Мой старый московский друг мог пить и дурачиться с большим пониманием дела. С тем же великим пониманием, с которым он говорил о филологии, мировой литературе и прочей культуре. Совместная любовь к алкоголю и путешествиям породила наш союз. Торопецкий говорил на пяти или шести языках более или менее бегло, но португальский в этот список, к сожалению, не входил. Поэтому спрашивать дорогу до отеля в узких лиссабонских переулках мы даже и не пытались. Бежали. Вернее метались. Я в ужасе, он в отчаянии, что наша замечательная вылазка в Португалию заканчивается так сокрушительно.
Мне необходимо быть в Берлине. Сегодня. Сейчас. Сию минуту. Послать бы себя электронной почтой…
Колики в боку от быстрого бега, пот, моё лицо пурпурного цвета, растерянная физиономия Торопецкого при прощании, - и вот я уже откашливаюсь в такси по дороге в аэропорт Лиссабона. Сметая со своего пути португальцев, что-то вежливо жужжащих, рвусь к стойке и несусь с победой дальше на последний рейс. Пока в Барселону, а оттуда первым утренним самолётом в Берлин. Быстрее только силой мысли и невозможным чудом.
Барселона встретила привычным влажным теплом, окутала, успокоила: „Всё будет хорошо, выдохни.“ Стюардессы ласково, почти по-домашнему выпроваживали в ночной город пассажиров последней летающей машины. Аэропорт готовился ко сну, позёвывая то там то сям гаснущими лампами над стойками регистрации.
Первым делом найти источник электроэнергии для единственного моста, соединяющего меня сейчас с Берлином. Кто думает, что это просто, тот не искал розетки в аэропорту. Моя спасительница находилась в туалете почти под раковиной. Ничего, не страшно, ночью там будет безлюдно и, надеюсь, пол помоют.
Поочередно и последние кафе нервно закрывались, лязгая всевозможными устройствами, отгораживаясь от праздношатающихся пассажиров. Осевшие на ночь сбивались в тёмные кучки, двигались не глядя друг на друга. Все мы, как зомби, медленно ползли, еле передвигая ноги к островкам света, музыки и запаха пищи.
Кола, побольше колы, кофе и гамбургер под оглушающую попсу, самое то, что надо, чтобы не спать. Ближе к двум часам ночи во всём здании аэровокзала гремел и сиял только красно-жёлтый островок Макдональдса.
Неизбежно и отсюда нужно буквально выметаться - работник с опухшим лицом подгонял последних засидевшихся, шоркая шваброй по полу.
И вот он огромный стеклянный терминал, с рядами неудобных кресел, где кое-где крючатся в самых невероятных позах тела. Иду на свет в конце зала к моей электроспасительнице на полу туалета, а за моей спиной жужжа отключается сегмент за сегментом последнее освещение, погружая зал в полную темноту. Жутко необычайно, я прибавляю шаг, пытаясь опередить темноту, в животе холодеет.
Уже сидя в туалете на полу, привязанная коротким телефонным кабелем к розетке, читаю последние сообщения, реву в голос, никто не услышит. Положить телефон на пол я не могу, до раковины надо мной кабель не дотягивается, оставить его здесь я тоже не могу и очень хочется свалиться прямо здесь от усталости.
Bсего месяц тому назад были мы с тобой в Барселоне. Здесь и появились у тебя эти подлые петехии. Как будто за одну ночь выкачав из здорового загорелого тела всю кровь, усеяли они ставшую в одночасье белой, как простыня, кожу. Кто же мог знать, что за страшные вестники эти мелкие чёрные точки.
Мой угол освещён, даже слишком. Любители спать в темноте уползли вглубь, я абсолютно одна на широком мраморном подоконнике, рюкзак под головой. Рекламная колонна продолжает петь и что-то обещать зазывными голосами, неоновые лампы режут глаз, но в мрак я не пойду, пусть так. Уснуть я пока не могу и пытаюсь читать.
Хорошо, что Торопецкий сунул книгу в мой рюкзак. С жаром вещал он мне в одном берлинском кафе, что «Ночной поезд на Лиссабон» Паскаля Мерсье перевернёт моё сознание, и что нам просто необходимо лететь в Португалию, дабы пропитаться её поэзией. Можно подумать, меня нужно было на такое путешествие уговаривать! Этот город звал меня давно, ещё со студенчества, когда впервые прочитала «Ночь в Лиссабоне» Ремарка. С тех пор берега Тежу представлялись мне неким последним пристанищем странников. Долой, однако, щемящие мысли, завтра меня ждет Берлин.
Веки тяжело падают и снова дёргаются. Вязкое и неглубокое забытьё, как бред. Бред. Не иначе. Нечто увесистое надавило на мои ноги, стало тепло. Пытаюсь поднять голову, но не могу, шея не слушается. Тёплая тяжесть двинулась толчками от ног к моей голове и замерла на груди. С усилием приоткрыв глаза и щурясь, пытаюсь рассмотреть ярко рыжее пятно перед собой: Огромный кот смотрел внимательно мне прямо в глаза.
Сарáн был братец меньший, подаренный моим родителям соседкой-буряткой. Рассказывали, что старшая моя сестра пеленала его, как ребёнка, и подкладывала мне в люльку: мы умилительно смотрелись рядом - его рыжая усатая морда в чепчике и моя розовая мордашка. Так мы и росли с котом вместе. К старости он был невероятно толст, вальяжен и мудр своей кошачьей мудростью. Прожил он долго и ушёл умирать гордо и независимо в одиночестве. Однажды вечером, сделав из одеяла шатёр, сестра рассказала мне, будто слышала от соседки, что имя Саран означает у бурятов древнюю бессмертную душу, посредника между мирами, наставника больных и заблудших. И может быть наш кот просто перешёл в другой мир и помогает там потерянным и страдающим. Мысль эта мне очень понравилась. Страстная поклонница Алисы в стране чудес, я представляла себе нашего рыжего толстяка парящим в воздухе как чеширский кот. Мне, между делом, уже сорок семь, я не верю в сказки, и без всяких сомнений на груди моей сидит Саран.
„Кыся, привет, дорогой“, шепчу я коту. Кот, как будто облегчённо вздохнул, обмяк и плюхнулся своей тушей мне на грудь. „ Нашёл меня, мой хороший, я знала, что ты вернёшься!“, глажу я его большую голову, кот басисто мурлычет в ответ.
Проснулись мы все разом: я, кричащий аэровокзал, ароматные кофейные аппараты, клацающие чемоданы. Только кота не было. Осталась какая-то необъяснимая радость. Не радость чему-то, а просто сама по себе. Вот кофе, вот мой терминал, спокойствие, только спокойствие!
Раннее утро в Берлине для одних начало, для других - конец дня. Прямо с самолёта, не заходя домой, спешу к тебе. Клиника „Алексианер“ на Большой Гамбургской улице, отделение онкогематологии. Палата с круглым, как иллюминатор, окном в двери. "Ну, здравствуй, родной! Всё будет хорошо. Справимся. Откуда такая уверенность? Кот знакомый нашептал! Смешно, тебе? Смейся, конечно смейся! Не уставай смеяться."