я не виноват,
Что в той ночи круживший надо мною
Смежил крыла Танат.
* Танат – в греческой мифологии существо, олицетворявшее Смерть.
Представлялся в виде бесшумной чёрной ночной птицы
космических размеров.
