Автор: | 20. апреля 2018

Светлана Шенбрунн Прозаик. Её книги широко известны в России и за её рубежами. Роман «Розы и хризантемы» был включен в шортлист Букеровской премии в 2000 году. Переводит с иврита на русский язык произведения израильских писателей. Живёт в Иерусалиме.



Историческая справка
Роман-путешествие

(Отрывок из второй части)
Мы с мамой спускаемся по лестнице. Мне девять лет. Лестницачудесница. Нет, не эскалатор, как в метро, обычная лестница – три пролёта, девять серых каменных ступенек в первом, шесть во втором и девять в третьем. Все ребята в нашем подъезде умеют проскакивать через второй пролёт, не коснувшись ни одной ступеньки, – разбегаются на первом, хватаются одной рукой, левой, за перила и птицей пролетают через второй. А потом, опять ухватившись за перила, приземляются на третий. Я ужасная трусиха, неумёха-нескладёха, но однажды я решилась, и оказалось, что я тоже так могу. Восхитительный полёт! Ноги в воздухе, и ты летишь… Поскольку наш этаж шестой, летишь таким манером до первого пять раз подряд.
Конечно, с мамой приходится идти степенно, чинно и неторопливо – чистое мучение. Вообще-то, в подъезде есть лифт, но на лифте разрешают только подниматься, вниз его вызывает лифтёрша тётя Дуся, он должен ехать вниз пустым.
Мы спускаемся и видим, что на площадке между нашим этажом и пятым, возле окошка, стоят двое. Стоят себе и курят. На нас не смотрят. Мама замирает на втором пролёте.
– Простите, вы к кому? Вы кого-нибудь ждете?
– Ждем! – откликается один – не сразу – и снова отворачивается к окну. Но мама не собирается так быстро оставлять их в покое.
– Кого же, если не секрет?
– Тетю Нюру!
– Какую тетю Нюру? Вы имеете в виду Анну Степановну? Разве она не дома? Странно... Обычно она в это время бывает дома... Вы уверены? Вы как следует звонили? Может, она просто не слышала? Если в ванной была или на балконе, могла и не слышать. Дайте-ка я еще разок позвоню...
– Спасибо, не беспокойтесь, мы сами, – говорит мужчина.
– Нет, что же тут стоять? Жалко времени... Да и ноги, как-никак, не казенные.
– Нету ее, нету! Только что проверяли, – уверяет мужчина.
– Да? А может, все-таки постучать?.. – сомневается мама. – Звонок у них довольно слабенький, не всегда слышно...
– Вы не беспокойтесь, пожалуйста, мы уж сами! – широко улыбается другой и даже приподымает перед мамой шапку. – Спасибо вам, мы сами... Ничего, мы не торопимся...
– Ну, смотрите... Воля ваша... Я только подумала...
– Как, вы все еще здесь?! – изумляется мама, когда мы возвращаемся. Мы поднялись на лифте, но она нарочно не заходила в квартиру, ждала, пока лифт спустится и будет видно, что творится на площадке перед окном. – Неужели её до сих пор нет?
– Нету, нет, – бурчит один, бросает папироску на пол и затаптывает ногой.
– Ну, это уже что-то невероятное! Чтобы она столько часов отсутствовала? Как-то не верится... Даже если вышла в магазин или в поликлинику, и то давно бы вернулась... Не представляю... Может, что-то случилось? Если только уехала в Тверь, невестку навестить? Но тогда и ждать бесполезно! И потом, она бы непременно предупредила соседей. Вы кто ей, собственно, будете?
– Племянники!
Оба отворачиваются к окну. Мама вздыхает и отпирает наконец нашу дверь.
– Настя, вы видели? С самого утра торчат какие-то двое...
– Больно надо мне видеть!..
– Нет, но странно. Если не врут... Как это может быть, чтобы она до сих пор не вернулась? Стоят и стоят...
– Хотят, Нина Валериановна, и стоят. Ваше-то какое дело?
– Что значит – какое? Уверяют, будто бы к Анне Степановне, из двенадцатой квартиры. А на самом деле, черт их знает, что за прохиндеи!.. Всякое бывает. Сопрут что-нибудь, а потом ищи-свищи! Позвоню-ка я Дусе.
Мама звонит вниз лифтёрше тете Дусе, та говорит, что все в порядке, она знает.
– Вы у них документы хотя бы проверили? Сказать ведь всё что угодно можно.
Тетя Дуся проверила.
– Ну что ж... – вздыхает мама и вешает трубку. – Одеты, действительно, довольно прилично... На пьянчуг не похожи.
Под вечер она не выдерживает и опять выглядывает на лестницу. Те двое стоят.
– Боже мой, что же вы? Ночевать тут собрались? Вам, может, пойти некуда? Если вы иногородние... Так бы сразу и сказали. А почему вы ее не предупредили? Как это можно – пускаться в дорогу, не списавшись, не сговорившись? Не знаю, зайдите хотя бы посидите у нас на кухне, все лучше, чем мерзнуть на лестнице. Столько часов на ногах, с ума сойти!
– Нет, благодарим, – отвечает один.
– Зайдите, зайдите! – не отстает мама. – Я вам говорю: зайдите, нечего стесняться! Хоть по тарелке супу налью. Вы же целый день голодные!
Нет, эти дяденьки не хотят маминого супу. Они просят ее не беспокоиться. По-моему, они уже злятся.
– Павел, что ты об этом думаешь?
– Нинусенька, я не имею ни малейшего желания думать о чужих племянниках, – говорит папа. – По мне они могут провалиться сквозь землю!
Мама вздыхает.
Ночью арестовали Окуневскую, жену Бориса Горбатова. Лифтёрши, правда, говорят: никакая не жена она ему – так, полюбовница. Может, они и правы. Если б этот брак был зарегистрирован, то как бы он мог потом жениться на Архиповой? Увезли на «черном вороне». Прямо в вечернем платье. Лифтёрши видели. Они всё видят. И «черный ворон» – это вам не каждый день случается. Говорят, вернулась домой за полночь, а ее сразу из лимузина и в «черный ворон». Даже в квартиру зайти не позволили.
– Какие мерзавцы! – возмущается мама. – Нет, вы подумайте – дурили голову, будто к Анне Степановне! Она, между прочим, оказывается, и не выходила никуда, целый день дома сидела. Жалко, я не постучалась, надо было не слушать этих прохвостов и постучать!
– Иногда, мой милый Пусик, бывает не вредно послушать, что тебе говорят.
– Действительно! Но как я не догадалась? Ну да – это ж они из нашего окна следили за седьмым подъездом! Теперь-то я понимаю: как раз напротив. А Дуся, между прочим, тоже хороша – не могла сказать! Наверняка знала, в чем дело. «Всё в порядке!» Хоть бы намекнула как-то. Кстати, ты слышал, что говорят? Будто у нее завелся любовник, серб, очень высокопоставленный.
– Серб! Высокопоставленный. Ай да тетя Дуся!..
– Не тетя Дуся, а Окуневская. Не понимаю, зачем ты вечно прикидываешься идиотом! Рассказывают, будто после каждого спектакля ей вручали букет роскошных роз от югославского посольства.
– Да будет тебе известно, Нинусенька, югославского посольства не существует, поскольку оно ликвидировано, и все его сотрудники высланы, поскольку никаких отношений с мерзавцем Тито у нас быть не может.
«Для бандита Тито наша карта бита!» Непонятно, но складно. Папа любит сочинять такое.
– Не знаю, может, и ликвидировано, но зря болтать не станут – дыма без огня не бывает, – не уступает мама. – Именно с Тито и был роман. Но в то же время был роман и с Берией. Чрезвычайно, я бы сказала, легкомысленно – когда замешаны такие двое, тут уж чего угодно можно ожидать.
– Нинусенька, я бы посоветовал тебе прикусить язык. Разносишь самые дурацкие сплетни, как сорока на хвосте.
– Это не я, люди говорят.
Нет уже на этом свете ни мамы, ни отца, ни писателя Бориса Горбатова, и Берия давно расстрелян. Остались только Тито и актриса Окуневская. Но вряд ли теперь ей презентуют букеты алых роз.